— Некогда эта страна была значительно обширней.
Аркадий и Борис Стругацкие«Обитаемый остров»
У России сегодня иного проблем – и перечислять их можно долго. По официальным констатациям профильных представителей власти – сегодня страна по экономическому развитию вышла лишь на 95 % от уровня РСФСР 1990-ого года.
То, что тридцать лет назад страну постигла катастрофа, Проблема в том, что страна так и не смогла преодолеть ее последствия.
Одно из последствий этой катастрофы: в стране блокирована социальная энергетика: общество не видит целей развития, не видит, каким оно хотело бы быть – или хотя бы, каким его видят те, кто опирается на его доверие.
Нужна новая энергетика. Мотивационная система, которая не только сможет привлечь людей к действию – но сможет предложить такое действие, в котором люди уже в нем получат удовлетворение, которое сможет стать для них стимулом к новому действию.
Собственно, что означает «запустить реактор» — дать обществу смыслы, цели, возможности действия.
Сложно сказать, можно ли это сделать, не опираясь на свое прошлое – тем более, что ценности исходно рождаются этим прошлым. Но почти с уверенностью можно сказать, что это нельзя сделать, не видя образы будущего. Сто лет назад мы победили «белых» не потому, что были храбрее их – мы победили «белых» потому, что несли с собой образы небывалого будущего.
Нельзя создавать Будущее – не опираясь на Прошлое. То, что в общественном сознании утвердилось представление о единстве и значимости всех периодов истории страны – успех. И образы прошлого – дают основу для образов будущего.
Но образы прошлого – разные. Потому что на разных этапах были значимы разные ценностные начала – не только как этически-ценностные, но и как начала отношения к миру.
Российская цивилизация дореволюционного периода – была великой. Советская цивилизация, продолжив ее – была не менее, а наверное – еще более великой: как писал Дж. Гэлбрайт, посетив СССР: «Здесь создан прообраз общества будущего, которому человечество, увы, еще не готово».
Обе цивилизации были великими. Обе они были в части едины – и можно обоснованно считать их фазами одной цивилизации. Но они были различны – и что в основе своей их различало: формат мироотношения и базовая политическая культура. Цивилизация России до 1917 года была цивилизацией, признающей мир таким, каков есть – и не требующим его сущностного изменения. Это была Цивилизация Постоянства.
Цивилизация Советской России/СССР – была цивилизацией, в которой мир воспринимался как несовершенный – и подлежащий сущностному изменению. Это была Цивилизация Прорыва. Начала и алгоритмы которой существовали еще на прежних этапах развития.
Отсюда, если мы хотим опереться на прошлое – то на какое прошлое. Ясно, что движение в будущее невозможно без знания и опоры на все предыдущее, выработанное историей, богатство. И все-таки, остается вопрос, что оказывается приоритетом: прошлое величие, или то, что позволяло создавать это величие. И еще в большей степени: образы форм прошлого, образы ценностей прошлого, или образы тенденций прошлого. Иначе: статика прошлого – или динамика прошлого…
Если мы берем в основу образы форм («образы образов» — то с неизбежностью раскалываемся уже по пристрастиям к этим конкретным «образам образов» разных эпох.
Если берем в основу «ценности прошлого» — не в меньшей степени расходимся: как перед революцией даже монархисты разошлись в определении базовой ценности между ценностью «Великой России» и «Святой Руси».
Если ставим задачу приоритета значимости Постоянства – скорее образ цели окажется связан с дореволюционной Россией. Если задачу воссоздания алгоритма и энергии прорыва – с Советским периодом.
Но сегодня стоит задача именно возрождения энергии Прорыва. Более того, есть все основания полагать, что в наступающую эпоху себя сохранить сможет только тот народ и та страна, которая сам Прорыв превратить в Постоянство – то есть само состояние прорыва и порыва – сделает константой своего развития.
Разумеется, в том случае, если при этом окажется способно в Прорыве – сохранить тот исторический и ценностный фундамент, на который он опирается: но сохранить его как значимый фундамент, а не как приоритетное состояние.
Что в этом отношении значит само понятие «Советское». «Советское» в этом смысле – это весь тот мир, который был создан в стране за семьдесят лет Великого, в общем, Эксперимента.
Для кого-то советское – это синоним слова «совок» — все заскорузлое, серое, убогое, очереди, лавка в транспорте, разборы личной жизни на парткоме, унизительные выезды на овощные базы и на картошку.
Для кого-то – и, в общем-то – для большинства – советское это совсем иное. Именно потому большая часть общества и хотела бы будь это возможно, вернуться обратно.
Но ведь это – как в старой притче: «Что ты делаешь тачечник? — Не видишь – надрываюсь, везу камни… — А ты что делаешь, тачечник? — Разве не видишь? Я строю храм!»
«Советское» — это некий мир мечты. Пусть не победившей до конца – но находящейся в стадии реализации. «Советское» — это созданная, в конечном счете, самим народом промышленность. Победа в войне. Построенные дома. Шаг за шагом путь понемногу подрастающее благополучие. Чувство надежности и безопасности: потому что лгут те, кто утверждает, что вес народ пребывал в состоянии страха – весь народ, во всяком случае его подавляющее большинство, считал, что он живет в самой свободной, самой передовой и самой справедливой стране – чего сейчас, кстати, он не считает. И дело здесь вовсе не сводится к пропаганде – пропаганда и сегодня рада была бы всем внушить, что они живут лучше, чем в Америке. Дело в том, что таково было, до определенного момента, общее настроение – и действительность так или иначе, в той или иной форме, подтверждала эту уверенность.
Вот здесь, наверное, главное в ощущении массами того «советского» которого им не хватает сегодня: мир реализуемой мечты. Уверенность в том, что потребление – менее важно, чем созидание. Что материальное благополучие – лишь вторичная сторона жизни. Что дружба может быть важнее денег. Что может быть общество, где человек человеку друг. Вера в торжество свободы и справедливости. Попытка бросить вызов всей предыдущей истории – и всему остальному миру – и создать свой особый, нигде не виданный мир.
«Советское» для массового сознания – это все те успехи, которые были – и поскольку люди так или иначе сами были задействованы в их достижении – и кстати, подчас платили за них своим собственным перенапряжением, своим собственным недоеданием и своим собственным недопотреблением – они были тем дороже и тем явственнее.
Советское – это и оборона Ленинграда и битва за Москву, Сталинград – и штурм Берлина, опустившиеся после Вьетнама на колени США.
«Советское» — это достигнутое величие в мире, Гагарин и выход в космос, атомные станции и великие стройки.
И вот тут «Советское» несло в себе некоторое разделение: оно было и тем, о чем мечталось – и тем, что удавалось. Но тем самым несло в себе развилку: дельту между этими началами. То в чем они различались.
Относительно массовое противопоставление себя системе к концу советского периода — несло не характер антисоветского протеста и не посыл к досоветскому началу. Оно несло в себе разницу между мечтой и достигнутым. Не их противостояние – а требование их соединения. Требование дойти до мечтаемого.
Общество разочаровалось в КПСС не потому, что ему стали говорить о репрессиях, нелепостях и ошибках, бюрократизации и загнивании верхушки (которая была во много меньше загнивания власти в последние пятнадцать лет) – а потому, что КПСС отказалась строить коммунизм. И общество ответило: «Допустим, но зачем для строительства рынка нужна коммунистическая партия? Это должны строить совсем другие люди».
То есть КПСС отказалась от реализации той мечты, которую подарили ее основатели, под реализацию которой она получила от народа власть.
Общество отказалось от советского строя не потому, что считало его плохим — а потому, что хотело большего: более советского, более мечтаемого. Антисоветский переворот в основе своей был освящен «советской мечтой». Но, потеряв в качестве господствующей «советскую мечту» — общество, при всем том нелестном, что ему постоянно говорят о советском периоде, в большинстве своем не воспринимает его глубинами подсознания. Большая часть несет в себе память о «советском» «как достигнутом», а самой глубине общественного сознания, на его подземных этажах «советское, как мечтаемое». А те, кто не несут в себе эту личную память – воспроизводят ее в качестве «преданий и легенд». В сознании большинства (минимум двух третей, а то и больше) – в тех или иных формах оживают старые слова Высоцкого:
«Было время – в подвалах живали.
Но было время – и цены снижали.
И текли, куда надо, каналы,
И в конце, куда надо впадали».
Общество хочет получить не что-то «несоветское», а что-то «еще лучшее, чем советское». Не вернуться в «досоветское» — что вообще нереализуемо, — а попасть куда-то в «сверхсоветское», «надсоветское». Так, чтобы от «советского» не отказываться – но чтобы еще лучше было.
В диалектике это называется «взять из прошлого все лучшее и пойти вперед».
И родилось все это не потому, что так людей настроила современная пропаганда власти: это пропаганда власти стала такой, потому что поняла; в утверждаемых в обществе своих образах нужно не элиминировать «советское» – а напротив, насыщать его им или имитировать это насыщение. Что править обществом при таком его состоянии – и другого и не может быть объективно исторически – можно только опираясь на его «советскую составную» во всех ее проявлениях.
Успех Путина в значительной степени заключался в том, что, неся в себе самом много «советского», он оказался органичен этим настроениям – и к тому же понял, что нужно не ломать их – а с одной стороны по возможности укреплять, а с другой – на них опираться в своем движении.
В конечном счете, машин времени не бывает. Вернуться в досоветский период Россия не может. Никакая реставрация никогда не бывает полной – и чем более полной она пытается быть, тем быстрее ее сметает новая революция. Сделать из «опирающегося на советское» — «несоветское», — невозможно – опираться не на что. И потому постсоветское общество может двигаться и развиваться, только вбирая в себя и используя в качестве опоры «советское». Более того, как ни парадоксально, но во всех своих целях и устремлениях оно подспудно, подчас не сознавая этого – основой их иметь будет в той или иной форме «советскую мечту». Иначе не получается.
России, конечно, нужна революция. России, конечно, нужны перемены. У России сегодня слабая индустрия. У России сегодня слабая по сравнению с необходимой армия. В России сегодня так и не восстановлено даже до уровня РСФСР 1990 года производство. Деградирует сфера образования и науки. У власти находится во многом дефектная элита, не способная определять долгосрочные цели развития. В России малоэффективная система государственного управления. В России дефектная политическая система. В России разрушена одна и не создана другая мотивационная система…
Все это, в общем-то, очевидно. Как очевидно и то, что пятнадцать лет назад положение было еще хуже. И пороки системы были созданы не в 2000-е годы, а раньше.
Все это, конечно, нужно менять. Причем ситуация такова, что, с одной стороны, в общем-то, все понимают, что изменения нужны, в том числе и высшая власть. С другой стороны, те, кто обладает объективной возможностью изменить существующее положение, по совокупности причин либо на это не решаются, либо не знают, как это сделать. С третьей стороны, нужно признать, что представления о том, какие изменения на самом деле нужны, подчас прямо противоположны друг другу.
Нынешнее состояние России – это состояние «зависания». Процесс распада был приостановлен в начале 2000-х годов, в значительной степени благодаря Путину и путинистам разных фракций. Вопрос в том, чтобы не только не падать вниз и не просто постепенно карабкаться вверх, но осуществить прорыв. Технологический, производственный, социальный, ментальный.
Не имея современных технологий и современного производства, можно сколько угодно рассуждать и о правах человека, и о величии страны: все это будет либо коллаборационистским оправданием прислуживания внешним центрам влияния, либо мечтаниями в послеобеденный час.
Духовность – это замечательно. Но всякая духовность только тогда чего-либо стоит, когда на ее страже стоит современная армия. Стратегический бомбардировщик не удастся сбить троеперстным крестом, ракетный удар не остановит взметнувшийся ему навстречу портрет Сталина.
Но для производственно-технологического прорыва нужна другая организация экономики, ориентированная не на быстрейшую и наибольшую окупаемость, а на программы развития, создание наукоемкой продукции. То есть на производство не того, что можно быстро и выгодно продать, а того, что обеспечит создание нового производства.
Нынешняя элита частью это понимает, но не решается на действия. Частью она боится признаться самой себе в том, как была обманута (еще когда не была элитой), поверив в лжеутопию рыночной экономики. А частью слишком материально заинтересована в сохранении нынешнего положения дел, либо даже в возврате к положению 1990-х годов. И вот здесь существует развилка: либо «назад в девяностые», либо «вперед в ХХI век». Стоять на месте – значит терять время и отставать все больше.
Есть две цивилизационные задачи: переход к постиндустриальному производству и создание системы, скажем так, социальной демократии при доминирующей власти тех, кто является носителем обеспечивающего это производство труда. Чтобы все это создать, нужно поменять экономику, реорганизовать производство и создать новую систему власти, то есть изменить производственные отношения, производительные силы и политическую организацию общества. Строго говоря, именно это и называется революцией.
Стране и большинству общества это нужно. Определенным социальным группам – не нужно: и тем, кто экономически выигрывает от нынешнего состояния, и тем, кто получил возможность политически, интеллектуально и информационно их обслуживать. Они, естественно, заинтересованы в противоположном – даже не в сохранении статус-кво, а в возвращении в «допутинский» период. И они, естественно, сопротивляются и будут сопротивляться всему тому, о чем шла речь выше: и невозврату назад, и движению вперед. И нельзя двигаться вперед, не сломав их сопротивление и не разрушив их рубежи обороны.
Но когда речь идет о необходимости революции, речь идет не об этом сломе и разрушении. Теоретически это вообще необязательно. Речь идет о необходимости строительства, созидания. Когда говорится о необходимости революции, говорится о необходимости созидания и строительства. Свержение, разрушение, подавление, слом и прочее тому подобное не есть продукт революции как таковой: это результат сопротивления тех, кто не хочет строить и создавать, кому это невыгодно. В принципе, можно (более того, желательно) и вполне реально обходиться без этого.
Советский период значим не тем, что восстановил Старую Империю. А тем, что создал еще более мощную Новую Империю: взяв о сохранив фундамент и достижения прежней – он качественно изменил внутренние основания, сделав ими не Постоянство – и Прорыв. Кризис последней наступил именно тогда, когда она попыталась формы, созданные для Прорыва – заполнить основаниями Постоянства: это все равно, что сначала пересесть из телеги на велосипед – а потом перестать крутить педали, решив отдохнуть, как в телеге.
Партия большевиков конечно победила потому, что смогла обеспечить социальную энергию «русского реактора» — но заменив эту энергию с энергии «стояния в вере» на «энергию прорыва будущее» — она сам этот реактор сделала новым – «советским».
Бжезинский однажды писал, что главным противником его цивилизации, мешающий последней сокрушить СССР – является «русский советский национализм», воспринимающий «советское» и достижения «советского» — как наиболее значимое достижение русской российской истории. И считал необходимым нанести главный удар по этому началу, противопоставив историческое русское содержание советского – советскому, а его интернациональное содержание – русскому.
С одной стороны, вершину русской истории противопоставляли фундаменту этой вершины (раскол по исторической вертикали), с другой – многонациональные составляющие этой вершине – противопоставили ее национальному (раскол по горизонтали).
При этом можно выделить разные понятия и понимания патриотизма: что патриотизм бывает очень разный – более или менее очевидно. Патриотизм как национализм – неприятие и высокомерие ко всему «инородному. Патриотизм как шовинизм и ощущение априорного превосходства над остальными странами. Патриотизм, как верноподданничество и готовность всегда служить власти, признавая ее изначальным и высшим сувереном.
При этом по сути – патриотизм все же нечто другое: гражданственность и ответственность. Как звучало у Аркадия Островского: «Либо ты паразит жизни своей. Либо патриот Отечества своего».
Точно также, как может быть патриотизм красный – и патриотизм белый – потому что тогда 100 лет назад, в общем-то, и Красные, и Белые сражались за то, что считали благом для своей страны: одни – за Великое Прошлое, другие – за Великое Будущее. Правда, не стоит забывать и о том, что Красные и Белые отличались и тем, что если Красные всегда ставили своей задачей уничтожение монархии и свержение царизма – и в этом смысле никогда не изменяли провозглашенным им основам своей веры – то Белые, в совей основе были теми, кто присягал в верности трону – и его предал, изменив присяги.
И это расхождение – не случайно. Не только с точки зрения представления интересов разных классов и выражения разных идеологий – но и с точки зрения того, что патриотизм – действительно может быть Патриотизмом Прошлого (что не обязательно означает — ушедшего), и Патриотизмом Будущего, один будет объединять тех, кто гордится прошлым – другой тех, кто претендует на создание будущего.
Попытка создавать будущее без уважения прошлого и опоры на него – всегда окажется лишь разрушением, тем более если при этой не имеешь видения будущего. Попытка законсервировать прошлое и жить в самогипнозе прошлого величия – ведет к отторжению от жизни и политическому и историческому поражению – как это было с теми же «белыми» сто лет назад.
Чтобы решать задачу воспитания патриотизма — нужно все-таки знать, что воспитывается: уважение к прошлому, готовность к действию, ориентация на будущее.
По идее важно сочетание всех этих моментов. Но каждый из них сам требует решения комплекса задач.
При формировании уважения к прошлому, с одной стороны, человек должен получить широкое классическое образование. В первую очередь – знание истории и быть погруженным в культурное наследие страны.
Но в этом отношении, во-первых, он должен знать историю – но и знать ее соотношение с мировой историей, чтобы иметь возможность оценить и ее роль и значимость – и ее влияние на мировую историю, и степень интегрированности в последнюю, влияние мировой истории – на историю его страны страны.
Во-вторых, он должен чувствовать, что это история не страны, где он проживает и которую надо знать из любопытства или из вежливости – а история ЕГО страны, ЕГО история – причем она должность для него характер позитивной истории. То есть – истории успехов – не истории гладкого и беспроблемного пути – а истории побед, достигнутых в противостоянии с врагами и трудностями. Он, с одной стоны иметь ощущение гордости – но одновременно ощущения, что победы и успехи – требует напряжения и за них нужно платить – успехов без заплаченной за успехи цены не бывает.
На этом понимании, в частности, формируется и воспитание второго компонента патриотизма – готовности к действию. Сама по себе гордость за прошлое – необходима – и не достаточна, потому что она сама по себе – превращается в созерцательность и самоудовлетворенность – тогда как напротив скорее должна приводить к определенной неудовлетворенности – обеспечивая созидательное действие.
То есть в этом отношении воспитание патриотизма должно давать не только морально-психологическую готовность к действию – но и навык действия – то есть и умение воздействовать на окружающий мир и социально-активистский темперамент.
При этом этот темперамент не должен оказываться установкой на действие – как самоцель, потому что действие, ставшее самоцелью – и не ориентированное на сформированное представление о результате – не отвечает за свои последствия – и оборачивается и растратой энергии и ресурсов человека и общества на то, что оказывается как минимум ненужным — и теряет различие между созиданием и разрушением, обретая характер социального вандализма.
То есть в этом отношении патриотизм – является готовностью к действию при готовности к ответственности. Причем ответственности за действие и за бездействие – ответственности за результат.
Действие должно иметь цели – и в этом отношении патриотизм есть обладание целями – если нет представления о лучшем и имеющемся несовершенстве – он оказывается готовностью к действию по защите того что есть – но неготовностью к развитию.
То есть патриотизм, как целеполагание предполагает цели создания более совершенной страны – но при сохранении сущности того, чем она является – сохранении ее самоидентификации.
И здесь как раз возникает необходимость воспитания третьего компонента патриотизма – стремления к будущему, ориентация на его создание – но для этого –наличие образа и целей этого будущего.
Только для того, чтобы это качество воспитывать – те, кто будут его воспитывать – должны сами его иметь. Или воспитание стремления к будущему без образа этого будущего, предложения путей его создания и самих возможностей участия в его создании – окажется воспитанием людей, которые уже сами. Создадут свой образ будущего, – в котором, кстати, может не остаться места тем, кто их будет воспитывать.
Стране, людям и обществу – обидно. И они всё чаще ностальгически вспоминают о том, когда они чувствовали себя мировым лидером и маяком исторического прогресса. И тоскуют по той мощи и уважению, которые оказались сменены на многообразие товаров повседневного потребления.
Им хочется вернуть мощь и величие СССР – но не хочется расставаться с товарным изобилием на полках. И возникает вопрос: что России взять с собой из советского наследия – чтобы стать такой же сильной. богатой и уважаемой, каким был Советский Союз? Но дело не только в этом, не только в этих материальных факторах силы.
Дело в том, что если Советский Союз ставил задачу самому создавать свое будущее и имел представление о том, куда он хочет прийти – то есть был ориентирован на постоянное движение и созидание, – то Российская Федерация не знает, куда она хочет прийти, не имеет тех целей и идеалов развития и не может ответить на вопрос, где она хочет оказаться в результате своего движения. Она уже понимает, что ей чего-то не хватает от СССР, – но пока не может дать себе отчет в том, чего же именно.
Брать нужно не столько то, что удалось создать, – сколько то, что позволило всё это создавать со скоростью, опережающей развитие лидеров остального мира.
Здесь – корень того, что позитивно отличало Союз от Империи. И на всякий случай – относительно легенд о рывках развития дореволюционной России: рывки были, но в целом с 1861 по 1913 год ее разрыв с ведущими странами мира не сокращался, а увеличивался.
Значит, после 1917 года в стране появилось нечто, что позволило эту динамику переломить – и на место нарастающего отставания пришло нарастающее же ускорение.
Вопрос в том, чем было это нечто, и в том, что именно это нечто нужно восстанавливать и брать с собой в новую эпоху.
Вообще в советском начале можно выделить, как минимум, три пласта.
Самый последний и чаще всего вспоминаемый – пласт сытого благополучия, зажиточности и гарантий социальной справедливости, отождествляемый в первую очередь с «советским викторианством» – брежневским периодом.
Второй, более глубокий, – это пласт динамичного роста, наступательного фронтального порыва: пласт Космоса и Целины, пласт Победы и создания Великой Индустрии.
Третий пласт – это именно то, о чем шла речь выше: пласт романтики и мечты, железного натиска и штурма старого мира. Почему победили красные? Конечно же, потому что они землю крестьянам дали – а белые так и не нашли в себе смелости это сделать. Это правда. Но еще и потому что в походных котомках красных конников лежали зачитанные томики «Города Солнца» Томмазо Кампанеллы.
Белые говорили: «Мы вернем старое – привычное и святое». Красные говорили: «Мы дадим людям самим построить Новый Мир».
Первые несли с собой тоску по утраченному. Вторые – мечту о небывалом.
В чем великая правда «Солнечного удара» Никиты Михалкова? В том, что он своим фильмом блестяще экранизировал строки Маяковского:
Кругом тонула Россия Блока.
Незнакомки, дымки севера
Шли на дно, как идут обломки
И жестянки консервов.
В том, что показал, как обречены утонуть в истории те, кто так и не понял – почему оказался чужим для своего народа.
Когда-то основные достижения советского общества описывали как перечисление свершений: коллективизация, индустриализация, культурная революция, Победа в Великой Отечественной войне, целина, космос, мощная промышленность, опережающее развитие науки, бесплатное здравоохранение, всеобщее образование, на мировом уровне признанные достижения культуры и искусства, уверенность в завтрашнем дне, растущее материальное благосостояние, отсутствие безработицы, плановое ведение хозяйства.
На самом деле – без всего этого идти вперед действительно нельзя. Даже без планового хозяйства: чего стоит рыночное – можно увидеть на примере истории российской экономики последней четверти века и четырех кризисов: 1992, 1998, 2008, 2014 годов. А еще – на примере перманентного кризиса мировой экономики, судьбы Греции, Италии, Испании, Португалии.
По недавно полученным данным Левада-Центра, 55 процентов граждан называют лучшей экономической системой «ту, которая основана на государственном планировании и распределении», и лишь 27 процентов – «ту, в основе которой лежат частная собственность и рыночные отношения».
Но всё это относительно вторично. Наука, политическая организация, промышленность, социальная сфера, военная мощь, атом и космос – всё это несомненные и вместе с тем во многом растраченные, разрушенные, по дешевке распроданные сокровища советской эпохи.
Но именно сокровища. Маркс в свое время резко разделял и в чем-то противопоставлял сокровища – капиталу. Сокровища – это накопленные богатства, которые можно либо хранить, либо тратить, но они конечны. Капитал – это самовозрастающая стоимость. Это то, что производит богатства – и в своем функционировании постоянно расширенно их воспроизводит.
Брать с собой сокровища советской эпохи – то из них, что сохранено или может быть восстановлено, – конечно, нужно. Но недостаточно – потому что нужно брать капитал. То есть то, что постоянно толкало СССР к развитию, сделало ведущей державой мира и заставляло элиту США быть обреченно уверенной в том, что ее соревнование с Союзом обречено на поражение, – до тех пор, пока, к ее изумлению, его новые лидеры сами не отказались от соревнования и решили капитулировать, заодно поделив созданные сокровища и отрекшись от создавшего их капитала.
И здесь опять возникает вопрос о том, что есть капитал советского периода. То есть о том, что качественно отличало советско-революционный период от досоветского. Если использовать модную патриотическую терминологию – в чем коренное отличие Красной империи от Белой.
Дореволюционная Россия была традиционным обществом, обществом постоянства, которое время от времени прерывали стремительные рывки – иначе оно вообще не смогло бы угнаться за временем, – но в целом это было господство традиции (а до петровского прорыва – общество обычая).
1917 год – точнее, Октябрь 1917 года – стал рубежом перехода и России, и мира к обществу прорыва. Начало создаваться общество Фронтира, общество Познания и Созидания.
Прежде мир воспринимался как в основном неизменный, в котором человек принимает его как данность и к нему приспосабливается. Советский период – это состояние, когда мир рассматривается как в основном изменяемый, подвластный человеку – но изменяемый не произвольно, как это было сделано после 1985 года, а на основании законов окружающего мира. Но: изменяемый – и это главное.
Отсюда суть советского периода, тот его капитал, который всё время толкал его вперед, – это новое мироощущение, ощущение способности менять мир, если существующий мир не самый лучший из миров, и принимать вызов, согласившись на построение Нового Мира и нового общества.
И одним из ядер этого ощущения является укоренение постулата о том, что потребление – не главное. Это – средство: главное – это созидание. Не созидание – средство для потребления, а потребление – средство для созидания. Мир изменяем, а познавать, творить и созидать – интереснее и важнее, чем потреблять. Это – центральный пункт советского наследия и советского мира.
Запуск «русского реактора» сегодня – это запуск именно советского реактора. То есть это решение трех задач: это решение трех задач. Если описывать их не в рамках той или иной политико-идеологической пристрастности, а на технологически-функциональном уровне.
Первая, Создание производства и экономики постиндустриальной и информационной эпохи, производства и экономики высоких технологий и информационного типа, основанного в первую очередь на достижениях передовой науки, технологии и предполагающих, что в нем все трудовые операции, не требующие самостоятельного принятия решений, переданы технике и автоматике, а за человеком сохранены лишь операции с самостоятельным принятием решений. – То есть человеку оставлен лишь тот труд, который требует от него и дает ему возможность творческой реализации.
Вторая – создание всеохватывающего общественного самоуправления, в котором в решении затрагивающих их вопросов будут принимать все заинтересованные в них граждане. Да, понятно, что, если не исповедовать идею экспорта революции и совершения ее в форсированном темпе в мировом масштабе, общество будет нуждаться в системах, защищающих его от возможных внешних угроз своих конкурентов – но все остальное действительно передается самоуправлению. Это можно называть хоть системой полновластия Советов, хоть развитым гражданским обществом. Хоть земством. Хоть соборностью. Хоть Джамахирией. Хоть Коммуной. Суть – люди, их самоорганизация, а не отстраненный от них бюрократический аппарат, — решают проблемы организации своей собственной жизни.
Третья – развитие человека, предоставление ему всей полноты доступа к образованию и культуре, формирование его отношения ко всем согражданам – как к собратьям. По-сути, отношение по принципу: «отнесись к другому так, как хочешь, чтобы отнеслись к тебе». И создание возможностей и потребности реализовывать себя в творческой созидательной деятельности: художника, врача, инженера, исследователя, поэта, учителя. В целом – превращение в непосредственную производительную силу не только науки, но собственно человеческой творческой способности.
Превращение человека из потребителя – в творца, свободного времени из не всем доступной роскоши – в главное общественное богатство, самого общества из общества, где главное – потреблять, в общество, где главное – познавать и созидать.
О чем угодно можно спорить – но нужно определять узловые точки, когда приходится признать: так – не получается, поэтому от не оправдавших себя одних инструментов – переходим к другим, альтернативным. Если период с 1961 года по 1986 оказался более успешным, чем период с 1987 по 2012, значит, методы первого периода более эффективны, чем методы второго.
Думать, что другие страны и транснациональные корпорации будут давать деньги на то, чтобы Россия становилась в 21 веке технотронной капиталистической сверхдержавой – все равно, что рассуждать о возможности турецкого султана стать римским папой: им это не нужно и им это опасно. Если они и будут давать на что-то деньги – то только на то, чтобы она ею не стала. Значит, решать свои задачи нужно ей самой.
Сосредоточить средства на ключевых направлениях. Отработать технологии. Создать определяющие будущее технологическое наступление ключевые плацдармы. Прорваться и закрепиться на них – и подтягивать отстающие отрасли. Честно сказать людям о целях – и признать, что это будет нелегко. И идти вперед, каждую неделю публично говоря о том, что удалось, а что не удалось. И что помешало.
Вопрос прагматики. Создать свободное общество можно, только создав экономику свободного общества – на пути технократического прорыва. Технократический прорыв – в полной мере возможен только при опоре на готовность человека открывать, изучать, конструировать, строить.
Гуманизм – не будет реализован без технократизма. Технократизм – бессмысленен и контрпродуктивен без гуманизма. Их соединение – собственно говоря, и есть коммунизм.
