Один из наиболее негативно воспринимаемых в постсоветском сознании политических образов – образ «репрессии». Сложно сказать, есть ли это страх современного общества – скорее нет: по данным Левада-центра последних лет репрессий опасаются лишь 5 % россиян .
Но негативный окрас слова «репрессии» – сохраняется. Иногда – в неком когнитивном диссонансе с тем контекстом, в котором используется.
Например, в марте прошлого года, 2016 года, при ответе на вопрос: «с каким из следующих мнений по поводу сталинских репрессий вы бы скорее согласились?», большинство, 45 % дали ответ «Это было политическое преступление и ему не может быть оправдания», четверть, 26 % – «Это была политическая необходимость, они исторически оправданы», и 30 % не смогли определить к ним своего отношения.
При этом 62 % согласились, что он «жестокий, бесчеловечный тиран, виновный в уничтожении миллионов невинных людей», и среди этих 62 % четверть (23 %) указали, что испытывают к нему, как к «жестокому бесчеловечному тирану, погубившему миллионы невинных людей» – «уважение восхищение и симпатию». При этом из них же, из этих 62 %, считают, что он, как жестокий и бесчеловечный тиран и т.д.) – сыграл в истории страны положительную роль.
В целом, в итоге, на март 2016 года уважение, по обществу в целом считали что он сыграл в истории положительную роль 54 %, восхищение, уважение и симпатию он внушал 37 % граждан. К Январю 2017 эти же чувства он внушал уже 46 %.
Но в данном случае вопрос не об отношении к Сталину и не о динамике этого отношения, – вопрос об определенном диссонансе в ответах: присутствующем у значительной части общества ценностном сочетании «репрессии есть политическое преступление, их оправдать нельзя, Сталин в них виновен, – он сыграл положительную роль в истории нашей страны и внушает нам чувства уважения, восхищения и симпатии».
Сердцевина
Само понятие «репрессии» было сведено к моментам репрессивности внутренней политики СССР в известный период – и утверждено в некой мифологизировано-образной форме. Когда официальная послесталинская пропаганда стала внедрять его в общественное сознание, она использовала выражение «необоснованные репрессии», что уже было неясно своем смысловом содержании: «необоснованного» – ничего не бывает, все что делается – делается в силу того или иного обоснования. Другой вопрос – какого. Позже стали говорить о «политических репрессиях» – но в собственном смысле – либо необоснованные, либо политические: просто потому, что «политические» – это обоснованные политическими причинами.
И официальная пропаганда билась как об лед в этой смысловой ловушке: потому что часть групп, заинтересованных в осуждении репрессий, считала, что репрессии к политическим противникам – это как раз хорошо, а вот репрессии не по политическим причинам либо вообще без причин – это плохо. А другая часть – как раз хотела утвердить принцип, согласно которому репрессии к политическим противникам – это плохо. То есть хотела обеспечить себе безопасность и вседозволенность в своей борьбе с властью и социально-экономическим устрйством.
Не менее бессмысленным стало словосочетание «массовые политические репрессии» – как потому, что открывало дорогу древнему спору о том, какое количество волос отличает лысого от лохматого, – так и потому, что, с одной стороны получалось, что если репрессии немассовые – то они ужу не подлежат осуждению, а с другой – получалось, что например массовая преступна я деятельность не должна караться просто потому, что она – массовая.
Тогда в обиход стали вводить другое сочетание: «массовые политические репрессии» – что опять-таки на другом уровне возвращало вопрос к предыдущей дилемме: политическое – неполитическое.
Но любое прилагательное, добавляемое к слову «репрессии» при их осуждении – означает признание того, что осуждение одних репрессий – означает оправдание других.
И тогда встает вопрос: что собственно такое есть репрессии как некая категория, некое политическое либо социальное действие.
Призрак коммунизма.
Мифологизированное постсоветское сознание воспринимает слово «реверсии», особенно при придании ему зловещего змеиного шипящего звучания в сочетании «масссссовые репресссссиии…» – как некий зловещих посвист злых духов, ночной кошмар неврастеника, незримое, непонятное, вползающее через замочные скважины и тянущееся к горлу.
И никто не говорит и не вспоминает о собственном значении термина «репрессии» – который означает только одно: подавление. Причем не подавление вообще «прессинг», – и именно ре-подавление. То есть – ответное подавление. В более точном смысле – подавление сопротивления.
Подавление – есть не только неотъемлемая – но непременная функция государства. Строго говоря, у государства их всего три: подавления (принуждения), управления, посредничества.
Государство есть институциональное оформление власти – власть есть отношения по поводу подчинения и подавления. Государство, не спсобное принудить к соблюдению своей воли – просто перестает быть государством: и потому, что неспособно принудить к соблюдению своей воли, и потому, что неспособно обеспечить ни свою целостность, ни какой-либо правопорядок: потому что «право есть ничто, без силы, способной принудить к соблюдению права».
Можно сказать, что умение принуждать и подавлять – еще не обеспечивают разумность, справедливость и эффективность государственного устройства. И это – правда. Способность принуждать – сама по себе еще не обеспечивает ни разумности, ни справедливости, ни правопорядка, ни эффективности. Но для того, чтобы их обеспечить – необходима способность к подавлению.
Не в смысле лозунга иных традиционалистов, сводящегося в основном к одному: «Пороть надо!», – а в смысле неотъемлемой необходимости подавления государством тех групп, которые в той или иной форме осуществляют сопротивление действиям государства. Можно добавить «законным действиям» государства – если бы не было известно, что в определенных условиях государство и бывает вынужденно, и обязано выходить за рамки закона – особенно когда последний был описан в иное время и для иных обстоятельств.
Как некогда сказал Авраам Линкольн, спасая целостность САСШ: «Лучше нарушить один закон, чем допустить, чтобы рухнули все».
Таким образом, репрессии, как подавление сопротивления – есть необходимая функция государства. Создание условий, при которых общество сможет обойтись без репрессий – теоретически возможно, но они означают создание условий, при которых можно будет обойтись без государства. Это общество с однородными экономическими интересами, уровнем развития производства, обеспечивающим материальное изобилие, уничтожим противоположности между умственным и физическим трудом – ну и так далее все что обозначается научной категорией «коммунизм». Пока такое общество никто не создал, даже СССР. Кто хочет – может попробует Возможно – еще и получится к концу 21 века – но это уже совсем иная тема.
Репрессии – есть подавление сопротивления государственной политике. Они могут быть более жесткими – могут быть более мягкими. Но они не могут не быть – потому что без них нет государства. Потому что не может существовать государство, неспособное принуждать к исполнению его политики.
Физика, философия и репрессии.
В древнеиндийской философии это было сформулировано так: «Данда и одна лишь Данда хранит этот мир и мир иной» – Данда (то есть кара) хранила Дхарму (то есть порядок). В индии это было названо Дандой. В Риме – Санкциями. Мы назвали (или нам предложили назвать) это Репрессиями.
Возможно, термин даже более точен. Поскольку подчеркивает, что Репрессии – это именно ответное подавление, подавление противодействия.
Если противодействие государству (стране) оказывается массовым – массовыми становятся и репрессии. Если сопротивление оказывается политическим – им отвечают политическими репрессиями. Необходимая мера репрессий – обеспечение подавления противодействия.
Самая большая социально-этническая группа – в несколько миллионов человек – пострадавшая от реверсий власти за свое противодействие интересам СССР – несколько миллионов солдат нацистской Германии и ее союзников, пришедший на его территорию.
Если государство не осуществляет репрессии – оно уничтожается либо внешним конкурентом, либо хаосом.
Если нужно без излишнего труда и лишних затрат уничтожить то или иное государство – его нужно приучить к мысли, что репрессии – это нечто не допустимое. И заставить отказаться от репрессий, то есть – отказаться от той своей функции, исполнение которой и обеспечивает существование государства.
Возможно, развернувшаяся во второй половине 1980-х гг. в СССР кампания по осуждению Сталина, сталинизма и «массовых политических репрессий» – и имела своей целью одну единственную вещь.
Уничтожить государство и страну. Дискредитировать исполнение функции репрессий как таковую, – и тем самым уничтожить способнсоть государства осуществлять свою политику, осущестлять свою волю, защищать страну и общество.
Манипулятивная дискредитации категории и инструмента репрессий – означала и означает уничтожение государственности.
Поэтому, если страна хочет восстановления полноценной государственности – она должна понять: необходима реабилитация самой категории, понятия и инструмента репрессий.
Дискредитации идеи репрессий разрушила страну – и разрушить любую страну.
Восстановление государственности и страны – требует реабилитации репрессий.
