Северный Кавказ: Русский фактор

Введение

1. Как решить проблему оттока русских

1.1. Экономические, политические, культурные подходы

1.2. Этносоциологический подход к решению проблемы

1.3. Фактор казачества

1.4. Комплексный подход и конкретные меры

2. Три проекта развития Северного Кавказа

2.1. Предпосылки нынешнего положения

2.2. Три социально-политических проекта развития Северного Кавказа

2.3. Влияние русского фактора на три сценария развития Северного Кавказа

Заключение

 

ВВЕДЕНИЕ

После создания указом президента РФ Северо-Кавказского федерального округа (СКФО) интерес к происходящему в данном регионе со стороны политического и экспертного сообщества значительно возрос.

В то же время выполнение главной задачи, поставленной руководством страны, — модернизации Северо-Кавказского федерального округа — осложняется в первую очередь тем, что отток русского населения из республик Северного Кавказа, а именно, наиболее квалифицированных кадров, которые так необходимы сегодня для модернизационного скачка, продолжается по сей день. Подавляющее большинство русских, покинувших республики Северного Кавказа в период с 1989 по 2015 год, как раз и представляло собой квалифицированную прослойку — учителей, врачей, инженеров, специалистов в области высоких технологий, научных работников. В частности, по этой причине почти полностью остановлены предприятия оборонно-промышленного комплекса в Дагестане, обеспечивавшие до 80% экономики республики. И это лишь один из примеров. Совокупность подобных факторов в значительной степени и привела ситуацию к тому экономически депрессивному состоянию, с которым сегодня столкнулось руководство республик Северного Кавказа.

Несмотря на то что отток русского населения продолжается, действующие на Северном Кавказе правозащитные организации, в числе которых фонд «Мемориал», СОВА и т.п., фиксируют только те случаи нарушений, которые касаются исключительно притеснений представителей северокавказских этносов со стороны местных органов власти и федерального центра, в особенности со стороны силовых структур. В то же время совершенно не придаются никакой огласке и рассмотрению факты нарушения прав русского населения, в частности факты притеснения русских со стороны как местной власти, так и местного «титульного» населения республик СКФО. Именно в таком ключе формируется и информационная политика основных, прежде всего оппозиционных, новостных ресурсов. Из-за этого создаётся исключительно однобокая картина происходящего на Северном Кавказе.

Как ни странно, но в этом же ключе работают и местные СМИ республик СКФО, подконтрольные республиканским властям, замалчивая факты притеснения русского населения. И если в первом случае основной целью является столкнуть между собой федеральное руководство РФ и западные структуры, занимающиеся мониторингом ситуации с правами человека, создав тем самым политические проблемы для руководства России в отношениях с руководством западных стран, то в ситуации с местными СМИ мотивы совершенно иные. Республиканские власти Северного Кавказа боятся огласки фактов притеснения русского населения и продолжающегося оттока русских с Северного Кавказа в связи с тем, что не хотят портить общей имиджевой картины в своих республиках, что сказывается в конечном итоге на объёмах финансовых потоков из федерального центра в эти тотально дотационные регионы. Следует также напомнить, что, например, в Ингушетии и Дагестане даже действовали федеральные программы по возвращению русских в эти республики, на которые были выделены средства из федерального бюджета.

Таким образом, в отношении темы оттока русских из республик Северного Кавказа, включая Адыгею, по сей день существует своего рода «заговор молчания». Местным властям невыгодно афишировать эти факты по экономическим соображениям. Внешние же, преимущественно западные правозащитные фонды и курируемые ими СМИ создают однобокую картину происходящего, пытаясь политически столкнуть Россию и Запад, спровоцировав усиление политического давления последнего на российское руководство.

Исходя из всего вышеизложенного основной задачей авторов представляемого доклада стало проведение научного социологического исследования, призванного восстановить полноценную картину происходящего на Северном Кавказе, для того чтобы выявить причины оттока русских, описать их и представить полученные материалы руководству СКФО. В дальнейшем на основе этих материалов могут быть приняты решения, которые устранят факторы оттока русских с Северного Кавказа, что должно обратить ситуацию вспять, а впоследствии привести к положительному сальдо миграции русского населения, т.е. к притоку русских, что в итоге поспособствует решению тех модернизационных задач, которые поставлены руководству СКФО федеральным центром. Всё это должно вывести этот регион из разряда убыточных[1].

Отток русских с Северного Кавказа заметен уже с конца 60-х, после «грозненского восстания» 1957 года, когда русские начали уезжать в результате этнического давления со стороны реабилитированных Хрущёвым чеченцев. Статистика оттока русских по годам и регионам неутешительна. Так, Дагестан в период с 1979 по 1988 год покинуло более 31 тысячи русских, Кабардино-Балкарию — три с лишним тысячи, Северную Осетию — около 20 тысяч, а Чечено-Ингушетию более 56 тысяч человек[2]. Но уже за следующее десятилетие количество уехавших русских стремительно увеличилось. Причины этого также подробно описаны во второй части доклада: среди них и начавшийся геноцид русских в Чечне, и стремительная этнизация и рост сепаратистских настроений, и распространение исламизма и, в конце концов, первая и вторая чеченские кампании. Так, с 1989 года (последняя советская перепись населения) по 1998-й (последний год «хасавюртовского мира») Дагестан покинуло около 35 тыс. русских, Кабардино-Балкарию более 7, Северную Осетию около 9 тысяч человек. Рекордсменом, естественно, стали Чечня и Ингушетия — более 256 тысяч только добровольно уехавших[3]. К ним стоит прибавить насильственную «убыль» ещё 9 тысяч человек, и это согласно только официальной статистике. Сколько же всего «убыло» в период дудаевского геноцида в отношении русских — установить сейчас довольно сложно. Ко всему этому, безусловно, не имеет отношения нынешнее руководство как Чечни, так и других республик Северного Кавказа, которое, напротив, содействует восстановлению этнического баланса, прилагая усилия к решению доставшихся им по наследству от прежних «руководителей» проблем.

Если по данным переписи 1989 г. общая доля русских в северокавказских республиках достигала 26% (в абсолютных цифрах — 1359 тыс. чел., при общей численности населения республик — 5305 тыс. чел.) и варьировала от 9% в Дагестане до 68% в Адыгее, то уже к переписи 2002 года этот показатель упал до 15%, или 994 тыс. человек. То есть с 1989  по 2002 год отрицательное сальдо численности русского населения составило более 360 тыс. человек[4]. Помимо миграционного процесса это сокращение усиливалось и «естественной» убылью русских.

В Чеченской Республике число русских жителей сократилось за 1989-2002 гг. на 230 тысяч человек, а их доля в общей численности населения упала с 23% до 1,5%. В Республике Ингушетия эта доля также минимальна и составляет около 1%. В Республике Дагестан численность русских уменьшилась с 9 до 4,7% (на 45 тыс.). В Карачаево-Черкесской Республике — с 53 до 38% (на 22 тыс. человек), в Кабардино-Балкарской Республике — с 32 до 23% (на 14 тысяч), в Республике Северная Осетия—Алания — с 29 до 23% (на 24 тыс. человек). Только в Республике Адыгея доля русского населения сократилась не столь значительно — с 68 до 64% (на 4,4 тысячи человек)[5], что обусловлено местной спецификой, в том числе и анклавным расположением Адыгеи на территории Краснодарского края.

При этом индекс представленности (ИП) русских среди руководителей органов государственного управления в северокавказских республиках продолжает снижаться. Если в 1989 году отношение количества представителей титульных этносов среди руководителей органов государственного управления и их структурных подразделений к руководителям из числа русских в Кабардино-Балкарии составляло 0,57, то в 1999 году этот же индекс в Кабардино-Балкарии составил 0,47. То же в других республиках: Северная Осетия — 0,58 в 1989-м против 0,36 в 1999 году и т.д.[6].

Притеснения русского населения в северокавказских республиках не закончились и в двухтысячных, что продолжает сказываться на сокращении численности русских. Так, в 2005-2007 гг., по данным Госкомстата, Карачаево-Черкесскую Республику покинуло не менее 20 тыс. человек (10,7% от общего числа русских в КЧР). Более 22 тыс. чел. (около 9% от общего числа русского населения) выехало из относительно спокойной Кабардино-Балкарии.

По-прежнему для русских крайне острой остаётся проблема получения высшего и среднего специального образования. Эта проблема во многом определяет миграционные установки русской молодёжи. Так, например, в Карачаево-Черкесии индекс представленности (ИП) русских в численности выпускников высших учебных заведений республики в 2006 г. был в 2,3 раза ниже ИП карачаевцев и черкесов, вместе взятых, — соответственно 0,55 и 1,26.

Современные социологические опросы показывают, что русское население по сей день склонно к отъезду из республик Северного Кавказа: около одной трети опрошенных. Так, 31% русских жителей Нальчика (Кабардино-Балкария) хочет уехать в другой российский регион, а среди кабардинцев и балкарцев таких только 9%. Во Владикавказе о желании покинуть Северную Осетию заявили 17% русских и 9% осетин, в Майкопе — 28% русских и 1% адыгейцев. Значительная часть русских считает складывающиеся в регионе межэтнические отношения плохими. В Ингушетии так считает половина русских и только 9% ингушей. В Карачаево-Черкесии — четверть русских, 8% карачаевцев и 11% черкесов.

Русское население Северного Кавказа открыто говорит об ограничении своих прав. В Ингушетии об этом говорят 57% русских и 25% ингушей; в Чечне — 40% русских и 21% чеченцев; в Кабардино-Балкарии — 29% русских, 9% кабардинцев и 21% балкарцев; в Дагестане — 17% русских и 13% дагестанцев. Во Владикавказе о неравенстве для разных этносов возможности получения высшего образования заявили 54% опрошенных русских и 25% осетин; в Грозном — 40% русских и 17% чеченцев; в Назрани — 43% русских и 16% ингушей; в Нальчике — 54% русских, 56% балкарцев и 25% кабардинцев. Об этническом неравенстве при трудоустройстве заявляют 56% русских в Карачаево-Черкесии; в Чечне — 79%; в Кабардино-Балкарии — 73%; в Адыгее — 68%. О связи своего этнического происхождения с тяжёлым материально-экономическим положением заявляют 18% русских Карачаево-Черкесии, 20% русских Дагестана. Две третьих русских Северного Кавказа заявили о неравенстве по этническому признаку в вопросе о возможности быть избранными или назначенными на руководящие посты, а более 13% назвали себя жертвами унижения или оскорбления на основании своей русской или православной идентичности.[7]

В 2010-х годах отток русских продолжился. И если в 1990-х основной причиной оттока русских были факты физического притеснения и даже геноцида, как, например, в период существования так называемой ЧРИ, то сегодня основной причиной миграции русского населения с Северного Кавказа в другие регионы России становятся экономические предпосылки. В первую очередь — низкий уровень жизни, а также безработица и клановость, всё больше поражающая органы власти и экономические институты республик Северного Кавказа. Таким образом, изменение этнических пропорций в северокавказских республиках, особенно в городах, происходит в пользу титульных этносов, удельный вес которых вырос с 66 до 80%, удельный вес остального населения сократился с 34 до 20%[8]. Это привело к значительным изменениям политического, экономического и культурного пространства, в котором представители нетитульных этносов начинают ощущать усиливающийся дискомфорт.

Следует оговориться, что данный доклад посвящён конкретной теме – присутствию в современную эпоху русских как цивилизационного фактора привязки Северного Кавказа к большой России с сохранением идентичности народов, культур, многообразия языков.

1. КАК РЕШИТЬ ПРОБЛЕМУ ОТТОКА РУССКИХ

1.1. Экономические, политические, культурные подходы

Проблема оттока русских с Северного Кавказа — достаточно сложное и многогранное явление, которое складывается из целого ряда факторов. Решение данной проблемы может основываться на комплексе мер, направленных на преодоление тех негативных явлений и процессов, которые являются причиной массового оттока русских.

Суммируем те факторы, которые являются причиной оттока русских с Северного Кавказа:

• Экономический фактор. Северный Кавказ является экономически убыточным дотационным регионом: отсутствие рабочих мест, низкий уровень индустриализации, клановость, кумовство (как следствие — коррупция) — всё это явления, ставшие для региона нормой. Именно они создают негативный экономический фон и невостребованность русского населения, рассматриваемого в экономической оптике как источник квалифицированных, хорошо образованных кадров.
• Политический фактор. Вытеснение русских, занимавших административные и руководящие должности, клановость, узурпирующая власть и целые отрасли, сделали регион неуправляемым. Также на Северном Кавказе развёрнута активная пропаганда сепаратизма и русофобии, имеющая преимущественно внешние источники поддержки; в целом ряде регионов русофобия является нормой; отсутствие значимого политического представительства русских в местных органах власти.
• Культурный фактор. Навязываемое западными и либеральными СМИ противостояние христианства и ислама породило большое количество стереотипов, однако это лишь малая часть проблемы. Ситуация, в частности в Чечне, Дагестане и Ингушетии, осложнена тем, что там без качественного российского образования и культурного влияния выросло целое поколение, видевшее только войну и впитавшее ненависть к русским. Сегодня именно они преимущественно пополняют ряды салафитского «подполья», активно противостоящего федеральным и местным органам власти.

Каждому из этих факторов соответствует отдельный подход, используемый для решения проблемы и содержащий в себе комплекс мер.

Экономика

Экономический подход к решению названых проблем имеет две стратегические цели. Во-первых, что очевидно, необходимо перевести регион из разряда дотационных в разряд доходных или самоокупающихся; во-вторых, сделать это так, чтобы инвестиции, направленные на исправление экономической ситуации в регионе, поступали по назначению. Решение данной задачи возможно путём направления инвестиций из федерального центра, адресованных напрямую получателю — русскому руководителю предприятия или отрасли, делегированному в регион специально под решение конкретной задачи и не связанному с местными кланами, отвечающему за каждый потраченный рубль лично; либо вновь назначенному ставленнику Москвы, возглавившему предприятие или отрасль со своей собственной, оторванной от местных связей командой. Таким образом, крупные инвестиции в отрасли должны поступать адресно, «лично в руки» русским руководителям, минуя коррумпированные местные органы власти и кланы чиновников. В дальнейшем, после завершения строительства или пуска того или иного предприятия или промышленного объекта, на руководящие посты второго и третьего уровня, а также в качестве сотрудников могут быть приняты местные квалифицированные кадры, прошедшие соответствующую профессиональную подготовку.

Большее внимание в области развития экономики Северного Кавказа следует уделить возможностям развития спорта, туризма, а также соответствующей им инфраструктуры.

Политика

Политические проблемы оттока русских с Кавказа, удаление русских из среды административной и экономической элиты Кавказа также имеют своим истоком клановость, что приводит к непредсказуемым результатам. Фактически федеральная власть теряет административный контроль над регионом, а лояльность местных элит федеральному центру поддерживается в основном за счёт федеральных финансовых потоков в регион. Реализация экономических целевых программ по возвращению русских на Северный Кавказ, даже если они будут полностью и успешно реализованы, не снимает проблем по политическому и административному контролю за регионом. Политическая составляющая должна представлять собой ряд административных мер по ограничению всевластия и неподконтрольности местных, «титульных» властей на фоне жёсткого подавления пропаганды русофобии и сепаратизма. Более подробно эти меры будут описаны ниже.

Культура

Культурный подход должен представлять собой не просто пропаганду ценностей русской культуры на Кавказе, но реставрационное восстановление той части населения, которая долгое время являлась своеобразным интерфейсом между разными этнокультурными типами. Речь идёт в первую очередь об академической элите, интеллигенции, получившей качественное высшее образование в Центральной России на русском языке, — то, с чего начиналось вхождение Северного Кавказа в состав Российской империи. Аналогичная задача стояла когда-то перед советским руководством, и она успешно преодолевала этнокультурные барьеры. Необходимо отметить, что в данном случае речь ни в коем случае не шла о полной русификации и этноциде кавказских этносов. Данная мера лишь создавала прослойку с функцией «переводчика». Целью этой прослойки было сглаживание этнокультурных различий и подавление потенциальных вспышек взаимной нетерпимости и вражды. Для этого значительная часть подготовленных в Центральной России кадров — выходцев с Северного Кавказа — должна по итогам обучения и стажировки возвращаться в свой регион. Подробнее об этом ниже.

Для рассмотрения более детальных технологических ходов, направленных на решение обозначенных вопросов, необходимо более детально остановиться на этносоциальном устройстве Северного Кавказа.

1.2. Этносоциологический подход к решению проблемы

Перечисленные выше меры и подходы не снимают целого ряда базовых, более глубоких проблем. Для начала надо определиться с терминологией. Здесь важно дать ёмкие определения понятий этнос, народ, нация и национальность.

Этнос — замкнутая (традиционная, изначальная) система социального устройства. Определение этноса С.М. Широкогоровым гласит: этнос является формой, в которой происходит процесс создания, развития и смерти элементов, дающих возможность человечеству как виду существовать. То есть понятие «этнос» связано с происхождением от общего предка. Согласно исследованиям Широкогорова, этносы могут либо увеличивать свою территорию, либо повышать культуру. Это касается как производственной культуры, так социальной и духовной[9].

Также необходимо добавить к приведённому выше широкогоровскому определению этноса то, что этнос всегда является замкнутой закрытой системой. Этнос взаимодействует с природой только в рамках своей материальной и духовной культуры, в рамках своих представлений о природе. Все объекты окружающей реальности, включая другие этносы, этнос подстраивает и интерпретирует под себя[10].

Этнос приобретает несколько иные характеристики в процессе постоянного взаимодействия с окружающим миром, в первую очередь с другими этносами. Сюда относится не всякое взаимодействие, а лишь то, которое требует от этноса его видоизменения, т.е. «размыкания» и превращения в народ. В этом случае этнос:

1. Становится социально дифференцированным, то есть выделяет из себя элиту.
2. Становится подвижной открытой структурой, способной включать в себя новые этносы.
3. Приобретает историческую миссию как обоснование своего существования в новой форме.
4. Создает государство, религию или цивилизацию.

Этнос, отвечающий всем четырём критериям, становится народом. Народ получает историческую миссию и входит в историю как субъект всемирного исторического процесса.

Народ (лаос) — этнос, в основном — в группе этносов, вошедший в историю. Буквально этнос (этноцентрум — замкнутая модель социального устройства), который «разомкнулся», вошёл во взаимодействие с другими этносами (этногенез по Гумилёву) и обрёл историческую миссию, выраженную в создании цивилизации; создании религии; или создании государства.

Таким образом, народ (лаос)[11] — есть единая социальная органическая среда, возникшая на основе группы этносов, говорящая на одном языке, осуществляющая общую историческую миссию и обладающая общим религиозным или культурным укладом жизни, отличающимся от укладов других народов. Существование народа обусловлено созданием религии, цивилизации или государства. Средой существования народа является большое пространство, состоящее из аграрных и городских элементов с более сложным (по отношению к этносу) социальным устройством.

Фундаментальное отличие народа от этноса заключается в том, что этнос является закрытой системой, в то время как народ максимально подвижен и открыт, он может поглощать, принимать в себя другие народы, этносы в своё государство, цивилизацию или религию. На Кавказе мы преимущественно имеем дело с этносами, не вошедшими в историю, но зато сохранившимися в близкой к изначальной традиционной форме. При этом необходимо отметить, что русские являются народом, в состав которого входят не только великороссы, малороссы, белорусы, казаки, то есть те, кто понимается под словом русские сейчас, но и множество других этносов.

Исходя из вышеизложенных этносоциологических определений в отношении русского народа можно сделать следующие выводы:

• У русских на Кавказе как у народа должна быть историческая миссия. То есть присутствие русских там должно быть обосновано идеологически, религиозно. Здесь необходимо обратиться к историческому опыту. Появление русских на Кавказе во времена романовской Российской империи было обосновано защитой православного населения. Россия должна была защитить от тотального уничтожения попросившую защиты Грузию. Также русские занимались миссионерской деятельностью на Кавказе. В советский период на русских ложилась миссия индустриализации Кавказа. В современной ситуации перечисленные исторические задачи также могут быть успешно реализованы.
• Миссия русских на Кавказе должна осознаваться как самими русскими, так и традиционными этносами и народами, населяющими Северный Кавказ.
• В Советском Союзе миссией русских на Кавказе являлось приобщение народов к достижениям коммунистического проекта с целью его окончательной реализации. Частичная русификация кавказских этносов имела своей целью не допустить их превращение в граждан «второго сорта» в рамках создания единой общности — «советского народа», что, по сути, тождественно созданию единой политической нации, ведущему с этносоциологической точки зрения к культурной и языковой унификации, т.е. к этноциду. Обратной стороной этого явления стало то, что советское образование на Кавказе породило большое количество качественных научных кадров, сумело найти посредника между двумя культурами в лице местной интеллигенции. Тем не менее строительство единого советского народа закончено не было, этносы были сохранены, а миссия русских утрачена.

Также к стратегическим функциям русских на Северном Кавказе следует отнести поддержание стабильности и мира. Таким образом, необходимость возвращения на Кавказ русских продиктована не только местными интересами, которые в основном сводятся к потребности возвращения квалифицированных кадров, но и интересами федеральной власти, не желающей повторения косовского сценария, например, на Ставрополье.

Нация — политическое понятие, определяющее совокупность атомизированных граждан вне зависимости от их этнического происхождения, объединённых общими политическими целями. Синонимами нации в области государственного устройства являются определения: государство-нация или национальное государство. Нация наделена политическим (государственным) суверенитетом и исключает любые коллективные формы общественной соорганизации, созданные на основе этнических признаков. Этнос и этническая соорганизация в рамках нации ненормативны. Вместо них внутри нации создаются политические сообщества, партии и движения — искусственные объединения атомизированных граждан. По сути, создание нации подразумевает этноцид, т.е. отмену всех этнических признаков на основе унификации культуры, языка и социальных моделей. С точки зрения этносоциологии такие явления, как нация и этнос, — несовместимы. Либо нация, либо этнос.

Национальность — понятие, родившееся в идеологическом споре Отто Бауэра и Карла Каутского в момент распада Австро-Венгрии и подхваченное ленинской «национальной политикой». Означает переходное состояние народа к политической нации. Национальность — это уже не народ, но ещё не нация. Принято Лениным в рамках теории «самоопределения народов» распадавшейся романовской империи через создание множества искусственных национальных государств с последующим объединением их в СССР. Весь процесс, проходивший в Европе три столетия, уложился в ленинской модели в четыре года (1918-1922). Таким образом, национальность — это то, что вскоре должно стать нацией, то есть недонация.

Идентичность вместо политического субъекта

С точки зрения этносоциологии, когда мы говорим о русских, следует оговариваться, что речь идёт не об этнической чистоте, а об идентичности. Русский народ — это культурно-цивилизационное, а не этническое явление. Но также русские не представляют собой гражданское общество, в том смысле, в котором этот концепт сформулировали его теоретики — Карл Поппер[12], его популяризатор Джордж Сорос, а также множество их либеральных последователей как на Западе, так и в постсоветской России 1990-х.

В России вообще долгое время довольно пренебрежительно относились к концептам, поэтому само понятие гражданского общества у нас переосмыслено в нашем, российском ключе, а не в том, о котором говорил создатель понятия Эммануил Кант, подразумевая человека как заведомо хорошего, и даже не в том, о котором писал Поппер. В России под гражданским обществом в 99% случаях подразумевают любую активность граждан. Когда носитель паспорта гражданина России, живущий на Кавказе или где угодно, проявляет какую-либо активность, заботу об окружающих, хочет что-либо изменить в лучшую сторону, то это его устремление и описывается понятием гражданская активность, а сам он становится частью гражданского общества. На Кавказе именно в этом смысле гражданское общество очень развито, но никак не в понимании гражданского общества как концепта Поппера и Сороса периода модерна, который к тому же завершился.

Говоря о восстановлении коллективной идентичности традиционных народов и этносов как полноценного социального явления путём устранения политических (искусственных) форм самоорганизации, речь не ведётся о том, чтобы лишить народы Северного Кавказа автономии. Именно в этом и заключалось расхождение Сталина и Ленина в момент создания Советского Союза: Сталин стоял за принцип автономии, то есть сохранения идентичности и культуры народов. Ленин же говорил о необходимости разделения бывшей Российской империи на национальные республики — «самоопределившиеся политические нации», что и заложило мину замедленного действия под целостность нынешней России. Об этом не так давно высказался президент России Владимир Путин[13]. В итоге Советский Союз был сформирован по политическому, ленинскому принципу, а не по принципу автономизации, что давало возможность сохранения идентичности.

Если взять, допустим, Карачаево-Черкесию в качестве примера, то эта республика как политический субъект населена не только карачаевцами, как и не только черкесами, вынесенными в титул, но ещё и другими народами, которые в названии не учтены. Если мы идём по пути политического учёта интересов всех народов Карачаево-Черкесии, мы должны добавить в название и русских, и абазин, и ногайцев, и чеченцев, и другие проживающие в республике народы. И всё равно всех не учтём. Поэтому изначальный принцип политизации, то есть создания именно политического субъекта, коим является национальная республика, заведомо угнетает другие народы и этносы, выводит их за скобки и в итоге пытается адаптировать под стандарт карачаевцев или черкесов, которые к тому же не комплиментарны между собой, ибо это тюрки и адыги соответственно. Именно по принципу некомплиментарности и формировались северокавказские республики — для исключения их безболезненного выделения, о чём подробнее речь пойдёт в последней части данного доклада. Таким образом, сохранение идентичности народов, их культуры, традиций, языка, самоназвания невозможно в рамках политических образований — национальных республик.

В нынешней российской Конституции, как, впрочем, и в каких-либо других правовых документах, не задекларированы такие понятия, как, например, карачаевец, черкес или русский. Таких определений нет ни в правовом, ни в юридическом, ни в нормативном, ни в понятийном поле. Есть одна «универсальная» формулировка на всех — «гражданин России» или «россиянин». Это последний бастион идентичности, который у нас остался. Основная же идея, направленная на извлечение «мины замедленного действия» из-под России, заключается в том, чтобы вернуть идентичность, в том числе самоназвание народов, в понятийное пространство. При этом необходимо отказаться от искусственных субъектов в виде национальных республик, в которые загоняют народы, где их нивелируют и унифицируют, подгоняя под те или иные «национальные» стандарты.

Русские — это культурно-цивилизационное явление, а не русская республика в ограниченных административных границах, с русской Конституцией и русским президентом. Но тогда и другие народы и этносы — это автономии, а не «республики». Обратная альтернатива — если некоторые народы России имеют свои республики, то и все остальные народы, включая русских, должны иметь свои республики. Буквальная реализация данной гипотетической установки в нынешних условиях — это большая кровь и неминуемый распад России.

В то же время демонтаж формата «национальных республик» в пользу придания нормативной субъектности народам и этносам отнюдь не представляет собой конфликтного сценария. Напротив, развитие многообразия Российской Федерации не должно остаться лишь на бумаге в виде концепции, принятой президентским указом № 1666. Его следует реализовывать по факту, через удовлетворение права всех народов называться так, как они традиционно считали нужным, а не существовать в рамках искусственных политических образований, куда их загнали в советский период — в нарезанные национальные республики, не учитывающие при этом прав множества других народов, проживающих в этих национальных образованиях, так называемых «республиках». Дагестан, например, имеет в своём составе десятки этнических групп, малых и больших этносов. Однако все они не учтены в официальных документах, где нет никаких аварцев, кумыков, лезгин и т.д.

Традиционное государство и государство-нация

Этносы и народы по-разному проявляют себя по отношению к государству. Традиционная модель государства — государство-империя — предполагает бесконфликтное включение этносов и народов в состав государства без упразднения их этнической, культурной и коллективной самоидентификации, т.е. без потери идентичности. Так в христианской Российской империи сосуществовали этносы Кавказа, Крайнего Севера и Поволжья при полном сохранении языка, культуры, быта и религиозной принадлежности. Такая же ситуация существовала в Золотой Орде, Римской империи и других сухопутных империях. Включение в историческую миссию центрального государствообразующего народа представителей этносов проходило лишь частично. В этом случае отдельные представители этноса, ставшего частью государства, добровольно включались в исторический процесс, в то время как основная часть этноса продолжала своё существование в рамках этноцентрума. Включённые в исторический процесс представители этносов становились неким интерфейсом между государствообразующим народом и самим этносом, обеспечивающим бесконфликтное взаимодействие центра с этническими окраинами, что позволяло осуществлять эффективное управление и развитие.

Совершенно иная модель государства возникла в Европе. Etat-Nation — государство-нация — это явление эпохи модерна, продукт буржуазных революций. В рамках этой модели культурная, религиозная, языковая идентичность этносов либо стирается, нивелируется, приводится к единой универсальной форме (этноцид), либо же этносы стремятся покинуть такое государство, выделиться из него, образовав, опять же, своё государство-нацию, но на основе более близкого культурного кода с целью сохранить идентичность. Это объясняет процесс распада больших европейских универсализирующих этносы империй на множество небольших национальных государств.

Формат государства-нации носит общеобязательный правовой характер владения единым государственным языком, стандартом образования, дающегося только на государственном языке, изменения культурной принадлежности этносов под единый стандарт. В новейшей истории постсоветской России все сепаратистские устремления к образованию собственных национальных государств происходили со стороны светской «национальной» прослойки. При этом данная модель вредна не только в целом для России, которая по форме остаётся традиционным государством, т.е. государством-империей (в техническом смысле этого определения). Она опасна и для огромного количества этносов Северного Кавказа, которые, в случае включения в то или иное национального государство (республику), рискуют прекратить своё существование, т.к. создание государства-нации неизбежно ведёт к этноциду. Создание полноценных национальных государств, учитывая сложное этническое устройство Северного Кавказа, привело бы в ряде районов к геноциду многих этносов (как это было во время попытки отделения Чечни в 1990-е годы), либо к этноциду, то есть бескровному, поэтапному стиранию культурной составляющей большей части малочисленных этносов (всего на Северном Кавказе, по разным данным, проживает порядка 150 этносов). Это объясняется в первую очередь тем, что модель государства-нации оперирует совершенно иными понятиями, нежели модель этноса, которая, в отличие от нации, гармонично и бесконфликтно вписывается в традиционное государство. Если в центре этноса стоит шаман, жрец или духовный лидер, осуществляющий связь человека с космосом, природой, Богом, отправляющий многие другие религиозные функции, то в центре нации стоит гражданин, то есть индивид, наделённый рядом персональных свойств.

Собственно, сама нация состоит именно из индивидов, а возникновение данной модели обязано теории общественного договора философов-просветителей (Т. Гоббс[14], Д. Локк[15] и др.). Государство-нация, таким образом, рвёт связи внутри этноса, превращая его в набор раздельных индивидов. Более того, данная модель продолжает рвать органические связи и внутри народа, уничтожая понятие об исторической миссии.

Попытка слить все этносы Российской Федерации в одну большую нацию и образовать тем самым гражданское общество оторванных от этнических корней индивидов (что предлагается академиком Валерием Тишковым) ещё более опасна, так как она приведёт к резкому сопротивлению многочисленной консервативной этнической части кавказского населения. А в случае успеха (что абсолютно невероятно) — к стиранию этносов как культурной антропологической единицы, то есть к этноциду. Данная версия этнической политики укладывается в рамки глобализации и создания некоего унифицированного государства атомизированных индивидов. Именно на этих принципах создавался Евросоюз, что в итоге привело к коллапсу, а также протекает ряд интеграционных и иных процессов, сопряжённых с глобализацией.

Превращение в «гражданское общество» всего населения РФ приведёт к катастрофе, связанной, с одной стороны, с сепаратизмом, а с другой — с потерей идентичности и исторической миссии русского народа, который в этом случае перестанет быть цельной органической общностью. Следующим шагом после создания такой модели гражданского общества будет утрата суверенитета и государства в тех границах и том виде, в каком оно продолжает существовать сейчас.

Напомним, что схожее с широкогоровским определение этничности дал классик социологии Макс Вебер: этничность есть культурная однородность и вера в общее происхождение (по Широкогорову: общий язык, общая культурная традиция и признание своего общего происхождения). Почти идентичные определения, выработанные двумя учёными, до сих поражают своей схожестью. Однако здесь интересна скорее разница понимания феномена этничности Вебером и Широкогоровым. Дело в том, что в качестве наглядного примера Веберу достались европейские нации, уже сложившиеся к тому моменту, в то время как Широкогоров имел дело с аутентичными этносами Дальнего Востока и Сибири, в том числе с любимыми им тунгусами. Отсюда порождённая европейской социологической традицией школа конструктивизма, позволяющая предлагать все те губительные меры, которые предлагает её последователь Валерий Тишков. Согласно теории конструктивизма, этнос — это искусственное образование, результат целенаправленной деятельности самих людей. То есть предполагается, что этничность и этнос являются не некоей данностью, а результатом созидания. Те признаки, которые отличают представителей одного этноса от другого, называются этническими маркерами и формируются на разной основе, в зависимости от того, как наиболее эффективно отделить данный этнос от другого. Этническими маркерами могут являться: физический облик, религия, язык и т.д. Попытки искусственно повлиять на этногенез, то есть осознанно формировать и изменять этносы, являются не чем иным, как культурным насилием, приводящим опять-таки к этноциду. Подход данной школы не совместим с Кавказом, поскольку здесь мы имеем дело с аутентичными этносами, а не со сложившимися нациями, как в Европе.

Отсюда разница понятий у Вебера и Широкогорова. То, что Вебер (не заставший этносов в Европе) определяет понятием «народ», Широкогоров определяет как этнос. Отсюда европейское понятие «права народов», которое в России трансформируется в понятие «права этносов».

1.3. Фактор казачества
Возрождение казачества также является главнейшим и обязательным условием возврата Северного Кавказа в общее цивилизационное пространство России. Прежде чем говорить о значении самого фактора казаков, необходимо дать интерпретацию этого явления.

Во-первых, с этносоциологической точки зрения казаки — это явление, объединяющее в себе различные группы этносов. Но не в их базовом, изначальном виде, а как выделившееся из этноса служилое сословие. В некоторых ландшафтах эти этнические элементы сливаются в народ (лаос) или по крайней мере в надэтнические группы (но не в завершённой стадии, когда народ создаёт государство, религию или цивилизацию, а как кшатрийская, воинская составляющая народа). Разные научные направления имеют различные мнения по этому вопросу, которые можно обобщить к тому, что казачество есть некое служилое сословие, с этносоциологической точки зрения занимающее переходное положение между этносом и народом в стадии гомеостаза (то есть народа, тяготеющего к этническим формам существования, где вопрос происхождения имеет важнейшее значение).

Во-вторых, в отличие от нормативного этноса, казачество наделено особой функцией в рамках традиционного государства — осуществления пограничного контроля. Казаки традиционно являлись как армией для ведения внешних войн, так и внутренними войсками для подавления бунтов. В таком виде казачество имеет место быть только в рамках традиционного государства-империи, где служилое сословие обретает особый статус, не укладывающийся ни в формат полицейских сил, ни в формат регулярной армии государства-нации.

За годы правления большевиков казачье сословие не было стёрто или уничтожено полностью. Неизмеримо больший вред казачеству наносит нынешняя массовая миграция казаков в центральные регионы, где они теряют не только свою функцию, но и свою изначальную идентичность, растворяясь в «гражданской политической нации».

Примордиальное этническое происхождение казаков возникает не только как функция, но и как синтез восточных славян (великороссов или малороссов, в зависимости от региона) с приграничными этносами — кавказскими, тюркскими и др. (опять же в зависимости от региона). Этот синтез становится наиболее понятен при взгляде на традицию куначества, а также традиции обмена женщинами для брака с той и другой стороны.

Если уже упомянутая нами профедеральная интеллигенция северокавказских республик является интерфейсом, осуществляющим диалог между московскими и местными элитами, — светским, секулярным, оторванным от религиозных и этнических традиций, — то казаки наиболее успешно осуществляют функцию связи русского народа с местными этносами, так как являют собой живой процесс этногенеза. Таким образом, казаки являются ключом к взаимопониманию местных этносов не с федеральной властью, а с самим русским народом, во всей полноте его культурной и духовной традиции.

Может ли преисполненный традиции, клановости и кумовства кавказец сеять вражду и воевать с теми, за кого он отдал свою дочь, или с родителями собственной снохи? В раннюю эпоху существования этносов функция обмена женщинами имела именно эту цель — установления межэтнических связей и межкультурного диалога.

Возрождение казачества в его изначальных, традиционных (а не современных, светских, номинальных) формах именно как служилого сословия с элементами этнического примордиализма, в отличие от большинства сиюминутных мер, создающих хрупкий мир, является прочным фундаментом длительного благополучия и мирного урегулирования потенциальных конфликтов на Кавказе.

Для полноценного восстановления казачества — как стабилизирующего фактора, отвечающего за безопасность, необходимо наделить казачьи подразделения функциями милиции — отрядов народной самообороны, — имеющей право ношения оружия и отвечающей за безопасность и порядок в своих населённых пунктах.

1.4. Комплексный подход и конкретные меры

С учётом всех факторов оттока русских с Кавказа конкретные мероприятия по возвращению русских на Кавказ должны представлять собой следующий набор мер:

• Персональная ответственность. С учётом коррупции и клановости финансирование мероприятий по возвращению русских на Кавказ должно осуществляться напрямую. То есть средства должны выделяться под персональную ответственность конкретным лицам в рамках тех или иных целевых программ. Необходимо финансировать конкретные рентабельные продуманные проекты, часть средств должна вкладываться непосредственно в их развитие и таким образом, чтобы за средства, выделенные на каждый конкретный проект, и за реализацию самого проекта отвечали совершенно конкретные люди (а не республиканские институты власти), с которых можно было спросить за результат и потраченные средства.
• Русские производственно-технологические объединения. Под реализацию тех или иных проектов в места их реализации должны переселяться выходцы из центральных регионов России (профессиональные кадры, рабочие, специалисты, сопутствующий персонал и т.д.), которые имели бы возможность проживать в своей культурной среде и были бы уверены в своём благополучном будущем. Необходимо также создать эффективную систему защиты бизнеса с переселяемыми людьми от криминалитета, например, создание для защиты данных проектов особого правового статуса.
• Культурное представительство. В тех республиках, где это необходимо, надо последовательно и целенаправленно воспитывать профедеральную интеллигенцию и профессиональные кадры из числа представителей традиционных народов и этносов, которые бы отождествляли себя с русским народом и русской исторической миссией.
• Русская слобода. Переселение русских на Северный Кавказ необходимо осуществлять большими группами, создавая территории компактного проживания русских. В наиболее проблемных регионах поначалу такие территории можно создавать в окрестностях российских военных баз.
• Русские анклавы. С учётом местной специфики (клановость, нетерпимость, этноцентричность) необходимо переселять людей, соответствующих следующим критериям: во-первых, самоотождествление с русским народом; во-вторых, твёрдое понимание тех причин, по которым они туда едут (русская миссия на Кавказе). Желательно отправлять не просто православных, но верующих, воцерковлённых людей; в-третьих, необходимо отправлять семейных (что снижает возможность ассимиляции в базовые, «принимающие» этносы), с последующим возможным закреплением на постоянное место жительства. Технически отбор людей, соответствующих данным критериям, осуществим следующим образом: распределение после окончания государственных учебных заведений на бюджетной основе; студенческие стройотряды; молодые семьи, не имеющие жилья или работы по специальности в своём регионе; люди, добровольно работающие на восстановлении храмов (в том числе в тех же стройотрядах). Все эти категории переселенцев должны иметь возможность получить собственное жильё, подъёмные средства и базовый социальный пакет для создания полноценных русских семей. Данный набор мер должен быть перспективным и реализуемым с учётом того, что русские будут переселяться в регион большими группами.
• В тех местах, куда будут переселяться русские, как и на всём Северном Кавказе, должна вестись пропаганда общности исторической судьбы русского народа и северокавказских этносов, местное население должно понимать, что русские приезжают работать и что их присутствие необходимо для развития региона в целом. Здесь необходимо сделать акцент на миротворческой миссии русских и их помощи в налаживании экономики. В создаваемых бизнес-проектах и производственных отраслях должны быть зарезервированы места и для местных жителей, чтобы местные видели и ощущали непосредственную пользу присутствия русских.
• Местные органы власти должны жёстко пресекать любую пропаганду ксенофобии, сепаратизма и религиозного экстремизма.

ТРИ ПРОЕКТА РАЗВИТИЯ СЕВЕРНОГО КАВКАЗА

Подводя итоги исследования ситуации с русским населением на Северном Кавказе, реализованного в рамках проекта «Северо-Кавказское новостное агентство СКФОnews», который стартовал в 2010 году, следует констатировать: отток русского населения с Северного Кавказа в значительной степени замедляет социально-экономическое развитие этого региона.

В советский период представители русского народа на Кавказе в основном являли собой слой, как тогда говорили, интеллигенции — учителя, врачи, инженеры, высококвалифицированные специалисты. То, что наблюдалось в 1990-х — начале 2000-х годов — исход русских с Северного Кавказа, — серьёзным образом затормозило процесс развития. Как утверждает член Академии наук Чеченской Республики Вахит Акаев, «инженеры, врачи, учителя, — потребность была большая, русское население в Чечне было больше, чем в Ингушетии. Оно было, конечно, не только русским, но и русскоязычным — именно это население пострадало больше всего в ходе военных действий»[16].

За годы наблюдения за ситуацией с оттоком русского населения и выявления конфликтных ситуаций, связанных с притеснением русского населения на Северном Кавказе, удалось выявить комплекс причин, которые способствуют сокращению русского населения, создавая неблагоприятную атмосферу и негативный социальный эмоциональный фон. Основной целью данного исследования изначально было — обратить внимание общественности, и в первую очередь федеральной власти, на происходящий процесс, чтобы в конечном итоге попытаться его как-то замедлить или обернуть вспять.

В течение нескольких лет корреспонденты СКФОnews во всех республиках Северного Кавказа отслеживали ситуацию с нарушением прав русских, фиксировали факты их притеснения, их ущемлённое положение, отслеживали отток русского населения, его динамику. По результатам этой деятельности и был подготовлен данный доклад. Он обобщает всю ситуацию: предыдущие периоды начиная с 1958 года так называемого «русского восстания» в Грозном, затем новое обострение в конце 1980-х — начале 1990-х, следующая волна — начало 2000-х, и новейший период — начиная с 2010 года, момента создания СКФО.

Новейший период начиная с 2010 года до конца 2015-го авторы доклада уже оценивали воочию, наблюдая его непосредственно. Были проведены встречи со многими главами республик, в частности, с Юнус-Беком Евкуровым, Борисом Эбзеевым (в бытность его главой Карачаево-Черкесии), Рамзаном Кадыровым, с министрами по делам национальностей и многими чиновниками. Осуществлены десятки поездок по республикам и населённым пунктам СКФО и Адыгеи, для того чтобы исследовать ситуацию на местах. По итогам этой деятельности была подготовлена глава 2 данного доклада (не представленная в данном издании). Она непосредственно описывает конкретные случаи притеснения русского населения на протяжении последних лет.

Какие же выводы удалось сделать по итогам этой деятельности, взаимодействуя преимущественно с оставшимися русскими на местах? Во-первых, было зафиксировано, что наиболее тяжёлое положение у русского населения в тех республиках, где русских осталось ещё относительно много. В тех же республиках, где их практически не осталось, ситуация с русскими более-менее стабилизировалась. Чечня и Ингушетия — это те республики, где присутствие русского населения находится в рамках статистической погрешности, т.е. в пределах 2-3%. Причём в значительной степени оставшееся русское население ассимилировано той сильной идентичностью, носителями которой являются чеченский и ингушский этносы. Те русские, которые проживают в данных республиках, уже, по сути, находятся в статусе редких видов, занесённых в своего рода «Красную книгу» народов Северного Кавказа. Сейчас их оберегают и уделяют особое внимание, но и они уже в значительной степени ассимилировались в чеченскую или ингушскую этническую и культурную среду. То есть можно, по сути, констатировать, что русского населения в том объёме и в том качестве, в котором оно присутствовало ещё в советский период, влияя на развитие данных республик, в Чечне и Ингушетии больше нет, можно сказать, что статистически русское население там полностью отсутствует.

Чуть больше русских проживает в Дагестане, где русские в том числе представлены и в органах власти. Больше всего представителей русского народа всё ещё находится в Адыгее, где до сих пор, как и в советский период, русские пока представляют собой большинство населения. Довольно много русских осталось в Северной Осетии, Карачаево-Черкесии и Кабардино-Балкарии. Но именно в Кабардино-Балкарии была обнаружена наиболее тяжёлая ситуация на текущий момент: наибольшее количество столкновений, проблемных точек и обострений в отношениях между русскими и титульными этносами, в первую очередь кабардинцами, происходит именно там. Такая картина была зафиксирована по итогам пятилетнего исследования. Оценив ситуацию, поняв, что отток русского населения на данный момент носит необратимый характер, а также, в частности, в ходе непосредственного общения с русскими поняв, что оставшиеся в большинстве своём стремятся любыми способами покинуть территорию Северного Кавказа, авторами доклада был пересмотрен подход к ситуации с русскими на Северном Кавказе в целом.

Изначальный посыл авторов проекта заключался в том, чтобы остановить отток русского населения с Северного Кавказа и обернуть этот процесс вспять. В своих статьях авторы обращались с призывом к русским, покинувшим территорию нынешнего СКФО и Адыгеи возвращаться на Северный Кавказ, осуществляли обращение к политическим элитам северокавказских республик с тем, чтобы они создавали условия для возвращения русского населения. Участники проекта настаивали на том, что власти субъектов Северного Кавказа должны любым способом обернуть этот процесс вспять, не только призывая русских к возвращению, но и создавая им необходимые условия. Наша задача на тот момент заключалась в том, чтобы попытаться вернуть эту ситуацию если не на прежний уровень, то, возможно, на тот уровень, который мог бы обеспечивать развитие северокавказского региона, сохранение его в рамках определённой, хотя бы минимальной социально-политической динамики.

Однако в какой-то момент стало понятно, что эта задача неосуществима в масштабах СКФО, т.к. это не по силам ни какой-либо общественно-политической группе или интеллектуальному сообществу, которое занимается вопросами этносоциологии, ни, что самое главное, даже не по силам отдельным главам северокавказских республик, в тех случаях, когда они действительно к этому стремятся.

К примеру, подробное общение на эту тему с Юнус-Беком Евкуровым показало, что он искренне желает и стремится к тому, чтобы русские возвращались в Ингушетию. В какой-то момент он объявил, что всякому русскому или всякой русской семье, возвращающейся в Ингушетию, власти республики безвозмездно предоставят жилье. Однако, учитывая сложившуюся ситуацию и зная предысторию её развития, очевидно, что на этот призыв статистически никто не откликнулся.

Какие-то показательные возвращения русских в Ингушетию были и при прежнем руководителе республики Мурате Зязикове, когда была запущена целая государственная программа возвращения русских в Ингушетию. Но в беседе с руководителем проекта СКФОnews Юнус-Бек Евкуров, наследовавший республику от Зязикова, принявший её руководство, констатировал, что эта программа не принесла желаемого результата. То есть, по его словам, все бюджетные деньги, безусловно, были освоены, но освоены они были через подставные схемы, когда заключался фиктивный брак с русской женщиной, она как бы возвращалась, получала жилье по программе, но это всё проходило лишь по документам. На самом деле она оставалась там, где и жила до этого, в основном в регионах юга России — это Краснодарский край, Ставропольский, также Курская и Белгородская области и близлежащие государства СНГ, такие как Украина, Белоруссия или Молдова. Все эти женщины, по сути, приезжали в Ингушетию только для оформления документов, а затем возвращались назад, получив часть денег. В итоге все деньги по этой программе были освоены. При этом ни одна семья, ни один русский не вернулся, что открыто признал Евкуров: «По этой программе вернувшихся нет никого. Потому что она изначально так была поставлена, чтобы украсть деньги, чтобы махинации можно было проводить»[17]. Эта его цитата разошлась по многим СМИ, была многократно растиражирована, — что ни одна русская семья не вернулась по программе возвращения русских, — и он лично, отдав распоряжение как глава республики, не нашёл ни одной такой семьи. Справедливости ради следует отметить, что чуть позже, в разговоре с автором данного интервью, Мурат Зязиков не согласился с такой оценкой Евкурова, заявив, что по данной программе в Ингушетию всё-таки вернулось какое-то количество русских семей.

После разговора с Евкуровым авторы доклада встречались с женщиной, которая ещё до этой программы вернулась в станицу Орджоникидзевская и потеряла за этот период мужа и дочь, которые были расстреляны в своём доме из автомата неизвестными, которые до сих пор так и не найдены. На данный момент она с сестрой проживает в Ставропольском крае, и подобных случаев в докладе описано множество.

В итоге общий анализ исследуемой ситуации привёл к заключению, что настаивать или призывать русское население к возвращению на Северный Кавказ — это как минимум подвергать их реальной опасности. Как максимум — это просто невозможно. Люди не хотят возвращаться, те же, кто пока проживает в регионе, массово покидают республики Северного Кавказа при первой же возможности. А с момента присоединения Ставропольского края к СКФО большое количество русских семей покидают теперь уже и Ставропольский край. Георгиевский район, в частности Левокумск, Нефтекумск, Будённовск, Новопавловск, — в этих населённых пунктах ситуация близка к критической. Можно, конечно, найти и отдельных представителей русского народа, тех, кто доволен своим положением и никуда уезжать не собирается, однако данный доклад оценивает всю картину в целом, оперируя со статистикой и тенденциями, и прежде чем начать говорить о путях выхода из сложившейся ситуации, необходимо оценить те процессы и те предпосылки, которые к ней привели.

2.1. Предпосылки нынешнего положения

До того как применить те наработки и результаты исследований, которые были приведены в предыдущих частях доклада (не представленных в данном издании) к решению проблемы русских на Северном Кавказе, необходимо осуществить краткий этносоциологический обзор как советского периода развития северокавказских обществ, так и постсоветского. Это важно сделать для того, чтобы понять механизмы происхождения тех сложностей, с которыми мы сталкиваемся на Северном Кавказе, когда приступаем к стратегическому планированию ситуации в этом регионе.

Северный Кавказ: марксистское (советское) видение

Как известно, марксистская идеология опиралась на прогрессистскую модель развития истории. В начало она ставила архаическое общество, после которого следовало традиционное или, как его определял Маркс, оперирующий европейским контекстом, «феодальное общество»[18]. Следующее за ним буржуазное общество, возникающее на основе национальных государств как правило вследствие буржуазных революций, характеризуется понятием «национализм». Социалистическое общество мыслилось как следующий этап развития человечества в целом, за которым следовала завершающая формация — идеальное, глобальное коммунистическое общество.

Все эти этапы располагались линейно и последовательно сменяли друг друга. Прогрессистский подход, на котором и базируется учение Маркса, исходит из того, что каждый последующий этап преодолевает предыдущий, отменяя его и растворяя в новом этапе развития общества. Отсюда социалистический период, это то, что следует за буржуазным периодом становления национальных государств и предвосхищает коммунистический период построения идеального глобального коммунистического общества абсолютно сознательных людей, пребывающих в гармонии и материальном достатке. Именно эта теоретическая марксистская модель применялась и к Кавказу в момент становления советской государственности, и далее, в период её развития.

В реальности же советское руководство, имея дело с Кавказом, сталкивалось с неким наложением этих исторических формаций. Так называемый буржуазный период, характеризующийся становлением политических наций, на Кавказе разворачивался с февраля по октябрь 1917 года, «дозревая» в процессе Гражданской войны. Как, собственно, и по всей постимперской России. Однако фактически буржуазный период так полноценно и не состоялся, несмотря на директивно-номинальное создание «национальных республик». Поэтому и социалистическое постбуржуазное общество присутствовало на Кавказе лишь в виде верхнего, элитного пласта: представители центральной власти, бюрократический аппарат, институт Коммунистической партии и большой экспорт кадров из центральных регионов России, осуществлявших надзор за процессами развития социализма на Северном Кавказе. При этом по факту, несмотря на уже вовсю идущий социалистический период, задним числом и в спешном порядке происходило «достраивание» буржуазного, теоретически уже «преодолённого» этапа; а именно происходило доразвитие модели национальных республик или, как их определяют в Европе, буржуазных государств, которые не успели полноценно реализоваться с февраля по октябрь 1917 года. Это было необходимо для достижения заданного уровня индустриализации, который, по большому счёту, и является базовой предпосылкой для формирования класса труда — политически осмысленного пролетариата, — совершающего затем пролетарскую революцию, после которой общество и переходит в социалистическую формацию. Проблема заключалась в том, что строительство социалистического общества невозможно на традиционной (в марксистской терминологии «феодальной») основе, без полноценной реализации периода буржуазного урбанистического национального государства.

Таким образом, этапы становления буржуазного общества, зафиксированного в территориальных национальных образованиях (т.н. «национальных республиках»), и строительство социализма на Северном Кавказе реализовались одновременно, но, вопреки марксистской теории, по факту в регионе всё ещё присутствовало традиционное, или, согласно марксистской терминологии, «феодальное» общество, которое было представлено сохранившимися структурами местной знати. Эти представители знати частично вписывались в партийный управленческий аппарат как «духовные» (теперь уже партийные) авторитеты и представители традиционных объединений — суфийских братств, вирдов и тейпов, которых как бы номинально уже и не существовало, но которые существовали по факту. Эти фактические элиты вынуждено интегрировались в модель советской интернациональной (то есть выходящей за рамки национальных государств или республик) социалистической системы, на фоне остающегося подразумевания необходимости одновременного доразвития буржуазного становления политических наций.

К этому всему, несмотря ни на что, советская действительность сталкивалась ещё и с проявлениями архаического общества (предстоящего традиционному, «феодальному» периоду) — того, что сохраняло народы Северного Кавказа в качестве коллективных субъектов и которое транслировало вековой жизненный уклад, традиции, обычаи, обряды, адаты, кровнородственные отношения и так далее на теоретически шагнувшую далеко вперёд советскую действительность.

В итоге все эти четыре уровня — архаический, традиционный, буржуазно-национальный и социалистический — в советский период сосуществовали как данность, то есть по факту. Происходило это вопреки марксистской последовательности, отменяющей с каждым следующим периодом предыдущий. В советском государстве, созданном экстерном, они соприсутствовали, и с этим необходимо было считаться.

Таким образом, «советское общество осознавало себя как общество посткапиталистического модерна, но на самом деле представляло собой систему ускоренной предкапиталистической модернизации общества традиционного, ещё не прошедшего полноценно фазу капитализма»[19].

Во всю эту и так довольно сложную социально-политическую модель, явно диссонирующую с теоретическими выкладками марксизма, вклинивался ещё один, уже скорее «сталинский», фактор, заключавшийся в том, что реальное самоопределение политических наций в момент, когда советское государство уже сложилось, не входило в планы советских элит. Тем более что номинально этот этап уже считался пройденным. Поэтому для предотвращения превращения формальных национальных образований, представлявших собой как бы свидетельство доразвития буржуазного периода в реальные государственные структуры, советская государственность сталинского периода (построения социализма в отдельно взятой стране) использовала несколько средств. В первую очередь использовалось создание национально-административных образований из некомплиментарных этнических групп и народов (что практиковалось и после смерти Сталина). В результате в т.н. «республики» объединялись адыги-кабардинцы и тюрки-балкарцы, тюрки-карачаевцы и адыги-черкесы. Таким же образом в единое национально-административное образование был сведён полиэтничный Дагестан, где в этой связи ни один из составляющих этносов не мог доминировать. В результате на базе получившихся т.н. «национальных республик» было невозможно фактическое создание полноценной и законченной буржуазной политической нации.

По сути, этот подход дезавуировал теоретическую попытку достроить политические нации на Северном Кавказе, предпринятую на предыдущем, «ленинском» этапе развития советского государства. Здесь возникал ещё один уровень, теперь уже внутреннего диссонанса между реальностью и скорректированными после смерти Ленина теоретическими выкладками.

Отсюда ещё один подход, вытекающий из имеющегося фактического положения дел: соблюдение тонкого баланса власти между представителями общегосударственного уровня — выходцами из партийной элиты центральной власти и их ставленниками — и представителями местной бюрократии, традиционных сообществ и того, что по факту имело авторитет и влияние в северокавказских теперь уже «республиках».

Таким образом, мы видим, что в советский период марксистская ортодоксия, представленная интернационализмом советского периода, который должен был размыкать буржуазные политические нации, в этот же момент достраиваемые путём ускоренной и интенсивной модернизации и индустриализации, накладывалась на мощную инерцию выживания глубинных пластов традиционного общества Северного Кавказа. Это традиционное общество продолжало сохранять высокий уровень религиозности, родовую в своей основе клановость, обрядовость и кровнородственные архаические отношения. Всё то, что наиболее острым и вопиющим образом было обнаружено в момент распада Советского Союза, когда догматическое номинально марксистское давление центра, то есть Москвы, было снято, а руководящая роль партии была отменена. В этот период базовая подоплёка существования северокавказских обществ обнажилась во всей полноте.

На момент распада Советского Союза мы наблюдали на Северном Кавказе высокую насыщенность этническими группами: этносы и народы — как коллективные органические общности — не растворились в процессе создания буржуазных северокавказских национальных республик (государств), что должно было произойти номинально. Однако это не произошло по факту, так как в это же самое время центральное руководство противилось реальному становлению политических буржуазных наций на Северном Кавказе.

Одновременно с этим на Северном Кавказе был обнаружен довольно низкий по сравнению с другими регионами уровень индустриализации, несмотря на то, что в советский период индустриализация проводилась интенсивно. В итоге к моменту распада СССР на Северном Кавказе сохранилась преимущественно сельскохозяйственная ориентация. Как замечает на этот счёт член Академии наук Чеченской Республики Вахит Акаев: «Русское население на Кавказе, в Дагестане, мы это хорошо знаем, у нас в Чечне, в Кабардино-Балкарии, Северной Осетии, было всегда завязано на промышленности. Нефтяную промышленность нужно было в Грозном развивать, это была стратегическая задача самого государства. Только через русских чеченское население втягивалось в производство. Но всё равно, и мы это хорошо знаем, в годы советской власти так и не произошёл процесс индустриализации чеченского населения. Он не был завершён, и много чеченцев осталось в сельской местности»[20]. Низкий уровень урбанизации Северного Кавказа был обусловлен ещё и тем, что за весь советский период так и не удалось переломить ситуацию — достичь уровня доминирования городского населения над аграрным, что, собственно, способствовало сохранению традиций, обычаев и устоев и дало возможность сохраниться традиционным народам и этносам.

Когда в момент распада Советского Союза достраивание социалистической интернациональной модели было снято с повестки дня, на Северном Кавказе обнаружилось недостроенное буржуазное общество национальных республик с высоким уровнем традиционализма. К этому моменту в России получила развитие идея создания либерально-капиталистического общества, также преодоляющего формы национальной государственности, но с обратным по отношению к марксизму знаком.

Новые вызовы постсоветского этапа: опасность либерального эксперимента

Из сложившейся ситуации к моменту распада Советского Союза логически вытекало три варианта развития северокавказского общества.

Первый из них заключался в завершении оформления северокавказских республик в полноценные национальные буржуазные государства. Однако главным препятствием на пути достраивания буржуазных наций на Северном Кавказе как раз таки и стало объединение в их составе некомплиментарных народов. Также сработали те меры, которые были предприняты ещё советскими элитами как раз для предотвращения этого достраивания. В итоге процесс создания полноценных политических наций забуксовал, т.к. требовал гомогенизации и социальной унификации т.н. «национальных республик», что грозило не только этноцидом, но и ударом по идентичности многих народов и этносов, входивших в состав «республик», но не вынесенных в «титул», а значит, неминуемо обернулось бы большой кровью.

Второй вариант развития Северного Кавказа был предложен захватившими власть либеральными реформаторами и представлял собой концепт гражданского общества, или гражданской политической нации, который укладывался в общую либеральную модель создания гражданской политической нации на территории всей Российской Федерации. Следует отметить, что в момент распада Советского Союза все советские республики автоматически превратились в гражданские политические нации. За исключением Российской Федерации, которая именно в своей федеративности номинально сохранила формат полиэтничности, предусматривающей возможность и допущение существования различного рода идентичностей — религиозных, этнических и культурных автономий. По сути, РФ сохранила в себе модель государства-империи (а не государства-нации) — стратегического единства и разнообразия.

Наблюдая это, либералы 1990-х годов предложили свой выход из советского периода, который заключался в замене социалистического варианта интернационализма (построения новой общности — единого советского народа) либеральным. Это также предусматривало продолжение позитивистского и прогрессистского построения единого общества, но уже не на социалистических, а на либеральных принципах. В итоге эта задача была сформулирована в концепте гражданской политической нации или «плавильного котла», который должен был унифицировать российское многообразие полиэтничного и мультиконфессионального состава под единый социальный стандарт, по сути, превратив Российскую Федерацию в одно большое государство-нацию. Данный проект растворения народов, согласно либеральному сценарию, должен был быть реализован и на Кавказе, с тем же самым результатом, что и в первом случае, — большой кровью в борьбе за сохранение идентичности перед угрозой стирания и растворения.

Наконец, существует также третий вариант — восстановление формата традиционного государства, в основе которого лежит стратегическое многообразие идентичностей и которое определяется понятием государство-империя. Это евразийский вариант развития, в котором сами народы, а не политические суррогаты в формате национальных республик становятся субъектами. По сути, это уход от искусственной буржуазной политизации и наращивания политической субъектности национальных республик. Этот сценарий представляет собой переход к доминированию идентичности народов, этносов, традиционных общин и автономий, развивающий их культуру, а не нивелирующий и унифицирующий под единый стандарт гражданской политической нации, что предусмотрено как в случае первого сценария — достраивания национальных государств, так и в случае второго — либерального «плавильного котла».

Приведенные три варианта этносоциологической трансформации обрели наиболее яркое проявление именно на Северном Кавказе и стали своего рода позитивистской данностью. Драматизм ситуации заключается в том, что формально российское государство не сделало ставку ни на один из них. По сути, ситуация была пущена на самотёк. С одной стороны, т.н. «национальные республики» — потенциальные национальные государства — остались составной частью РФ по факту, доставшись в наследство от Советского Союза. Наличие их оставляет запущенным процесс достраивания на их основе полноценных национальных государств со всеми атрибутами суверенитета. Вопрос о фактическом выделении их из состава РФ в момент окончательного оформления в самостоятельную государственность является лишь делом времени.

С другой стороны, в 90-х либеральными элитами был запущен процесс построения как на Северном Кавказе, так и по всей России общероссийской гражданской политической нации, предусматривающей социальную гражданскую нивелировку и гомогенизацию. В какое-то время федеральный центр остыл к этой идее, однако в последнее время либеральное лобби вновь начало активно педалировать тему построения гражданской политической нации россиян. В случае если Москва начнёт настаивать на этом сценарии всерьёз, событий, подобных тем, что происходят на Украине, заявившей о создании украинской политической нации после Майдана, или в Грузии, строящей грузинскую политическую нацию, вряд ли удастся избежать. С учётом многообразия России этот процесс будет куда более кровавым.

Третий вариант — сохранения и развития идентичностей — в вялотекущем режиме реализуется по факту, не являясь государственной стратегией, но уравновешивая при этом два первых процесса, которые также происходят одновременно. Восстановление традиционных форм существования народов и этносов — это процесс выздоровления социального организма после долгих экспериментов предыдущих периодов эпохи модерна. Но и этот процесс в какой-то момент войдёт в противоречие с первыми двумя, ибо каждый из них может быть завершён, только достигнув своей концептуальной полноты — в случае, если мы имеем в виду сохранение стратегического единства российской государственности в её нынешнем виде. Однако от трёх этносоциологических вариантов развития Северного Кавказа, одновременно и бессистемно протекающих самотёком после распада СССР, следует перейти к моделированию трёх социально-политических проектов развития этого региона.

2.2. Три социально-политических проекта развития Северного Кавказа

В результате анализа протекающих социально-политических процессов на Северном Кавказе как в советский, так и в постсоветский период, а также с учётом сложившейся на текущий момент ситуации оттока русского населения можно сформировать три системных проекта возможного социально-политического развития Северного Кавказа, которые следует кратко представить. Данные проекты включают в себя итоги исследований, происходивших на протяжении нескольких последних лет, и выводы, сделанные на их основе и описанные выше.

Анализируя полученные факты, а также суммируя изложенные обобщения, попробуем спрогнозировать, как, с учётом русского фактора, являющегося предметом исследования в рамках данного доклада, мог бы развиваться Северный Кавказ в обозримой перспективе. Как могут развиваться события на Северном Кавказе с русскими, и что необходимо сделать для обеспечения такого развития событий, или же без русских, с учётом сложившейся данности, и тогда каковы могут быть позитивные (или негативные) сценарии развития в этом случае. Рассмотрим возможные и наиболее вероятные сценарии развития ситуации в социально-политической сфере.

Проект первый: Сохранение статус-кво или потеря Северного Кавказа

Первый сценарий — это сценарий сохранения статус-кво, дальнейшее продление той ситуации, какой она является на данный момент. Этот сценарий можно условно обозначить как сценарий потери Северного Кавказа для России. Это, конечно, неприятный вывод, но здесь следует нарочно заострить эту тему для того, чтобы утрированно подчеркнуть суть происходящих процессов.

Нынешняя ситуация, которая сложилась на Северном Кавказе, сформировалась не за последние годы, но имеет своё происхождение ещё в советский период. Политическая, советская, идеологически марксистская элита, которая держала в руках ситуацию в республиках СССР, в целом в стране, создав Советский Союз, формально исходила из марксистской догматики. Как уже было отмечено выше, суть её сводилась к тому, что социализм, который мы строили в СССР, следует за капиталистическим, буржуазным периодом. То есть социальная последовательность формаций развития общества, согласно марксистскому подходу, располагалась таким образом: архаичное общество, затем условно «феодальное», которое за ним следует и преодолевает архаичное полностью, отменяет его; затем феодальное общество трансформируется в буржуазное общество — формат буржуазных национальных государств. И уже за буржуазным обществом, вследствие пролетарских революций, возникает социалистическое общество, которое преодолевает буржуазное общество, которое, в свою очередь, преодолевает феодальное, а то — архаичное общество.

Таким образом, следуя марксистской логике, социалистическое общество — это более высокий уровень развития, отменяющий все предыдущие стадии, преодолевающий их вследствие социально-политического линейного развития любого общества. На этом настаивала марксистская элита, что в Советском Союзе социалистическое общество, как более развитое по сравнению с буржуазной моделью, является данностью, становится свершившимся фактом.

На самом же деле буржуазный период Россия не прошла. В момент осуществления пролетарской революции она находилась в состоянии аграрного общества — некоего переходного состояния от «феодального», по Марксу, но всё ещё частично архаичного. Естественно, что за период с февраля по октябрь 1917 года буржуазный период не реализовался так, как это происходило в Европе, он был «перепрыгнут». Ленин утвердил декретом, что этот период Россия проскакивает ускоренно, с учётом достраивания буржуазных государств-республик, буквально за два года — с февральской революции 1917 года, потом 1918-го, когда создавались независимые национальные государства, такие как Украина и Белоруссия, и вплоть до образования СССР в 1922-м, — за этот короткий промежуток буржуазный период в России был пройден экстерном.

Теоретически подразумевалось, что на осколках романовской империи были созданы буржуазные национальные государства, т.н. национальные республики, которые потом и вошли в Советский Союз, и уже в Советском Союзе на их основе строилось социалистическое общество, преодолевающее этот самый номинальный буржуазный период. Но что же произошло на практике? По факту не только буржуазный период не был пройден, но и так называемый «феодальный», если использовать марксистские формулировки, и даже архаический периоды продолжали соприсутствовать в советской социалистической действительности, которая номинально якобы уже шагнула на две ступени вперёд. Возникшее при этом состояние философ, доктор социологических наук Александр Дугин определяет понятием «археомодерн» — ситуация, когда за модернистским фасадом кроется социально-архаическая структура[21]. Освальд Шпенглер определял это состояние понятием «псевдоморфоз»[22].

Когда советское руководство уже декларировало наличие социалистического общества, но, по сути, ещё не пройден был буржуазный период. В этой ситуации модернизация России, которая требовалась для соответствия социалистическому обществу, также проходила экстерном. Русское население было более податливо к этим социальным трансформациям, потому и быстрее модернизировалось, принимая «на веру» то, что наше общество — Советская Россия — является индустриально развитым, атомизированное гражданство является базовым социальным типом, а само общество — социально гомогенным, универсальным, однородным и единообразным. Урбанистическое общество, являющееся нормативным для марксистского, прогрессистского, материалистического подхода, — это городское население, жители индустриальных центров. Ситуация, когда не менее 51% населения страны представляет собой городское население, а 49% представляют собой население сельское, аграрное, и его доля постоянно сокращается, — вот необходимый признак социалистического, индустриально развитого общества.

Эту модель приняло русское большинство, хотя даже русские не вжились в неё, но приняли её по факту. Став некими поверхностными носителями индустриальной модели, русские двинулись на Северный Кавказ именно как строители этой индустриальной социалистической модели северокавказского общества. Отправив русских на Северный Кавказ в довольно большом количестве — по распределению, по разнарядке, силовым образом, — советская элита осуществляла тем самым ускоренную модернизацию Северного Кавказа путём принудительной индустриализации, через привнесение социально-политической модели, которую и выражали русские на тот момент, сами уже номинально развившиеся ускоренным образом до социалистического уровня.

По сути, Кавказ был индустриализирован ещё более ускоренно, чем вся остальная Россия. Такой темп был взят именно потому, что в значительной степени кавказское общество в представлении советской элиты являлось нарочито «феодальным», в марксистской терминологии, и в значительной степени архаичным. Но, по сути, эти фактические характеристики упускались из внимания, умалчивались, т.к. считалось, что если социалистическая модель общества присутствует на Северном Кавказе хотя бы в минимальной концентрации, значит, всё остальное преодолено и остатки архаики в итоге сами рассосутся.

В момент распада Советского Союза это директивно-принудительное навязывание социалистических марксистских моделей через урбанизацию и индустриализацию в одночасье исчезло. Центр больше не настаивал на том, что Кавказ является социалистическим, гомогенным, индустриально развитым урбанизированным обществом. В момент, когда это давление ослабло, кавказское общество начало самовосстанавливаться. Начались процессы социального выздоровления, а именно оно начало, во-первых, принимать те естественные формы, которые ему всегда были свойственны: традиционные формы социального устройства, аграрные способы ведения хозяйства стали возвращаться как данность. Больше никто не заставлял людей от них отказываться, больше никто их не насиловал утверждениями, что они марксистское, индустриально развитое, прогрессивное социалистическое общество. Этот фактор был снят, и всё начало возвращаться на круги своя, т.е. восстанавливаться.

Религиозный фактор занял подобающее ему место, и этот процесс продолжается по сей день. Без силового навязывания индустриального развития всё начало двигаться к своим естественным формам. Однако на фоне этого восстановления возникли ещё и отголоски «преодолённых» формаций, в первую очередь националистические тенденции, то есть попытки создать национальные государства на Северном Кавказе по буржуазной модели как бы навёрстывания того периода, который советским проектом был преодолён экстерном. Начался процесс создания из так называемых республик, которые считались в советский период как бы отмирающим элементом, полноценных буржуазных государств со всеми атрибутами суверенитета. С жёсткими административными границами, соответствующей титульным этносам политической национальной администрацией, с парламентами, с президентами, конституциями, что особо проявилось в 1990-е годы, и со всеми полноценными атрибутами суверенитета, такими, какими они и должны быть у государства-нации. Но так как этот период Кавказ в начале двадцатого столетия прошёл за 2-3 года, то национальные государства тогда, по сути, и не были созданы. Реальные буржуазные государства начали создаваться на Кавказе именно в 1990-х. Так, как это и должно было бы происходить, если бы республики Северного Кавказа полноценно пережили бы этот буржуазный период, который Европа прошла за 2-3 столетия становления буржуазных государств, на обломках империй формируя национальные государства, или государства-нации — Etat-Nation.

Таким образом, этап становления национальных государств начался на Кавказе только после развала Советского Союза. Марксистская же логика, которая говорила о том, что социалистический период следует за буржуазным и обратной дороги быть не может, была полностью попрана. Мы по факту вернулись к буржуазному строю после социалистического. Это был реальный крах марксизма и его догматики в одной отдельно взятой стране.

Две тенденции, которые и сформировали нынешнюю ситуацию, перешедшую в стадию status quo, таким образом можно определить следующим образом: первая — архаизация Северного Кавказа, вторая — создание полноценных национальных государств на базе северокавказских республик. Сегодня эти два процесса происходят параллельно. К чему это ведёт?

К тому, что жители Северного Кавказа сегодня продолжают по инерции находиться на уровне потребления даже не социалистических, с их системой самоограничения и перераспределения, но буржуазных, индустриально развитых государств. Но при этом производственный сектор постепенно приходит в состояние деиндустриализации и уже не в состоянии обеспечивать тот уровень урбанизации и потребления, который был сформирован на Северном Кавказе в советский период. А это означает, что обеспечить нынешний уровень потребления можно только лишь постоянными финансовыми влияниями. То есть, иными словами, сам по себе Северный Кавказ в автономном режиме не может обеспечить прежний уровень потребления для своего населения, которое стало в значительной степени городским и урбанистским, с высокими запросами к комфортности, обеспеченности и инфраструктурному развитию.

Что это означает? Что в тот момент, когда финансовые вливания федерального центра будут ослаблены, станут менее масштабными, Северный Кавказ утратит возможность обеспечивать тот уровень потребления, на котором население этого региона привыкло существовать до этого, и это станет весьма заметно. Самый «простой» выход из этой ситуации, лежащий на поверхности, — начать поиски альтернативных источников поддержания прежнего уровня жизни. В основном такие попытки всегда заканчиваются обращением к Западу как потенциальному источнику поддержания благосостояния на привычном уровне. Что мы не раз наблюдали в том числе в отношении республик Закавказья, в целом постсоветского пространства, когда в момент распада Советского Союза и потери централизованного финансирования со стороны России бывшие советские республики обратились на Запад, в структуры Евросоюза, сложившегося на тот момент, НАТО, Соединённых Штатов Америки и т.д., ожидая в первую очередь финансовой поддержки. Ни одно из этих обращений не закончилось удовлетворением ожиданий, зато во всех случаях произошла смена геополитической ориентации с пророссийской на атлантистскую, прозападную.

То же самое, с большой долей вероятности, может начать происходить на Северном Кавказе в тот момент, когда ослабнет уровень финансирования со стороны федерального центра. Отсюда следует, что сохранение текущей ситуации и разворачивающихся тенденций на том же уровне, что сейчас, приведёт в конечном итоге, при снижении уровня ассигнований в отношении Северного Кавказа, к потере Северного Кавказа для России. Сначала начнётся недовольство падением привычного уровня жизни со всеми вытекающими последствиями, а затем, что уже закономерно, взгляды местных элит начнут обращаться за пределы России, с постепенной переориентацией и трансформацией северокавказского общества на атлантистские пути развития.

Это первый сценарий, и он самый пагубный, потому что в момент отложения Северного Кавказа от России может начаться неконтролируемый процесс распада, как России, так и дробление Северного Кавказа в целом. Ибо это создаст прецедент выхода национальных республик из состава России. Соответственно, за этим последует отделение Башкирии, Татарстана, Калмыкии, Якутии и так далее, по списку — других национальных республик, которые всё ещё существуют, как наследие советского периода, как то, что должно было быть преодолено, но тем не менее не было устранено как явление, а, наоборот, развернулось во всей полноте в 1990-х годах в качестве потенциальных национальных государств. Всё это будет сопровождаться процессом распада существующих национальных республик Северного Кавказа, процессом дробления и трайболизации.

Первый сценарий, таким образом, — это сохранение статус-кво, то есть сохранение нынешнего уровня потребления при наличии финансовых вливаний из федерального центра, за счёт которых его только и можно поддерживать. Как только этот поток вливаний ослабнет и у России начнутся какие-то финансовые трудности, допустим, цена на нефть упадёт или вторая волна кризиса докатится до России, истощив этот поток, всё это создаст диссонанс между нынешним уровнем потребления и отсутствием финансовых возможностей обеспечения этого потребления. А это незамедлительно всколыхнёт центробежные проявления, при задействовании нашими геополитическими оппонентами, таких инструментов дестабилизации, как исламизм, являющийся геополитическим инструментарием Запада, и подстегнёт попытки создания суверенных национальных государств на базе нынешних республик. Но, самое главное, сменится ориентация Северного Кавказа, устремившегося на Запад, в его структуры — вожделенный для всех «несостоявшихся государств» Евросоюз, который сам, глядишь, вот-вот развалится, в НАТО, с ориентацией на США, в целом на западный мир, или, может быть, на Турцию. Всё это первый сценарий — сохранение статус-кво или потеря Кавказа, что произойдёт рано или поздно, если всё останется так, как есть.

Проект второй. Реиндустриализация: инвестиции вместе с русскими

Второй сценарий — это сценарий реиндустриализации. Его реализация требует волевого решения со стороны федерального центра и общего мобилизационного подхода. Что он собой представляет? Это восстановление индустриального потенциала Северного Кавказа волевым путём, то есть восстановление всего того наследия, которое Северный Кавказ получил от советского периода, с одновременным созданием новых промышленных и индустриальных объектов. Этот же процесс подразумевает гомогенизацию северокавказского населения, создание полноценного гражданского общества, окончательный демонтаж архаичных моделей, разрушение клановости, которая сегодня присутствует во всей полноте на Северном Кавказе. И в конечном итоге приведение Северного Кавказа в то состояние, в котором находятся многие регионы Центральной части России. Хотя и они не соответствуют своему номиналу: декларируется, что Россия пережила либеральный период развития, такой уже интернациональный, как и коммунистическая модель, который следует за социалистическим периодом, но с обратным знаком. Однако при этом ничего подобного в России не произошло. В центральных регионах, особенно в социальном плане, так же, как и на Кавказе, наблюдается ситуация археомодерна — значительное присутствие архаичных элементов при внешнем модернистском фасаде[23].

Таким образом, в случае реализации проекта реиндустриализации необходимо привести Северный Кавказ в состояние остальных российских регионов, которые при этом соответствуют заявленному нормативу либеральной «гражданской политической нации» лишь номинально. При этом, учитывая реальное наличие клановости как решающего фактора, в нынешнем состоянии Северный Кавказ представляет собой для федеральных инвестиций некую «чёрную дыру». Зачастую эти деньги возвращаются обратно, в Москву. На них покупаются квартиры в новостройках, туда переезжают «новые кавказцы», но никакой индустриализации на Кавказе не происходит. То есть эти деньги для Северного Кавказа в его нынешнем состоянии не впрок. Иными словами, деньги, прямым образом отправленные на Северный Кавказ, не будут обращены на индустриализацию. На них не будут построены промышленные предприятия, заводы и фабрики. Если просто взять за основу актуальную ситуацию такой, как она есть, — эти деньги будут освоены другим образом, вследствие чего промышленные предприятия и другие объекты урбанистического развития не появятся.

Для разрешения этой ситуации для реальной реиндустриализации Северного Кавказа необходимо применить следующую формулу: инвестиции вместе с русскими. В этом случае инвестиции заводятся на Северный Кавказ для строительства предприятий и других объектов индустриального и технологического развития, но одновременно вместе с ними на Северный Кавказ перемещаются соответствующие специалисты — инженеры, технологи, экономисты и ответственные сотрудники — организационные комиссары, — лично отвечающие за целевое освоение этих средств. То есть носители некоего государственнического подхода — не локального, не местного, не кланового, а стратегического.

Таким образом, строительство необходимых предприятий и объектов, как и весь процесс реиндустриализации, будет контролироваться из федерального центра через институт ответственных представителей-комиссаров. Квалифицированные, технологически подготовленные специалисты будут взяты из регионов Центральной России, из среды русского стратегического большинства.

В таком формате это будет реальная, по сути ещё одна попытка осуществить тот процесс индустриализации, который осуществлялся в советский период, но уже на новом этапе, без социалистической идеологии, без довлеющей константы марксизма, как модели, которая преодолела предыдущие стадии развития.

Иными словами, второй сценарий — это интенсивная реиндустриализация в мобилизационном режиме, с опять-таки неким политическим, волевым возвращением русских на Северный Кавказ. В этом случае необходима не только финансовая поддержка, обеспечивающая процесс этой реиндустриализации, не только новые вливания для воссоздания индустриальной базы, необходимой для поддержания уровня потребления, который сложился на сегодняшнем Северном Кавказе, но и серьёзный кадровый скачок, связанный с новой «русской волной» на Северный Кавказ. Всё это возможно реализовать только по формуле «инвестиции вместе с русскими».

Проект третий. Естественная деиндустриализация: традиция и идентичность

Третий проект можно условно назвать традиционалистским. Связан он, в отличие от второго проекта, напротив, с отказом от попытки ещё одной волны реиндустриализации Северного Кавказа. Но и оставлять ситуацию так, как она есть сейчас, то есть в состоянии сохранения статус-кво, также не продуктивно, что было установлено выше.

Обращение к традиционалистскому проекту, который ещё можно определить понятием евразийский федерализм, связано с тем, что на Северном Кавказе, напротив, начинается процесс восстановления традиции во всей её полноте. Этому способствует и то, что традиционные формы существования для северокавказских этносов являются естественными и гармоничными.

Здесь следует обратить внимание на то, что в целом процесс десекуляризации происходит сегодня во всём мире. В терминах Питера Бергера — западного философа — это ситуация, когда народы мира (а сегодня это всё большая часть человечества) обращаются к традиции, к религии, к вере, восстанавливая институты веры и традиции. Тяжелее всего это происходит в Европе, где общество уже почти полностью атомизировано[24], где оно оторвано от корней и разложено, а от идентичности остались только воспоминания. В этих условиях, когда в Европе возникает ситуация кризиса, какой она является сейчас, в данный момент, — в европейских государствах человек оказывается в состоянии обездоленности. Он один, он атомизирован, ему не к кому обратиться, ему не на что опереться, у него нет не то что кровнородственного клана, который бы его поддержал, или общины, которая бы за него вступилась в трудной ситуации, у него даже зачастую нет семьи. А с легализацией однополых браков такое явление, как традиционная семья, в Европе в принципе движется к прекращению своего существования. Семья отмирает как социальное явление, как социальный институт.

Казалось бы, кровнородственный клан, с одной стороны, и однополые семьи, не способные к воспроизводству, с другой — это некие крайности. Однако процесс социальной модернизации, часть пути которой прошли не только светская секулярная Россия, но и Северный Кавказ, это неизбежный итог, который мы наблюдаем в нынешней Европе. Можно находиться в начале этого пути, можно в середине, но финиш всегда один — и Европа его практически достигла — бесполое общество бессмысленных биологических индивидуумов, не способных к воспроизводству и самосохранению.

Нынешний, пока ещё не дошедший до критической, финальной точки, но критически приблизившийся к ней, одинокий, брошенный, обездоленный европейский человек понимает свою безысходность в ситуации кризиса и от этой безысходности… начинает обращаться к фундаменту, к корням, к изначальным основам существования человека, то есть к традиции, к религии и к восстановлению своей этнической принадлежности. Ко всему тому, что практически во всей полноте сохранилось на российском Северном Кавказе.

Именно процесс новой этнизации очень активно развивается сегодня в Европе, которая, казалось бы, согласно прогрессистскому подходу, преодолела все эти этапы уже давно. Нынешнее глобальное либеральное общество имеет в качестве меры всех вещей то, к чему и стремилось, — атомизированный индивидуум. Какой этнос? Это то, чего на Западе давно не существует, как не существует и народов, и даже… практически уже не существует и политических наций — искусственной формы политической самоорганизации дискретных масс. Но тем не менее процессы выделения из нынешнего Европейского союза целых анклавов, сформированных на этнической основе, стали данностью. Начинается процесс выяснения — какие этнические группы из каких государств выделяются сегодня, на наших глазах, в рамках нынешнего Евросоюза под воздействием кризиса.

Однако на Северном Кавказе всё это сохранилось практически во всей полноте. Это русское большинство нынешней России в значительной степени потеряло свои корни, утратило свою традицию. Утратило под воздействием социальных экспериментов, сначала советского, а потом либерального. Это русскому человеку тяжело восстановить свою идентичность. Почему ты русский, спрашивают современного русского человека? И он не знает, что ответить. «Потому что я говорю на русском языке», — первое, что приходит в голову. Но на русском языке говорят не только русские, но и многие другие народы и этносы постсоветского пространства, в том числе и за пределами России. «Тогда потому, что я православный», — отвечает русский, и уже сам сомневается. «А что такое православие, ты знаешь?» — слышит он в ответ. И 80% номинально православных русских людей не знают, что ответить, не помнят, что такое православие. Они не бывают в храмах, они не молятся, они не соблюдают посты — всё это в значительной степени сегодня утрачено русским большинством.

У русских на данный момент слабая идентичность. Они, в большинстве своём, не могут полноценно ответить на вопрос «Кто мы?». За вопросом о языке и вере следует вопрос о происхождении — «Откуда ты произошёл, где твои корни, где твоя семья, где твоя земля?». Вот это уже совсем сложно. На эти вопросы большая часть русских ответить совсем не может. Подавляющее большинство ничего не знает о себе, не в состоянии описать свою идентичность, потому что русское общество атомизировано и перемешано советским и либеральным экспериментами, не завершёнными ни в одном, ни в другом случае. Русские гораздо дальше прошли по пути социальной модернизации, чем народы Северного Кавказа. Но пока ушли не так далеко, как народы Европы.

На Северном Кавказе же всё это сохранилось: языки, вера, традиция, происхождение — идентичность. Каждый представитель традиционного северокавказского этноса знает свой род, откуда он произошёл, особенно это сохранилось в Чечне. Фамилия — что она значит, своих родственников до седьмого колена, свой вар, как минимум свой тейп, свой тукхум, он может опереться на своих родственников, ведь это сила, которая в современном бурлящем мире либеральной постиндустриализации даёт человеку возможность сохраниться, выжить, опереться на что-то, найти поддержку. Такой человек знает, кто он, он знает свой язык, свою традицию. В таком случае зачем ему вот эта, сначала советская, которую кое-как пережили, а далее теперь уже нынешняя либеральная ломка? Зачем традиционного человека, укоренённого в своей земле, живущего в своей идентичности, в гармонии с собой и с Богом, создавшим его, зачем понимающего, что такое не преходящие, но вечные ценности, помещать в ситуацию модерна? Зачем ему навязывать те материалистические ценностные суррогаты, к которым так стремилась, но которых лишилась сегодня современная, теперь уже не очень богатая Европа, которая больше всего кичилась своим материальным достатком, своим благосостоянием, тем, что они достигли пика индустриализации. И что? Кризис всё обнулил, смёл в тартарары.

Теперь в Европе люди просто побираются, стоят за бесплатным питанием, они лишились работы, им нечем платить по кредитам, депрессия, отчаяние, повальные самоубийства. В таком состоянии оказался сегодняшний европейский обездоленный человек. Да, он был на пике материального развития, но он в секунду лишился всего. Всё обрушилось, счета его заблокированы, кредиты отдавать нечем, работы лишился, значительная часть населения Европы нынешних, обычных людей стоит в очереди за бесплатным супом, за гуманитарной помощью, за просроченными продуктами, которые были предназначены для утилизации. Это современный атомизированный человек, который ещё вчера говорил, что он — венец социального развития. А ведь ради этого материального благополучия западный человек продал душу дьяволу. В «лучшем» случае этот современный человек исходил из того, что Бога нет, что он сам — человек — является мерой всех вещей. Ну и в каком же жалком состоянии сегодня находится эта мера всех вещей?

Несмотря ни на что в России всё же не до конца была разрушена традиционная форма устройства большого русского народа, а на Северном Кавказе некоторые этнические группы вообще остались практически нетронутыми, сохранив изначальные традиционные модели социального устройства. Это и есть социально устойчивые этнические группы, как сейчас выясняется.

Обращаясь к традиции, к религии, мы понимаем, что есть истинные ценности, есть вещи, за которые спросит Всевышний по итогам земной бренной жизни, ценность которой не стоит ломаного гроша в условиях нынешнего кризиса, в который окунулось человечество. Мотивация традиционного человека совершенно иная. Она фундаментальная, изначальная, онтологическая. И это является основой, базой для выживания нынешнего, актуального нам современного человека. Не человека современного общества — общества модерна, а человека, сосуществующего рядом с нами.

В этом аспекте Кавказ является кладезем, хранилищем изначальных традиций и традиционных форм. Так зачем разрушать их ради какой-то эфемерной индустриализации? Ради того, чтобы пройти стадию индустриализации, как её прошла Европа чуть раньше, потом пройти стадию постиндустриализации, как её прошла Европа позже, локализовав лишь третичный сектор экономики, а всё производство вытеснив в Юго-Восточную Азию, в Китай, на Тайвань. И, оставшись без промышленности, потом перейти в состояние постмодерна с его теперь уже не человеком, но постчеловеком — мутантом, клоном, киборгом? И мы сейчас всерьёз говорим о том, что мы должны двигаться туда же, по этому же пути и в конечном итоге к этому же краху, который сегодня переживают и Европа, и западный мир в целом?

То есть мы должны сначала осуществить индустриализацию России, Кавказа в частности, потом постиндустриализацию, переместиться в третичный сектор и на пике эфемерного финансового роста виртуальной экономики, периодически взрываемой финансовыми пузырями, оказаться в том же кризисе, в котором оказалась сегодняшняя Европа. Мы догоняем Европу в её стремлении куда? В пропасть? В ад? Так зачем нам двигаться по этому пути, зачем России тащить за собой в эту бездну европейского разложения и социальной и духовной деградации ещё и Кавказ? Может быть, не стоит этого делать? Может быть, оставить те социальные, традиционные модели, которые здесь практически чудом сохранились за советский период, когда насильно всё перемалывалось, которые выжили в либеральной ельцинской вакханалии, сохранились благодаря тому, что это подлинные, истинные ценности традиции и религии. Зачем продолжать их с какой-то маниакальной настойчивостью разрушать?

Напротив, необходимо создать все условия для восстановления традиции на Северном Кавказе во всей её полноте. Нынешнее стремление к потребительству, к росту эфемерного материального благосостояния, которое всё время ускользает и в конечном итоге приводит к краху, это то, от чего проще избавиться, чем догнать. Для полноценного человека естественно жить в гармонии со своей средой, своей землёй, своими традициями, своей верой и своими предками. Только так он сохранится как полноценный человек, сможет без страха предстать на своём последнем суде перед Всевышним, перед своим Богом ответить за то, как он жил. Никакой европеец с его гей-парадами и однополыми браками здесь не имеет никаких шансов. Это тот человек, который заведомо обрёк себя на вечные муки.

Таким образом, третий сценарий — это сценарий традиционалистский: отказ от принудительной индустриализации, снятие проблемы необходимости возвращения русских на Кавказ и обращение к своим корням, традициям, восстановление гармоничного, полноценного изначального базового общества таким, каким оно на Кавказе было всегда, сохраняясь в веках. Конечно, всё это не отменяет наличия элитной прослойки, той, что в Советском Союзе называли интеллигенцией, или научного сообщества. Элитная политическая прослойка необходима, но строго ориентированная на федеральный центр, на некую более мобилизационную модель социального устройства, которая сегодня возможна на территории Центральной России в условиях многообразия форм, сложившихся на континентальных просторах нашего общего государства.

2.3. Влияние русского фактора на три сценария развития Северного Кавказа

Учитывая изложенные выше три сценария развития Северного Кавказа, перейдём к оценке значения присутствия или отсутствия русских для дальнейшего развития региона. Ведь именно русский фактор, что неоднократно уже было отмечено выше, позволяет нам говорить о выборе одного из трёх сценариев дальнейшего развития Северо-Кавказского региона. В 1990-х мы наблюдали активное, в том числе искусственно инициированное, изгнание русских с Северного Кавказа. Этот процесс, наиболее интенсивно развивавшийся непосредственно после разрушения Советского Союза, довольно подробно описан во второй части доклада (не представленной в данном издании), поэтому перейдём сразу к сопоставлению русского фактора с возможными сценариями развития.

Первый сценарий — статус-кво с последующей потерей Кавказа: фиксация отсутствия русских как фактора активного влияния на происходящие в регионе процессы, как следствие — дальнейшее укрепление политической субъектности национальных республик, завершение их политизации и достраивание на их основе полноценных буржуазных политических наций.

Политические субъекты, выстраиваемые в иерархию — субординативный подход, — подчинены федеральному центру до тех пор, пока не становятся законченными и полноценными политическими нациями, ввиду чего и получают возможность заявить о своём полном суверенитете. Этот сценарий предусматривает как мирный выход северокавказских республик из Российской Федерации по той же модели, по которой советские республики выходили из состава Советского Союза в момент своего завершения строительства политических наций, так и конфликтный. И в том, и в другом случае изгнание русских является логичным действием, потому что русские представляют собой сдерживающий элемент, фактор присутствия федерального центра, удерживающего Северный Кавказ в составе России как большого пространства, сохраняющего многообразие идентичностей. Для того чтобы избавиться от этой привязки к Москве, необходимо либо избавиться от русских, либо ассимилировать их.

Второй сценарий — реиндустриализация: растворение идентичностей, что предусматривает завершение либерального проекта. Русских ассимилируют на Кавказе в рамках строительства гражданских политических наций на базе северокавказских республик. Кавказцев ассимилируют и интегрируют в составе остальной России, предлагая им интеграционные модели, в том числе предусматривающие русификацию, после чего все перемешиваются со всеми в рамках общероссийского «плавильного котла» гражданской политической нации — единого пространства атомизированных граждан без идентичности.

По факту же ассимиляция русских на Кавказе проходит успешно, в отличие от ассимиляции кавказцев в России, которая сталкивается с серьёзными трудностями в силу того, что кавказцы обладают сильной идентичностью, которую очень сложно растворить в обществе, объединённом исключительно на политических основаниях гражданской принадлежности к государству. Поэтому сохранение русских на Северном Кавказе именно как коллективного субъекта — носителя русской идентичности — возможно лишь путём создания крупных русских анклавов, в которых они смогут воспроизводиться именно как русские, а не как абстрактные россияне.

К этому стоит отметить, что борьба с идентичностями в рамках строительства гражданской политической нации вызывает сильное отторжение у северокавказских народов, которые не хотят отказываться от собственной идентичности. Наоборот, они её активно отстаивают, что создаёт напряжённость, которая предвосхищает конфликтный выход Северного Кавказа из Российской Федерации в рамках именно войны за идентичность, за её сохранение перед угрозой растворения в либеральном «плавильном котле», что в итоге может поставить усилия по реиндустриализации под большой вопрос.

Третий сценарий — традиционалистский: сохранение идентичностей народов Северного Кавказа с одновременным поэтапным изъятием политической субъектности — искусственных национальных республик, которые были этапом перехода к социалистической модели. Их наличие угрожает идентичности народов, то есть подгоняет их под гражданский политический стандарт буржуазных государств — Северо-Кавказских национальных республик.

Реализация этого сценария — сохранения всего многообразия идентичностей — основана на субсидиарном подходе, субъектами которого являются не политические образования, но народы и этносы, выстраивающие своё культурное и бытовое самоуправление в соответствии со своими традициями.

По совокупности факторов именно это и есть сценарий сохранения Северного Кавказа в составе Российской Федерации в ситуации, когда русские практически покинули Северный Кавказ. Данный процесс должен происходить, с одной стороны, в условиях сохранения народов, этносов и традиций Северного Кавказа, с другой стороны, ему должен сопутствовать отказ от строительства национальных государств, которые ассимилируют не только оставшихся русских, но и представителей других, не титульных народов и этносов, под титульный социальный стандарт.

Таким образом, необходимо выбирать между либо процессом деиндустриализации Кавказа и возвращением к традиционным моделям — тогда присутствие русских в регионе не обязательно, либо же реиндустриализацией, и тогда наличие русских как коллективного субъекта — органической общности, именно как русского народа — должно стать определяющим фактором. Как утверждает чеченский философ, доктор философских наук Вахит Акаев: «Сейчас необходимо выступать за сохранение традиций, за их укрепление. Русские потеряли свои традиции, об этом они и сами говорят. Традиционный русский человек, воспитанный на православии, близок чеченцам, ингушам, другим народам Северного Кавказа. Когда человек с традициями, прочными корнями, он гостеприимен, патриотичен, его трудно сломить. А если он исторически живёт в дружбе, сотрудничестве со многими народами, так это же здорово, прекрасно. Вспомним, что говорил Владимир Владимирович Путин в своей статье «Россия и национальный вопрос» о том, что в России проживают многие народы, разные языки, разные культуры, конфессии. Всё это «единство многообразия» нужно сохранить. Ни один не должен быть ущемлён. Всем надо дать возможность трудиться, получать образование, интеллектуально и культурно развиваться. Вот тогда будет Российская империя, вот тогда будет безопасность»[25].

Русские, особенно находящиеся в процессе восстановления своей традиции, представляют собой элемент присутствия федерального центра, удерживающего Северный Кавказ в его нынешнем виде, то есть состоящим из т.н. «национальных республик» в составе России как большого пространства, сохраняющего многообразие идентичностей. Таким образом, процесс перемещения русских с Кавказа в Центральную Россию или, наоборот, обоснование необходимости их возвращения на Северный Кавказ для сохранения его в составе традиционного государства-федерации является определяющим в процессе выбора стратегии развития Северного Кавказа.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Можно оставить всё как есть и потерять Кавказ. Возможно, он, как утверждают некоторые, и не нужен России. Однако авторам доклада всё же ближе точка зрения, которая заключается в том, что это будет катастрофический сценарий, отчасти, но чем дальше, тем более вероятный. В этом случае Кавказ локализуется или, скорее, глокализуется, создаст некий локальный центр, к чему призывают некоторые представители интеллектуальных сообществ закавказских республик. В частности, такие призывы часто звучат из оккупированной американцами Грузии, из всё ещё не определившегося Азербайджана: давайте создадим глокализационную зону на Кавказе и объединим Южный Кавказ с Северным. Без России, но и без Запада, сами как-нибудь выживем.

Это первый сценарий, которому соответствует процесс окончательного изгнания русских, продолжение строительства и укрепления национальных республик (субординативный подход — политические субъекты, иерархия) — и последующий, относительно мирный выход из состава Федерации.

Второй сценарий — Россия всё-таки обращает внимание на Северный Кавказ, начинает процесс реиндустриализации, необходимый для поддержания существующего уровня жизни, но вливания делает не распылённые, как сейчас, когда деньги вбрасываются, а что с ними происходит дальше, никто проконтролировать не в состоянии, но целевым способом. Для этого необходимо волевым образом осуществлять их освоение под контролем федерального центра, посредством института организационных комиссаров, обеспечивая их эффективное освоение массовым заездом русских специалистов — целых русских семей инженеров, учителей, адресно, под восстановление того, что было разрушено после распада Советского Союза, но уже без марксизма.

Это есть новая реиндустриализационная волна, которая придаст новый импульс экономическому развитию и повысит экономическое благосостояние. Однако в этом случае не стоит исключать такой вариант, что в условиях некоего эфемерного экономического благополучия, которое в итоге сложится, Северо-Кавказский регион неизбежно придёт к тому же, к чему пришла нынешняя Европа: индустриализация, потом постиндустриализация и, наконец, крах, лопнувший пузырь виртуальной экономики, неизбежно сопровождающий любой рост в нынешней финансовой системе. Мы же заплатим за это своей душой, как заплатили европейцы, продавшие душу дьяволу ради материального благополучия, которое длилось недолго и закончилось коллапсом.

Этому подходу соответствует поэтапный, не резкий процесс растворения идентичностей — русских на Кавказе, кавказцев в остальной России. Первый уже сейчас реализуется довольно успешно, второй — не так успешно — конфликтный выход из РФ (война за идентичность).

И третий сценарий — это полноценное развитие традиций, в целом традиционного общества, отказ от индустриализации любой ценой, возвращение к традиционным формам ведения хозяйства — восстановление сельского хозяйства, животноводство, традиционные культуры. В таком виде Северный Кавказ — это та среда, тот естественный вмещающий ландшафт, который сохраняет этнос, сохраняет традиционный народ и позволяет человеку жить в гармонии со своим обществом, с родными и близкими, с собой, с Богом. Это означает отказ от некоего потребительского подхода к жизни. Отход от стремления к тому, что надо наращивать уровень потребления — больше вещей, новых товаров, новой техники: новый iPad, новый телефон, быстрее и больше денег. В ситуации восстановления традиционного общества всё это становится не главным, не важным, человек живёт традицией, целью его становится личное душевное спасение и гармония с собой и окружающим миром. Это третий сценарий, который не связан с индустриализацией и с ростом потребления, но, наоборот, основан на отказе от бесконечно растущего потребительства. Этот сценарий позволит Кавказу сохраниться в гармонии с собой и с окружающим миром. Для его реализации присутствие русских на Северном Кавказе становится не критичным. Таким образом, третьему сценарию соответствует сохранение идентичностей с одновременным изъятием политической субъектности (субсидиарный подход — неполитические субъекты — народы и этносы, культурно-бытовое самоуправление) — сохранение Северного Кавказа в составе РФ, лёгкая, не мобилизационная индустриализация при фоновом возвращении русских, или деиндустриализация (без русских)

Подводя итог, следует отметить, что многое в реализации этих сценариев зависит от воли и ума тех, кто будет их реализовывать. Любой из них может быть воплощён великолепно и блистательно с максимально положительным эффектом, как, впрочем, возможно и обратное.

Казалось бы, три этих сценария бросают нас из крайности в крайность. Но таков удел любых концептов. Они дают чёткую, «идеальную» стратегию развития ситуации, рассматривая её без «помех» и воздействия энтропии. Однако реальность всегда вносит свои коррективы, но это происходит по факту, в ходе реализации концепта, который изначально должен быть идеальным и чётким. Всё остальное учитывается по ходу реализации.

Номинально, конечно же, никто сегодня не запрещает русским приезжать на Северный Кавказ, селиться, жить, как не запрещают и другим народам и этносам. Этот «запрет» складывается не номинально, но из контекста, из не фиксируемого невооружённым глазом наложения «реальностей», создающих эмоциональную атмосферу, фон, едва уловимые нюансы, что в итоге и формирует социальную среду — отталкивающую или привлекающую представителей тех или иных народов, этносов или социальных групп. Создать атмосферу, благоприятную не только для проживания, но и для дальнейшего пребывания русских на Северном Кавказе, невозможно в отрыве от всей российской государственности. Поэтому-то речь и идёт о выработке государственной стратегии развития Северного Кавказа, и не только в экономической, но и в социально-политической плоскости. У России в отношении Северного Кавказа должен быть проект, а этот проект может быть основан на чётких концептах, которые мы и попытались здесь изложить.

---

[1] Исследование, проведённое авторами доклада, в своей эмпирической фактологической части во многом основано на информации, предоставленной редакцией Северо-Кавказского новостного агентства СКФОnews (http://skfonews.info). Само же Северо-Кавказское новостное агентство представляет собой информационный ресурс, который своей деятельностью балансирует однобокую картину происходящего на Северном Кавказе, формируемую новостными порталами «Кавказский узел» (http://www.kavkaz-uzel.ru/), аналитическим центром СОВА и подобными ресурсами.

[2] Г.С. Денисова, В.П. Уланов «Русские на Северном Кавказе: анализ трансформации социокультурного статуса» // Ростов-на-Дону, 2003.

[3] Там же.

[4] Официальные данные переписи населения.

[5] Официальные данные переписи населения.

[6] Г.С. Денисова, В.П. Уланов «Русские на Северном Кавказе: анализ трансформации социокультурного статуса» // Ростов-на-Дону, 2003.

[7] В.И. Карпец «Исход русских с Кавказа – угроза для целостности России» // Северо-Кавказское новостное агентство [электронный ресурс]. – 2010. – Режим доступа: http://skfonews.ru/article/31

[8] Дзадзиев А.Б. «Русское население республик Северного Кавказа: современные миграционные установки» // Северный Кавказ в национальной стратегии России. М., 2008. С.136-144.

[9] Широкогоров С.М. // Этносъ. М.: 1923.

[10] Ярким примером может служить представление различных индейских племён о белых завоевателях; индейцы воспринимали европейцев как проявление сил природы, добрых или злых (смотря по ситуации богов). На одном из островов Папуа — Новая Гвинея до сих пор существует племя, которое поклоняется российскому учёному Миклухо-Маклаю, считая его богом и ожидая второго пришествия мореплавателя. Также ярким примером видения этносом окружающего мира является покорение русскими Сибири и русско-чукотские войны, чукчи оказались очень непокорным и высокомерным народом, они считали долгое время, что остальные народы существуют лишь постольку, поскольку они необходимы чукчам, в частности русские, по мнению чукчей, были созданы для того, чтобы приносить чукчам разные полезные вещи и обменивать их на шкуры (Широкогоров С.М. // Этносъ. М.: 1923).

[11] В современном русском языке слово «народ» используется для определения четырёх разных понятий: народ – этнос (происхождение, кровь); народ — собственно народ (греч. аналог — лаос) — как органическая надэтническая общность; народ — как политическая нация или граждане того или иного государства; и народ — как условная группа людей.

[12] Поппер К.Р. Открытое общество и его враги. — М.: Культурная инициатива, 1992.

[13] Мина замедленного действия под здание государственности // Портал «Евразия» [электронный ресурс]. – 2016. – Режим доступа: http://evrazia.org/article/2829

[14] Шмитт К. Левиафан в учении о государстве Томаса Гоббса // Владимир Даль, М.: 2006.

[15] Локк Д. Два трактата о правлении // Социум, М.: 2014.

[16] Акаев В.Х. Евразийский традиционализм: постиндустриализация плюс традиция // Северо-Кавказское новостное агентство [электронный ресурс]. – 2016. – Режим доступа: http://skfonews.info/article/203

[17] Юнус-Бек Евкуров: «Не надо себя обманывать – русское население в нынешних условиях в Ингушетию не вернётся» // Северо-Кавказское новостное агентство [электронный ресурс]. – 2010. – Режим доступа: http://skfonews.info/article/71

[18] Хотя, конечно, говоря о Северном Кавказе, использовать понятие «феодализм» не совсем корректно, поэтому здесь и далее будем брать его в кавычки, как условное, отражающее в нашем случае традиционный уклад.

[19] Дугин А.Г. Современные элиты Северного Кавказа. Социально-политический обзор // Кавказ: трансформация лидерства и политических элит. Научный сборник (6-7-й тома) под редакцией Тадеуша Бодио, Варшава, Польша, 2012.

[20] Акаев В.Х. Евразийский традиционализм: постиндустриализация плюс традиция // Северо-Кавказское новостное агентство [электронный ресурс]. – 2016. – Режим доступа: http://skfonews.info/article/203

[21] Дугин А.Г. Археомодерн // Социологический факультет МГУ, М.: 2011.

[22] Шпенглер О. Закат Европы // Мысль, М.: 1993.

[23]  Дугин А.Г. Археомодерн // Социологический факультет МГУ, М.: 2011.

[24] Атомизация общества — распад традиционных связей в обществе, социальное разобщение, появление изолированных индивидов, социальные связи которых носят безличный характер. Люди отдаляются друг от друга, возникает страх общения.

[25] Акаев В.Х. Евразийский традиционализм: постиндустриализация плюс традиция // Северо-Кавказское новостное агентство [электронный ресурс]. – 2016. – Режим доступа: http://skfonews.info/article/203