О романе Александра Проханова «Виртуоз» («Олма-Пресс, Ковчег», 1995, ИТРК, 2000, «Амфора», 2002, «Вагриус», 2008, «Книжный клуб Книговек», 2010, «Эксмо» 2012, «Центрполиграф», 2014).
Время — лабиринт. Охотник за временем подобен Тесею посреди Кносского дворца. Путеводная нить запуталась, истончилась, вот-вот порвётся. Где-то, в глубине поворотов и тупиков, томится в ожидании схватки неведомый противник — то ли зверь, то ли человек. А может быть, бестелесный Вселенский ужас, врожденный страх, с детства мучивший охотника, грозивший гибелью или помешательством. Охотник отгонял от себя этот страх, запирал его в глубине сознания, отсрочивал встречу с ним, заматывал в кокон прожитых лет, окутывал счастливыми воспоминаниями.
Но коварное время заманило охотника в бесконечную гонку. Он думал, что тянет путеводную нить, а сам разматывал кокон. Время же с каждым рывком снимало с жизни охотника защитные оболочки, как лепестки бутона, осыпало года. Вот опала присяга и первые военные гарнизоны, следом — университетская аудитория и формула одоления энтропии, выведенная на доске преподавателем. Унесло лепесток первой любви и чудесных свиданий, когда и краски были ярче, и песни сладкозвучнее, и звёзды ближе. Вот растворилось утро блаженного детства, где каждый миг бесконечен, где нет ещё гонки за временем. И вот последним лепестком промелькнул светлый лик бабушки, чьё доброе слово, чей ласковый взгляд были щитом над сердцем. Охотник рванулся за лепестком, попытался ухватить его, но тот улетел, оставив в сжатом кулаке лишь пустоту.
Виток за витком, лепесток за лепестком ужас обнажился. Теперь охотник беззащитен. Еще один поворот лабиринта — и встреча с потаённым страхом неминуема. Вот-вот охотник примет свою судьбу, как удар Минотавра.
Но за последним поворотом лабиринта — выход. Охотник выбрался на свободу из ловушки, по которой так долго блуждал. Впервые увидел дворец снаружи — прекрасный, таинственный, но чужеродный, овеянный красным, будто кровавым, прахом земли.
Дворец возник то ли видением из давнего сна, то ли рассказом очарованного странника, то ли библейским пророчеством, прозвучавшим в одной из книг Ветхого Завета. Дворец хранил это пророчество, облик дворца был словом, зашифрованным в камне. Охотник вышел на свет, чтобы разгадать и произнести слово. Уста чуть слышно изрекли «ВОЙНА».
Война — эпицентр творчества Александра Проханова. Она, так или иначе, присутствует во всех романах, во всех периодах творчества писателя. Уже первая книга «Иду в путь мой» вобрала в себя войну как отцовское воспоминание, как предание, как былину, когда в настоящем отозвалось долгое эхо Гражданской и Великой Отечественной войны. Война в литературных сюжетах разворачивалась как тонкая игра разведок, вспыхивала революционным пожаром на всех континентах в цикле о Белосельцеве. Война была столкновением идей, борьбой за Державу, её воскрешение в Босхианском цикле и в цикле о Пятой империи.
Но отдельной синусоидой в творчестве Проханова выстроились романы и рассказы, которые можно назвать «батальными». Автор не создавал их последовательно, один за другим. Книги этого цикла вспыхивали сигнальной ракетой, детонировали фугасом, порой — с перерывами в несколько лет. Батальные романы и рассказы рождались по мере того, как в разных частях света, на Родине или на подступах к ней, раздавался топот «коня блед». Этот конь приносил войну «из-за речки», поджигал Северный Кавказ. Этот конь убивал города на Ближнем Востоке, взрывал пассажирские самолёты над ветхозаветной пустыней.
В батальном цикле война представлена во всей наготе — как изнурительная работа, как приказ и его выполнение, как не разведывательная, а боевая операция. Здесь в основе сюжета всегда лежит конкретная задача, вокруг которой сплетаются события и судьбы.
Нагая война обнажает человека: совлекает с него звания и должности, обнуляет опыт, разрушает убеждения, развеивает сомнения. Война — зеркало, в котором человек видит свою подлинную сущность и прозревает сущности других. Потому любая боевая операция в итоге приводит к откровениям и прозрениям, физика войны перерастает в метафизику жизни и смерти, в их прямое столкновение.
Герой батального цикла — солдат Империи в буквальном смысле. Тот, кто всеми силами не даёт ей свернуться в свиток. Солдат ставит на край этого свитка свой сапог и не отступает до последнего, будто под его пятой — мина, после взрыва которой Империя будет растерзана.
Таков герой романа «Дворец» — комбат спецназа Калмыков. Его прошлое остаётся читателю неведомо. Оно лишь приоткрывается в туманных видениях детства, в отрывочных воспоминаниях о юности, в грёзах первой любви, в образах мамы и бабушки. Действие романа сосредоточено на настоящем Калмыкова, будто все знания, все энергии, все умения, добытые из прожитых лет, были ради одного ключевого события, были приууготовлением к чему-то самому важному и ответственному. Будто все нити прошлого завязывались в ещё неведомый узел будущего.
Но при этом, подобно Белосельцеву, Политологу или Виртуозу, Калмыков ощущает «двухслойность бытия»: «Он проживал две отдельные жизни, две несопоставимые судьбы. Одна — военная, явная, грозная фатальная сила, двигающая государствами, армиями, толкала его в угрюмое неизбежное будущее. Другая — неясная, касавшаяся его одного, из тончайших невнятных энергий, из прозрений, предчувствий, бессловесных ночных молитв, вымаливающих недостижимое счастье». В какой-то момент времени жизнь расщепилась на две ветви, две линии, две дороги — и Калмыков пошел по той, где суждено беспрекословно выполнять военные приказы, где нужно быть готовым посягнуть на чужую жизнь и отдать свою. Но параллельно продолжается иная линия, иной сценарий, где нет построений, боевых задач и рапортов, где живы мама и бабушка, где дни проходят в постижении русских поэтов и художников, где с ней, единственной, создана счастливая семья.
И кажется, что можно перескочить на эту параллельную тропу, как на соседнюю ветку железной дороги, уйти от той страшной судьбы, что уготована себе и Родине. Судьбы, что всё чаще звучит в жутких пророчествах: «Будет война, и нас спалят и разрушат. И мор, когда все умрут от голода и от страшных болезней. И другая напасть, когда все перессорятся, возненавидят друг друга, ополчатся один на другого. Что-то ужасное ходит рядом, заглядывает в каждый дом, высматривает себе добычу».
Время подвело реальную жизнь Калмыкова к той черте, у которой на востоке Советского Союза «истончилась граница». Мембрана страны в любой момент может прорваться, не сдержать инородные тела. Политическая пружина разжалась, и военное командование отдало судьбоносный приказ. Батальон спецназа Калмыкова должен десантироваться на авиабазе в Баграме и, добравшись до Кабула, усилить охрану Дворца нового афганского правителя Амина.
О русская земля! Ты уже за рекой! Страна, пережившая за десятилетие несколько госпереворотов, когда каждый новый правитель устранял вчерашних союзников, жестоко пытал противников — эта земля настороженно принимает советского солдата, распознает в нем, переодетом в местную военную форму, чужака, как матерый зверь готовится к броску.
Калмыков старается заговорить чужую землю, умоляет её остаться милостивой, не обращать доброе слово дружбы двух народов в плач и скрежет зубовный: «Калмыков испытывал к ней влечение и одновременно боязнь, любопытство и отчуждение, как к могучему существу, которое или примет его дружелюбно, примирится с его появлением, или отторгнет, погубит, превратит в горстку костяной муки, смешает с камнями и пылью. Упрашивая, заговаривая, как большую собаку, Калмыков гладил шершавую, в мелких травинках, почву». Калмыков чувствует, что где-то здесь сокрыта последняя печать Апокалипсиса.
Этой печатью, этой последней пломбой бытия оказался Дворец Амина, с детства являвшийся Калмыкову миражом, невнятной фантазией и теперь представший в действительности: «Дворец сиял золотыми окнами, распуская в холодную тьму зарево света. Казалось, парит, не касаясь земли, упираясь в гору столбами огня. Опустился из неведомых запредельных высот. Вот-вот оттолкнётся и взмоет. Уйдёт, исчезнет, превращаясь в малую искру». К Дворцу, как река к морю, текло время. Он заворожил своей красотой не одного чужеземца. Вся прошлая жизнь Калмыкова стремилась к этому чуду. Текучее время из дней, месяцев и лет советского офицера, застыло в камне, в творении восточного зодчего. Время стало пространством в несколько этажей, с удивительными интерьерами, с драгоценными камнями и золотом. Этот афганский исполин был воплощением гармонии — и если потревожить его, во всём мироздании нарушится равновесие.
Через несколько дней Калмыкову открывают подлинную цель пребывания батальона на страже Дворца. По данным разведки, Амин затеял двойную игру: принятый в Кремле, вступил в сговор с американцами, готов пойти на окончательное уничтожение союзников по партии, изменить политический курс. Потому в стране необходимо поддержать новый переворот, закрепить у власти истинных союзников советской державы, уплотнить её восточную границу. А для этого, в первую очередь, нужно устранить Амина.
Калмыкову приказано разработать операцию по штурму Дворца, подавлению гвардейцев и ликвидации Амина. В час Х батальон спецназа, поделённый на группы, приступает к выполнению задания. На одоление Дворца — мифического великана — брошены десятки людей. Дворец отключают от электричества — и великан слепнет, словно ему выкалывают глаза. Крушат стены Дворца, словно отсекают руки и ноги, ломают ребра великана. Штурмуют этажи, разрушают гармонию залов, спален и кабинетов, населяют их хаосом, словно вскрывают утробу гиганта, вырывают из него внутренности.
Великан изо всех сил сопротивляется. Теперь он подобен молоху, который заглатывает жизни, перемалывает их, как зёрна, брошенные меж мельничных жерновов. Нужно как можно скорее нанести удар в сердце великана. Оно бьётся в одной из дальних комнат, осознавая неотвратимость смерти. И вот удар нанесён. Амин устранён. Сердце Дворца остановлено.
Приказ выполнен. Операция проведена успешно. Но из осаждённого и покинутого Дворца сочится незримый тлетворный дух, доносятся невнятные стоны, слышны взрывы и выстрелы — в мир с Востока запущена война. Теперь кровавый след из афганского Дворца протянется к родному порогу. Сбудутся слова древнего пророка: «Смотрю на землю, и вот, она разорена и пуста, — на небеса, и нет на них света». Та война, что названа «локальной» на самом деле окажется войной Вселенской — войной жизни и смерти.
Адовы врата отворились, и теперь изуродованный Дворец будет зиять всё новыми и новыми «дырами в мироздании», станет принимать самые разные обличия: четвёртый блок атомной станции в Чернобыле, Дом Советов в Москве осенью 1993 года, Президентский дворец в Грозном накануне чёрного Нового года.
Но дыру в мироздании можно залатать, если уверовать в то, что смерти нет, а есть медленное удаление жизни в небесную лазурь. Если сбросить бремя времени, как часы, браслет которых в бою перебила пуля. Если уповать на то, что у Бога все живы.
Чудесный дворец «последним видением Вселенной» оторвется от грешной земли, соберёт утомленные войной души в небесную ладью. В белых одеждах русский спецназовец и афганский гвардеец вновь встретятся посреди золотых покоев. На одежды брызнут алые капли: афганец протянет шурави дольку разрезанного граната…
