Михаил Леонидович, скажите, почему столь явно антинародная политика нашего правительства и, как результат, перманентное обнищание населения до сих пор не привели к социальному взрыву? И в чем, на ваш взгляд, состоят исторические и культурные предпосылки формирования в русском народе такого колоссального запаса терпения?
Вообще говоря, этот запас терпения носит абсолютно архетипические причины. Дело в том, что славянское население распространялось по центрально-европейской равнине в рамках так называемого подсечно-огневого земледелия. Суть которого состояла в том, что семья ранней весной приезжала в лес, выбирала себе участок, вырубала там лес, частично сжигала его (а частично из бревен делала хижину). И на этом участке, где из-за золы были очень высокие урожаи, выращивала рожь, пшеницу и прочее.
И это были одна (если большая), или две-три родственных семьи. И понятное дело, что зимой, когда выпадал снег (грубо говоря, с ноября по март) они были отрезаны от мира полностью. Поэтому такое архетипическое поведение русского человека — «надеяться можно только на себя и на ближайших соседей». Все остальные — это несерьезно.
Дальше это все постоянно менялось. Князья занимались тем, что ездили и собирали дань. И вот здесь сложилось специфическое отношение с местной властью и с центральной. То есть местная власть — это всегда враг, который хочет что-то отобрать (в виде дани или прочего). А центральная власть — наоборот, она скорее друг, потому что она может ограничить этого самого феодала. И уж точно не враг, поскольку никакой конкретной пакости она сделать не может.
Это специфическая система отношений. Эту ситуацию пыталась изменить советская власть, потому что она пыталась заставить местные власти работать на пользу человека. Частично это удалось сделать, поскольку те люди, которые сформировались в рамках советской власти, до сих пор считают, что власть что-то народу должна. И это категорически не соответствует тем реалиям, которые сложились сегодня.
Но самое главное — что понимает наш народ? Что апеллировать к местной власти бессмысленно, потому что ее задача — взять у народа как можно больше. Когда народу говорят — что вот, воруют, еще что-то подобное, — то первая реакция нашего человека такая: пускай делают, что хотят, только нас не трогают. Когда же, соответственно, начинается такое давление, что уже жить нельзя, то логика обращения не к местной власти, а к царю-батюшке. Что царь-батюшка, твои бояре охренели окончательно, и поэтому надо что-то сделать.
Вот это — принципиальная вещь. Еще раз повторяю — это архетипы общественные. Они, например, в сказках, они везде. И люди так себя ведут, потому что к такому стереотипу привыкли: что надо реагировать вот так. Что когда власти начинают злобствовать, то нужно от них прятаться. Ну, раньше уходили в леса или бежали на Дон. Сейчас бежать некуда — значит, нужно прятаться.
И жаловаться-то надо царю. Вот почему все эти попытки сварганить гражданское общество (по западным меркам) у нас не работают. Они противоречат общественным архетипам. То есть мы не объединяемся в рамках улучшения местной власти — потому что мы точно знаем, что к ней обращаться бессмысленно. Максимум, что мы можем, — это злобный такой, очень жесткий протест, но с абсолютизацией верховной власти.
По этой причине верховной власти, если она не думает, вначале создается ощущение, что все в порядке. Народ же молчит! А потом неожиданно получает совершенно резкую, в виде массовых демонстрацией отдачу. Если власть умная, то понимает, что что-то надо радикально менять, а иначе будет совсем плохо. Если она глупая — то пытается с этим бороться, в результате чего может возникнуть волна, которую уже остановить невозможно.
