Эмиграция — один из стандартных инструментов снижения недовольства внутри страны. Не согласные с политикой ее руководства уезжают и в массе своей занимаются своими делами, при минимально разумном управлении еще и становясь (по крайней мере, через поколение) «мягкой силой» своего государства.
Безусловно, политические противники власти стараются вредить ей и из-за пределов страны, однако неизбежная оторванность от ее реалий делает их если не посмешищем, то, как правило, чем-то чуждым для большинства ее граждан.
С началом СВО прозападные участники общественно-политической жизни в значительной степени покинули Россию; доминировавшая с конца 80-х либеральная инфраструктура влияния на общественное сознание и вовсе была разрушена.
При этом подъем патриотизма охватил огромное количество не только ранее не интересовавшихся политикой людей, но и тех, кто казался кончеными либералами.
Эмиграция, ранее представлявшаяся одним из повседневных и даже обыденных прав человека, стала восприниматься как дезертирство из страны, борющейся за свое выживание в тяжелых сражениях вовне и в нарастающем миграционном терроре внутри.
Даже огромная часть людей, не принимающих нынешнюю бюрократию (причем не только по консервативным, но и по либеральным мотивам), отказалась от идеи эмиграции как приемлемого для себя варианта жизненного пути.
Огромную роль в это, безусловно, внес своей русофобией, последовательной поддержкой фашизма и открытой агрессией против России Запад, методично дискредитирующий саму идею «западных ценностей» и заставивший-таки огромную часть российских сторонников этих ценностей осознать «немытую Россию» в качестве их единственного источника и даже исторического оплота.
Глобальный характер антироссийской агрессии Запада заставил ощутить себя частью Родины даже значительную часть ранее покинувших ее.
Так, несмотря на рост российской тусовки в ОАЭ (достигшей, по некоторым оценкам, 700 тыс. чел. и вынудившей дипломатов двух стран подписать соглашение об избежании двойного налогообложения), она не спешит рвать свои связи с Родиной и, как и «релоканты», в отличие от эмигрантов прошлых волн, если не осознает, то хорошо ощущает свою невозможность существовать без России.
В этих условиях привычный нынешней бюрократии социальный клапан, выпускающий недовольство наиболее активной и энергичной части общества за его пределы при помощи свободы эмиграции, больше не работает — причем уже довольно длительное время.
Сама же бюрократия, преодолев шок начала СВО, выучила взамен набивших оскомину даже у нее либеральных новые, патриотичные мантры, освоила «правильные» форматы поведения, научилась гордиться западными санкциями так же, как раньше гордилась западными инвестициями, — и закостенела в своем «новом благополучии».
При этом социально-экономическая политика осталась в своей основе либеральной, не изменившийся со времен Гайдара, Чубайса и Ясина (разве что под «иностранными инвесторами», которые вот-вот придут для решения всех проблем, теперь понимаются не западные, а исламские фонды).
Эта политика крайне эффективно, последовательно и при том откровенно разрушает экономику, а с ней и повседневную жизнь граждан России, не предоставляя им (в отличие от пресловутых кровавых 90-х годов) массово доступных и понятных возможностей социального роста и улучшения своего материального положения.
Принципиально важно, что правящая бюрократия, на каждом управленческом уровне инстинктивно обеспечивая свое благополучие и защищенность от гнева начальства, установила крайне эффективный многоуровневый контроль за всеми каналами потенциальной «обратной связи», включая социологические агентства и статистические органы (по крылатой фразе одного из умнейших представителей «Единой России», «после того, как мы подчинили Росстат Минэкономразвития, нам по плечу любые показатели!»)
Упоминать в этой связи о технологиях электронного голосования, неслучайно неутомимо продвигавшегося именно иностранным агентом либералом Венедиктовым, представляется и вовсе излишним.
В результате, крайне болезненно ощущая расширяющееся и усиливающееся недовольство людей, правящая бюрократия в принципе не в состоянии осознать даже самого его факта (не говоря о его причинах), так как созданные ей системы безопасности различных групп чиновников обеспечивают эффективное подавление любых сигналов о каком бы то ни было неблагополучии.
Поэтому естественной реакцией на не осознаваемые, но ощущаемые бюрократией признаки растущего недовольства является их инстинктивное подавление, в силу своего рефлекторного характера выглядящее порой откровенно безумно (вроде уголовного преследования философа Мямлина за недовольство призывом американского конгрессмена «уничтожить Россию любой ценой как оплот традиционных ценностей») и лишь усиливающее ее противостояние с патриотически ориентированным народом.
Ситуацию качественно усугубляет то, что в условиях доминирования различных властно-административных групп такая лишенная каких бы то ни было тормозов система управления обеспечивает расширение зоны влияния крупных корпораций, в том числе за счет выжигания малого и среднего бизнеса и дезорганизации жизни даже самых обычных потребителей (которые, например, благодаря всего лишь обременительной для бизнеса маркировке молочной продукции лишаются возможности оплачивать ее в автоматических кассах самообслуживания супермаркетов).
Административный произвол узаконивается как инструмент реализации интересов крупного бизнеса, использующего правящую бюрократию как своего агента.
В результате социально-экономические последствия разрушения экономической конъюнктуры качественно усугубляются ростом повседневных репрессивных практик (от предельного затруднения рекламы в интернете до замедления YouTube при наглядной неспособности правящей олигархии создать его работающую альтернативу), на бытовом уровне производящих впечатление бессмысленного воплощения чистой и бескорыстной ненависти управляющей системы к народу.
Боевые действия, безусловно, оказывают свое консервирующее воздействие на общество, сдерживая распространение и особенно внешние проявления недовольства, однако их длительность на глазах становится самостоятельным дестабилизирующим фактором, слишком наглядно демонстрируя обществу неадекватность доминирующей части бюрократии.
Напрашивающимся выходом для последней представляется «смена народа» при помощи интенсивного вымаривания его либеральной социально-экономической политикой, с одной стороны, и замещением его организованным завозом наиболее чуждых ему в этнокультурном отношении многомиллионных масс мигрантов с семьями, с другой.
Тупиковость этого пути для самой правящей бюрократии ей не понятна в силу как самоослепления своей властью и кажущейся ей очевидной непогрешимостью, так и ее собственной этнокультурной трансформацией, объективно идущей под влиянием выполняемой ей функции «замены народа».
Результатом роста внутреннего напряжения системы, столь наглядно не выдерживающей испытания народным патриотизмом, станет либо ее оздоровление под воздействием совокупности внешних и внутренних факторов (тем более болезненное, чем дольше оно будет оттягиваться), либо гибель всей русской цивилизации как таковой.
