«Нет истории искусств – есть история заказчика» — именно от этой мысли современного художника Геннадия Животова важно оттолкнуться в рассуждениях о современной роли искусства в системе координат «художник — власть».
Действительно, динамика искусства во многом определяется тем, какие социальные институты или отдельные личности в разное время покровительствовали художникам. При этом античный донатор, европейские короли эпохи Возрождения и Барокко, великие русские меценаты или советский социализм нисколько не ограничивали подлинную свободу художника. Они лишь задавали определенный социальный импульс, делая в искусстве первостепенным одно и оставляя на втором плане другое.
В этом отношении утопична мысль о том, что могут быть художники или творческие методы, принципиально свободные от заказчика. Пресловутый постмодернизм, позиционировавшийся в своей поэтике абсолютную свободу от традиции, общественных норм, исторического опыта, профессионально профанировавший всё сакральное, обесценивавший всё ценное, по сути дела оказался придворным направление либерализма, задачей которого как раз-таки было установить диктатуру вечной иронии, десакрализации смыслов, примата индивидуального над общим.
В противостоянии постмодернистского и современного традиционного искусства есть конкретный пункт противоборства, точка столкновения – это эксперимент. Постмодернизм установил определенную гегемонию относительно эксперимента, приучил всех к тому, что экспериментален может быть только постмодернизм. Внушил всем, что эксперимент – это всегда подрыв каких-либо традиций, провокация, шок ради шока, эпатаж ради эпатажа.
Но полезным будет вспомнить, что предполагает эксперимент в принципе. Во-первых, эксперимент – всегда моделируемый и управляемый процесс. А искусство всегда есть определенная модель мира, «вторая реальность», которая в вершинных своих проявлениях впоследствии способна порождать первую реальность. Во-вторых, эксперимент предполагает заданный параметры и прогнозируемую конечную цель. А в искусстве это творческий замысел, которым определяется динамика всего произведения. В-третьих, эксперимент специалистами в случае провала всегда может быть признан неудачным. А соответственно, неудачный опыт, в том числе и в искусстве, может быть отторгнут творческим процессом, отведен на второй план. В итоге искусство экспериментально по своей сути, и каких-то особых прав на него у постмодернизма быть не может.
Разница лишь в том, что в традиционном искусстве эксперимент – это не подрыв, а прорыв. Выход на новый уровень и в новые сферы не вопреки, а благодаря накопленному наследию. Когда ты способен создать новое потому, что по-настоящему постиг опыт предшественников. Это то, что философами Изборского клуба названо «динамическим консерватизмом», «традицией в авангарде».
Так, например, язык Пушкина, мобилизовавшего в своем творчестве все ресурсы и пласты русского языка, по сравнению, скажем, с языком Карамзина, у которого крестьянка Бедная Лиза говорит языком дворянки – это традиционный эксперимент.
Традиционному искусству сегодня необходимо отвоевывать поле деятельности: «сердца, не занятые нами, немедленно займет наш враг». А для этого нужно представлять своего нынешнего заказчика. Творчество – дело державное. Потому государству необходимо с этой точки зрения как можно активнее включиться в творческий процесс.
Как писателю мне не нужно директив и распоряжений, но я хочу, чтобы мое отечество, как можно четче обозначило свои интересы в сфере искусства. Как минимум, ради того, чтобы узнать, насколько художник-традиционалист и государство сегодня совпадают. А как максимум, ради того, чтобы скорректировать в плане искусства фокус государства ради его же сохранения.
Наверняка былого, советского, отношения государства в частности к писателям уже не будет. Ту функцию державного строительства, которую в свое время выполняли Горький, Фадеев, Шолохов, сегодня возложили на Соловьева с его ежевечерними спорами. Но телевидение лишь транслирует смыслы, но не генерирует их. Однажды смыслы иссякнут, и транслировать будет нечего. Потребуется созидание новых через традиционный эксперимент. И ради этого государство и искусство должны как можно скорее встретиться.
