Для русского человека главной идеей жизни остаётся справедливость. Так считает видный российский экономист, председатель Института динамического консерватизма, член Изборского клуба Андрей КОБЯКОВ, который недавно побывал в Эстонии.
«Что нас ждет после кризиса?». Чтобы получить ответ на этот вопрос, люди пришли на встречи, организованные клубом «Импрессум» в Таллине и Нарве. Андрей Кобяков сделал на этих встречах сообщения очень высокого научного уровня; он руководствуется теорией волнообразных экономических циклов, созданной русским учёным Николаем Кондратьевым в 1920-е годы. Кондратьев за несколько лет до Великой депрессии 1929-32 годов предсказал её появление и развитие и – как многие нестандартно мыслящие люди — был арестован ГПУ в 1930 году, и погиб в лагере в 1938-м. Теперь мы сами барахтаемся в волне, описанной Кондратьевым.
Мы многое дали Европе
— Средний класс размывается и усыхает, богатые становятся ещё богаче, а бедные ещё беднее, — сказал Андрей Кобяков. — Я думаю, что это следствие не только экономических факторов, но и в большой степени той идеологии, которая в последние годы господствует в обществе. И от которой, к сожалению, мировые элиты пока что не собираются отказываться.
— Связано ли это с крахом коммунистической системы? Ведь пока она существовала, элиты всё-таки чего-то боялись: мол, не пойдут ли народы по марксистско-ленинскому пути… И старались задобрить трудящихся, допустить их к дележу того пирога, который испекло общество благоденствия. Сейчас же бояться нечего — значит, можно пуститься во все тяжкие?
— Наверно. Знаете, эта мысль не очевидна, и в начале 1990-х за неё, наверно, вас бы заклевали. Но я всегда говорил, что Европа должна быть нам благодарна своим, условно говоря, шведским социализмом за наш реальный социализм. Не будь этой системы, вряд ли подобный социальный договор существовал бы в таком виде, в каком он был реализован в 1960-е – 1970-е годы. Поэтому, к сожалению, европейская социал-демократическая модель всеобщего благосостояния тоже подвержена эрозии. Это беда. Для меня это личная беда. Я человек социально-демократических, социально-консервативных убеждений. Социально-консервативных в русском смысле слова, а для русского человека такой основополагающей идеей остается справедливость, и неважно, белых или красных взглядов он придерживается. Всякое общество, которое сохраняет свои духовные основы, в принципе консервативно. Хотя у русского общества в ХХ веке в этом смысле были серьезные проблемы. Лучшие его представители, носители этих ценностей, как всегда, отстаивая свои взгляды, попадали в водоворот событий и многие из них погибли. Так что носителей стало меньше. Но в целом русские сегодня в большей степени несут знамя этого социал-демократизма, чем сами европейцы. Как видно, в нашем сознании существует образ Европы, который для многих был образом мечты, и мы можем сегодня объяснять европейцам, что такое настоящая Европа и какая у неё система ценностей. Сейчас у европейцев, к сожалению, крен сместился в другую сторону. В какие-то совершенно другие плоскости, нам не свойственные.
— Вы это о политкорректности?
— Да какая же это политкорректность? Это вопиющая некорректность по отношению к большинству.
— Ну да, как в том датском поселке, где датчане на муниципальных выборах по лености своей голосовали вяло, а мусульмане получили пять мест в тамошнем собрании из девяти и запретили рождественскую ёлку как оскорбляющую их мусульманские чувства!
— Вот именно.
КУДА НАС ЗАМАНИЛИ?
— Все посткоммунистические страны пришли в вожделенное царство свободного рынка как раз в тот момент, когда это царство стали раздирать кризисы. Это и есть причина нашего бедственного положения?
— Скажу больше – они пришли по тем рецептам, которые развитые страны у себя никогда не применяли и применять не собираются.
— Выходит, мы – подопытные кролики или морские свинки, так что ли?
— Точно! Я думаю, была заранее продумана разрушающая парадигма, куда нас заманили, пользуясь абсолютной безграмотностью реформаторов. Её испытали ещё в 80-е годы на Мексике, на Аргентине, на Чили. Потом замечательно стали тиражировать в Восточной Европе, в России, на пространствах СНГ.
— У нас есть такой премьер Ансип и министр финансов Лиги, так они уверяют, будто кризис уже закончился. Правда, народ этого не ощущает.
— Это ведь как считать. Чуть вырос ВВП по сравнению с прошлым годом — можно рапортовать: кризис преодолен! Но насколько я помню, ни одно из прибалтийских государств ещё не вышло на докризисный уровень.
— При этом у нас зарплаты раза в три ниже, чем в Финляндии или Германии, а цены на продукты те же, а на тряпки выше.
-Вообще, конечно, для страны, которая имеет более низкий жизненный уровень, цены должны быть ниже. В Испании, скажем, купить мужской костюм значительно дешевле, чем в Германии. Но наша ментальность остается советской, и тряпки в наших глазах обладают некоей самоценностью. Мы покупаем вещи, которые нам не нужны, поддаемся ажиотажу. Шопинг для многих стал средством снятия стресса и самовыражения. А что под этими тряпками – не задумываемся.
— Одна из ваших публикаций в Интернете озаглавлена «Кризис закончится к 2015 году». Это так?
— Это значит лишь то, что журналист, который брал у меня интервью, переврал мои слова. Я сказал, что кризис закончится не раньше 2015 года, а когда именно — в 2020, в 2025 или позже — не знаю.
ДЕФЕКТНАЯ ЭЛИТА
— Вы не задумывались, почему олигархами сегодня становятся люди, лишённые чувства социальной ответственности?
— Конечно, задумывался. Мало того, что 95% из них понятия не имеет о социальной ответственности не только в узком смысле (ответственность перед местным community (общиной), перед собственным персоналом и т.д.), но и в самом широком. К обществу, которое их породило, они не чувствуют никакой ответной любви и не видят никакой ответственности, никакого долга перед ним. По большей части они лишены фантазии. А человек при деньгах, лишённый фантазии — карикатурное явление. Причём деньги эти достались им не трудами праведными, и вообще не трудами, а, как сказано в книге, которую Остап Бендер подарил подпольному миллионеру Корейко, нажиты самым бесчестным путём. «Дефектная элита!» – так их надо называть.
— Выходит, Черчилль был прав, когда сказал: «Не надо русским мешать, они сами у себя всё испортят»?
— Думаю, мешать надо. Потому что русские в самом деле умеют сами себе портить, но в какой-то момент возникает сложение векторов, сложение энергий — и тогда мы весь мир удивляем своими потрясающими рывками и достижениями. И Запад сделал всё, чтобы этого не произошло (а ведь мы понимаем, что в начале 90-х произошла некоторая революция в социальном плане; она могла освободить творческую энергию, и если бы её направить в созидательное русло, мы бы жили сейчас совершенно иначе; могли бы пойти по китайскому пути реформ).
— Вы вроде бы не признаёте теорию пассионарности Льва Николаевича Гумилёва (по крайней мере, так показалось во время вашего выступления в клубе «Импрессум»), а между тем получается, что на рубеже 80-90-х в самом деле произошёл некий подъём пассионарности, который сейчас – опять же по Гумилёву – сменился фазой надлома.
— Я не сказал, что не признаю Льва Гумилёва. Считаю его выдающейся личностью. Просто для меня не очень доказательной является теория пассионарности, сам он называет её теорией геологической. Мне как географу по образованию сама идея этногенеза, увязанная с биосферой Земли, близка. Другое дело, пощупать эту самую пассионарность я не могу, но и отрицать её существование не стану. Я просто не могу сказать, что понимаю сущность этого явления. А так я очень хорошо был знаком с его соавтором Юрием Михайловичем Бородаем, книги Гумилёва одно время были у меня настольными. Но публично мне говорить об этом трудно.
ВОСТОК – ДЕЛО ТОНКОЕ
— России иногда приводят в пример Китай. Но чем объясняется его стремительное развитие? Ведь большинство населения живёт очень бедно.
— Это не совсем так. Когда мы говорим о том, как живут китайцы, мы механически переводим юани в доллары или евро по курсу юаня, который занижен в несколько раз по сравнению с его реальной покупательной способностью. К тому же мы не учитываем цены на продукты, а они в Китае очень дёшевы. Они начали с сельскохозяйственной реформы и накормили страну полностью, а потом стали экспортировать продукты. Это удивительно, но это так. И мне кажется, что проблему бедности они решат довольно быстро. А взлёт их имеет объективные и субъективные причины. Объективные – страна обладала огромным неиспользуемым потенциалом экстенсивных факторов роста. Это была огромная аграрная страна. Стоило поднять уровень производительности труда в сельском хозяйстве, как высвободился огромный потенциал рабочей силы, и дальше следовало только построить новые предприятия, даже не применяя самые совершенные технологии. Но они через Гонконг и другие свободные зоны сумели привлечь новые технологии, скопировали их. Менее известно, что у них мощная фундаментальная наука, мощная социальная наука – и всё это работает! Несмотря на то, что там есть свои проблемы с коррупцией.
— Но ведь они за это расстреливают!
— Не помогает. Это древняя проблема. Достаточно почитать средневековую китайскую прозу, чтобы стало ясно: коррупция была всегда – и останется.
— Судя по их историческим фильмам, они очень жестокие. Причём в исторических фильмах они откровеннее показывают свой менталитет, чем в картинах о современности. Смакуют и эстетизируют кровопролитие, казни.
— А японцы разве не жестокий народ? Мой завкафедрой успел повоевать, заканчивал войну на территории Китая, когда была разгромлена японская Квантунская группировка. Красная Армия наступала так быстро, что интенданты не успевали оприходовать склады, и моего завкафедрой и еще двоих солдат оставили охранять захваченный японский подземный продуктовый склад. Там были консервы, тушенка и т.д. Ну а как, охраняя столько жратвы, не попробовать её? Завкафедрой рассказывал: «Вскрыли несколько банок, разлили спирт по кружечкам, а тут телефон из штаба. Я побежал к телефону. Возвращаюсь, а товарищи мои мертвы. Оказывается, японцы, хоть и драпали с невероятной скоростью, иголками продырявили крышки всех банок и шприцем вкачали туда яд». Вот вам уровень жестокости, это азиатская ментальность. Там вообще другое отношение к человеческой жизни. Во дворцах китайских императоров, ныне открытых для обозрения, хранятся вещи, над которыми трудились три поколения резчиков. Т.е. старший, начиная работу, знал, что готового результата не увидит. Замысел был един, но плоды труда он не увидит.
ИЩЕМ ЗАЩИТУ В ТРАДИЦИЯХ
— Вы возглавляете Институт динамического консерватизма. Объясните, пожалуйста, что такое динамический консерватизм?
— Это совсем просто. Это термин, который звучит парадоксально. Может быть, даже намеренно парадоксально. Существует представление, что консерваторы – реакционеры. Что они против развития как такового. Но это абсолютно неверно. Консерваторы против безумного экспериментирования на людях. Консерваторы за то, чтобы развитие определялось традицией и происходило на основе преемственности, но традиция воспринимается отнюдь не как нечто застывшее, неизменное, это самораскрывающаяся сущность, меняющаяся под воздействием различных факторов. Короче говоря, динамический консерватизм – это провозглашение традиции в качестве питательной основы для развития общества.
— Так это же абсолютно здоровый принцип!
— Абсолютно! Сам термин редкий, его использовал Владимир Лосский, у нас был создан институт динамического консерватизма, мы выпускали журнал, но потом потеряли одного спонсора, работаем в стеснённых условиях, но нам некоторую поддержку оказывает Изборский клуб.
— Кстати, об Изборском клубе. Когда я прочел список его членов, то пришел в некоторое изумление.
— Что же вас изумило?
— Ну, скажем, председательство в нём прозаика Александра Проханова. Я время от времени для общего развития почитывал его газету «Завтра», почти еженедельно видел, как он цветисто выступает по RTVi в рубрике «Особое мнение», и это как-то не греет, мягко говоря.
— Оценивать коллег в публичном интервью мне не следовало, но если взять состав Изборского клуба, то другой такой фигуры, обладающей непререкаемым авторитетом среди коллег по клубу, я не вижу. Это не значит, что каждый согласен с каждой строчкой и каждым публичным выступлением Проханова. Но этот человек был одной из самых ярких фигур сопротивления всем этим либеральным экспериментам, разрушавшим страну – ещё с конца 80-х годов. Если вообще говорить об Изборском клубе, то это не сообщество людей, объединённых абсолютным консенсусом по всем вопросам. Это очень мощная дискуссионная площадка. Мы спорим друг с другом до хрипоты, до пены у рта. Объединяет понимание того, что Россия должна идти по другому пути. И этот путь заявлен почти во всех работах членов Изборского клуба. Естественно, есть люди более левые и более правые, но и Русскую доктрину мы писали с людьми очень разными. Там были и коммунисты, и анархисты, и сталинисты, и монархисты. Тем не менее, труд получился достаточно цельным.
— Разница между сталинистами и монархистами принципиальна?
— Да. Во всяком случае, общаясь и с теми, и с другими, я вижу между ними взаимное неприятие.
— Взаимное неприятие, как правило, существует между теми, чьи взгляды близки, и они оспаривают друг у друга сторонников.
— Монархисты разные есть. Чаще всего эти люди полностью поддерживают канонизацию Николая Второго и считают необходимым восстановить на троне династию Романовых. Хотя есть и те, кто считает, что нужен Земский собор, который утвердит новую династию, но таких среди монархистов меньшинство. Уже в силу этого Сталин для них олицетворяет большевистскую идею, которая погубила империю и семью Романовых. Так что проводить между ними знак равенства никак нельзя. Но если взять того же Проханова, то он старается примирить белую и красную идею. Он считает, что это непрерывная история России, в ней должен быть ярко выраженный лидер, как бы он ни назывался — генсек, президент или царь. Но вопрос не в личности, а в преемственности власти: сможет ли лидер передать свою власть следующему так, чтобы тот сохранил самое ценное.
KP.ru 10.07.2013
