ОРГАНИЗАЦИОННОЕ ОРУЖИЕ:
Функциональный генезис и система технологий ХХI века
(доклад Изборскому клубу)
Авторы: Овчинский В.С., доктор юридических наук, Сундиев И.Ю., доктор философских наук
1. Понятие и генезис организационного оружия
Применение организационного оружия отражает историческую тенденцию перехода от войн с истреблением противника к войнам, ориентированным на его "самодезорганизацию" и "самодезориентацию" для сохранения имеющейся ресурсной базы в интересах инициатора применения оружия. На практике это осуществляется применением системы организационных (согласованных по целям, месту и времени разведывательных, пропагандистских, психологических, информационных и др.) воздействий на противника, заставляющих его двигаться в необходимом для противной стороны русле. С его помощью можно направить политику противника в стратегический тупик, измотать его экономику неэффективными (непосильными) программами, затормозить развитие вооружений, исказить основы национальной культуры, создать среди части населения "пятую колонну". В итоге в государстве возникает обстановка внутриполитического, экономического, психологического хаоса[1].
Основу "организационного оружия" составляют специальные рефлексивные технологии организационного управления. Они представляют собой упорядоченные совокупности постоянно совершенствующихся методов (программ, стратегий, процедур, форм) реализации управленческих решений, внедрения инноваций, поддержания информационных, идеологических и других необходимых структурных связей, подбора и подготовки персонала, планирования, отчётности и контроля и др. Так как основу любой организационной системы составляют люди, мотивация деятельности которых базируется на их физиологических, социальных и информационных потребностях, то продуктивное, правильно рассчитанное применение "организационного оружия" в определённой организационной среде (прежде всего властной) оказывает прямое влияние не только на уровень безопасности организационной системы государства, но и на саму возможность её существования. Проходя через сознание каждого члена общества, длительное массированное информационное и морально-психологическое воздействие деструктивного характера создаёт реальную угрозу существованию нации в результате трансформации её исторически сложившейся культуры, основных мировоззренческих, культурных и идеологических установок, то есть смены внутренней организационной среды, определяющей жизнедеятельность государства. Основными объектами, на которые направлено действие организационного оружия, являются представители социальных групп и институтов, прямо или косвенно участвующих в долгосрочном и краткосрочном регулировании поведения остального населения. Это – управленческие элиты, «творческая интеллигенция», работники образования, воспитатели, известные культурные и нравственные авторитеты государства. Так как регуляторами поведения являются не только «манифестные» («раскрученные» в медийном пространстве личности), но и «теневые авторитеты» (в том числе – представители организованной преступности), они также попадают в сферу планирования акций организационного оружия. Отдельное направление – создание новых субъектов применения организационного оружия в форме субкультур, «нетрадиционных» конфессий, альтернативных воспитательных и образовательных структур.
Фактически – организационное оружие есть способ активации патологической системы внутри функциональной системы государства-мишени, при котором патологическая система для своего развития поглощает ресурсы носителя. Характерной особенностью патологической системы (применения организационного оружия) является то, что она воздействует на функциональную систему общества, в первую очередь, «извне», с иерархически «вышележащего» (властного) уровня системной организации. Кроме того, применение организационного оружия «не всегда заметно» для традиционных форм научного наблюдения и «непонятно» в рамках традиционной логики обыденного познания. Деструкция, как действие организационного оружия, направлена на достижение результатов, находящихся в «системе ценностей» инициатора применения данного оружия.
Одно из основных условий применения организационного оружия – замена системы базовых ценностей государства-мишени ценностями государства-инициатора как самыми перспективными.
Современная система организационного оружия начала складываться в ХХ веке с работ А. Богданова. Согласно англо-саксонской политической мифологии идея «другого», менее кровавого пути трансформации общества родилась как реакция на революционные потрясения начала ХХ века, последовавшую за ними контрреволюцию и появление ядерного оружия как реальной угрозы всеобщего уничтожения. Одно из направлений невоенной трансформации в виде категории «ненасильственного сопротивления» обосновал М. Ганди: он именовал его «сатьяграха». Сатьяграха означает «настойчивость в осуществлении истины», «сочетание истинности и твёрдости». Ганди считал сатьяграху «действенным способом сопротивления эксплуатации человека человеком, класса классом и нации нацией». В 1967 году Фред Эмери, тогдашний директор Тавистокского института человеческих отношений, развивая идею многообразия форм организационного оружия, указывал, что «синергетику» «подросткового роя» на рок-концертах можно будет эффективно использовать для разрушения национального государства к концу 90-х годов. В архивах издаваемого Тавистоком журнала Human Relations есть доклад Фреда Эмери «Ближайшие тридцать лет: концепты, методы и предвидения», где потенциал «сердитой молодёжи» рассматривается как оружие психического поражения – «истерия бунтарства». Первого мая 1968 года более ста тысяч человек вышли на улицы Парижа под очень своеобразными лозунгами: «Запрещается запрещать!», «Будьте реалистами – требуйте невозможного! (Че Гевара)», «Секс – это прекрасно! (Мао Цзэдун)», «Воображение у власти!», «Всё – и немедленно!», «Забудь всё, чему тебя учили, – начни мечтать!».
Ведущую роль в майском мятеже 1968 г. играли студенты и школьники. Рабочие лишь частично поддержали их бунтарский порыв. После этих событий студенчество стало одним из главных таранов, привлекаемых для выполнения «демонтажа режимов». В большинстве современных революций основным субъектом применения организационного оружия являются и представители творческой интеллигенции, формирующие новые идеологемы и протокультуры. Альбера Камю, Джорджа Оруэлла, Герберта Маркузе, Антонио Грамши, Теодора Адорно, Жан-Люка Годара, Вильгельма Райха, Ги Дебора молодежный нонконформизм вдохновил не только на создание концепций «контркультуры» и «новой революции», но и теорию «городской герильи», нашедшей теоретическое и практическое применение в середине и конце 1960-х в разгар движения «Новых левых» и хиппи. Из теоретического наследия вышеперечисленных философов, писателей, политиков впоследствии черпались не только лозунги «Новых левых», но и стержневые постулаты философии и идеологии практически всех современных террористических и экстремистских организаций.
В это время происходит выделение двух магистральных направлений дальнейшего развития организационного оружия. В том же 1968 году Джин Шарп защитил в Оксфорде диссертацию на тему «Ненасильственные действия: изучение контроля над политической властью», развитие идей которой послужило идейной основой последующих «цветных революций» ХХI века. Второе направление, бунтарско-террористическое, идейно и методически оформил Хуан Карлос Маригелла, опубликовавший в 1969 году свой «Краткий учебник городской герильи», ставший настольной книгой членов RAF («Фракция Красной армии» – Германия), Brigate Rossе («Красные бригады» – Италия) и всех последующих террористических организаций.
При этом свойства студенчества как социальной группы таковы, что оно мобилизует очень большой творческий потенциал – и в создании новых организационных форм, и в применении интеллектуальных и художественных средств. Это создаёт для властей неопределённость: отказ от применения силы при уличных беспорядках ускоряет самоорганизацию мятежной оппозиции, но в то же время насилие полиции чревато риском быстрой радикализации конфликта.
Сегодня можно смело утверждать, что многие методики применения организационного оружия пилотно запускались и в СССР – как раз в конце 60-х годов. Распад СССР[2] ознаменовал начало новой стадии развития патологической системы – патологическую перестройку функциональной системы государства.
На этапе построения «новой России» (1991–1995 годы) инициаторы применения организационного оружия получили следующие бонусы:
— устранение стратегического военного и идеологического противника;
— практически бесплатные поставки всех видов ресурсов;
— огромный, незащищённый де-юре и де-факто российский рынок;
— согласие по всем внешнеполитическим вопросам;
— устранение конкурента на многих товарных рынках;
— устойчивый поток умных, образованных и непритязательных мигрантов;
— одностороннее разоружение России и установление контроля за её оставшимися стратегическими силами, ВПК и оборонными исследованиями;
— выплата финансовой дани в виде размещения золотовалютных резервов государства в зарубежных банках под минимальный процент и введения долларового обращения как параллельного наравне с рублёвым;
— демографическую катастрофу в государстве-мишени (впервые в российской истории смертность населения стала устойчиво опережать рождаемость).
После показательного расстрела собственного парламента, начала первой чеченской войны, фарсовых выборов 1996 года, итогов приватизации, «семибанкирщины» и организации дефолта 1998 года многим казалось, что у нашего общества и государства не осталось внутренних ресурсов, для того чтобы отойти от терминальной черты. Накал манипулятивных воздействий был такой, что, казалось, сознание всех общественных групп подчинено мемам:
— Россия – «тёмная территория» без исторической перспективы;
— патриотизм – последнее прибежище негодяев;
— любая заграница – лучше русской действительности.
Развязывание второй чеченской войны означало полную уверенность инициаторов применения организационного оружия в начале распада России по примеру СССР, который остаётся закрепить чисто техническими средствами: население деморализовано, власть готова выполнять все поступающие указания, система управления отформатирована под внешнее управление, то есть государство уже готово к суициду.
Однако функциональная система общественного сознания (и общества в целом) продемонстрировала неожиданную упругость и наличие резервов противодействия дальнейшей патологизации и суицидолизации: наращивание внешнего давления и манипулятивной пропаганды уже не давало необходимого эффекта. Вынужденная ротация верхнего эшелона власти на рубеже 2000-х годов предполагала смену портретов при сохранении курса, однако внутреннюю потребность большей части общества в восстановлении справедливости и самоуважения игнорировать было уже нельзя. Сложилась парадоксальная ситуация: потребность общества прямо противоречила дальнейшей деструкции, а все технологии, применявшиеся до сих пор правящими элитами, не могли (да и не были предназначены) дать ничего другого. Выход нашёлся в имитационной деятельности: многочисленные федеральные целевые программы, национальные проекты, широко обсуждаемые и рекламируемые, превратились, с одной стороны, в демонстрацию перехода власти на путь созидания и заботы о населении, с другой – в ещё один из источников разворовывания бюджетных средств.
Неожиданная эффективность защитной реакции функциональной системы российского общества и гипотетическая возможность восстановления СССР заставила инициаторов применения организационного оружия сменить тактику. Череда «цветных революций» на постсоветском пространстве, во-первых, минимизировала возможность восстановления Союза, во-вторых, позволяла отработать новые когнитивные и информационные технологии деструкции, в-третьих, позволяла готовить кадры «новых революционеров», и наконец – создавала прецедент использования этих технологий и кадров на российской территории.
2. «Цветная революция» как система технологий применения оргоружия
2.1. Цветная революция – это обобщённое название нового типа политических технологий по смене политической власти. «Цветными революциями» чаще всего называют серию массовых уличных протестов населения, завершившихся сменой политического режима в ряде стран Восточной Европы, постсоветского пространства, Юго-Восточной Азии, Северной Африки без военного участия. Принято считать, что в странах, переживших «цветную революцию», режим управляемой демократии был заменён на публичную демократию. Как правило, в этих странах произошла смена правящих элит.
Необходимость и возможность «цветных революций» как новых систем политических технологий, относящихся к организационному оружию, обусловлена рядом обстоятельств:
во-первых, после распада СССР и системы коллективной безопасности Варшавского договора у других стран появилась возможность активного вмешательства во внутренние дела бывших социалистических государств без риска спровоцировать глобальный конфликт;
во-вторых, для заинтересованных государств и транснациональных корпораций корректировка местной политики в собственных интересах через «цветные революции» значительно дешевле, чем проведение военных операций типа иракской;
в-третьих, в ходе развития пятого и шестого технологических укладов были созданы и получили глобальное развитие организационные, информационные и когнитивные технологии, позволяющие формировать в заданном формате цели, ценности, мотивации поведения как больших социальных групп, так и отдельных личностей в интересах заказчика и вне контроля со стороны суверенного государства;
в-четвёртых, развитие глобального экономического кризиса и фактическая ликвидация моноцентрической модели политики дали старт очередному этапу передела мира в рамках новой военной доктрины сетецентрических войн (Network-centric warfare), в которой «цветные революции» являются ключевым компонентом.
Искусственный характер «цветных революций» проявляется в применении специальных технологий мобилизации общественного протеста, используемого как ударная сила для «сноса» политической элиты. Причем эти технологии имеют во многом универсальный характер и доказали свою эффективность в разных частях земного шара, что позволило говорить о возможности «экспорта» «цветных революций». Беспрецедентные возможности традиционных и новых (Web 2.0) медиа ещё больше усилили этот процесс, открыв новые горизонты для проекции «мягкой силы» в любую точку мирового пространства и «высокотехнологичного» смещения неугодных режимов.
Массовость и высокая эффективность «цветных революций» (с 2000 по 2012 год в результате «цветных революций» произошла смена правящих режимов в Югославии, Украине, Грузии, Киргизии, Молдавии, Египте, Ливии, Тунисе) не могли не привлечь к ним внимание исследователей и в нашей стране, и за ее пределами. Одни из первых монографических исследований феномена «цветных революций» в России принадлежат коллективу авторов под руководством С.Г. Кара-Мурзы. В это же время вышла книга видного украинского специалиста по теории коммуникации Г. Почепцова «Революция.com», посвящённая концептуальному анализу технологий «цветных революций». В 2008 г. издан сборник статей под редакцией Н.А. Нарочницкой, в котором на материале различных стран рассматриваются техники и структура «оранжевых» переворотов. Следующий всплеск научного интереса к тематике вызван событиями Арабской весны. Одной из первых важных работ по проблеме стала коллективная монография под руководством С.Е. Кургиняна. В дальнейшем выходит ещё ряд значимых научных и публицистических трудов по данной проблеме, а также произведения самих участников революционных событий на Ближнем Востоке и Северной Африке.
2.2. Система технологий деструкции в «цветных» революциях
Её основными «технологическими» особенностями являются:
Первое. Революция происходит, как правило, не в авторитарных странах, а в полудемократических, где оппозиция может пользоваться почти всеми возможностями открытого общества.
Второе. Главная политическая сила – не партии, а широкая коалиция неправительственных организаций, пользующихся зарубежной поддержкой.
Третье. В качестве ключевого момента захвата власти выступают выборы. Оппозиция заранее заявляет о своей победе, а любые другие данные объявляет фальсификацией.
Четвертое. Главный метод воздействия на действующую власть – массовые демонстрации в центре столицы, блокирование и захват ключевых правительственных зданий.
Пятое. При декларировании «исключительно мирного и ненасильственного характера» отстранение от власти правящих элит осуществляется не только мирными, но и насильственными методами. Соблюдение прав требуется не в процессе событий, а после них – когда всё произошедшее квалифицируется как правовые действия. Во время самих «революционных» действий оппозиция смело идёт на нарушение закона. Но при этом на начальном этапе практически не применяется физическое насилие и не используется оружие.
Шестое. Ключевая роль внешних сил, которые:
— обеспечивают финансирование, обучение и мотивирование организаторов революции в течение нескольких лет до её осуществления;
— присваивают и активно используют статус верховного арбитра, определяющего легитимность, – объявляют легитимными действия оппозиции, даже если они нарушают закон, и объявляют нелегитимными действия защищающейся власти;
— в ключевой момент они предъявляют ультиматум действующей власти, используя зависимость правящей элиты от этих внешних сил (чаще всего правящая элита держит свою собственность в банках и недвижимости внешних стран);
— участвуют в качестве посредников в переговорах в критический момент, при этом занимают не нейтральную позицию, а играют в союзе с оппозицией.
Седьмое. «Цветные революции» организуются, как правило, не контрэлитой, а частью старой элиты, которая в предыдущие периоды была у власти, потом была отправлена в отставку, затем перешла в оппозицию и подняла идеологические лозунги. У этой оппозиции в лице бывших министров всегда есть союзники в числе министров нынешних, которые в решающий момент переходят на сторону оппозиции.
Восьмое. Политические последствия сводятся, прежде всего, к смене геополитической ориентации в пользу той внешней силы, которая финансировала и легитимировала «цветную революцию».
Девятое. В отношении демократических институтов такие революции нейтральны. Демократии может стать больше, как в Сербии, остаться столько же, как было в Украине, или стать меньше, как в Грузии.
Десятое. «Цветная революция» готовится и реализуется практически открыто, публично, с использование всех современных средств массовой коммуникации: сетевого маркетинга, организации «безлидерных» движений и рекламного менеджмента гигантских партий-големов, охватывающих значительное число протестного электората всех спектров, привлечённых различными, зачастую полностью противоречащими друг другу обещаниями, а также простым любопытством либо желанием «вырваться» из размеренной повседневности, следуя принципу «чтобы было, что вспомнить».
Искусственность и технологичность «цветных революций» отлично прослеживается в однообразии политической символики, которая является не самодеятельностью, а создаётся в соответствии с этнокультурными нормами и теорией архетипов Юнга. Особую роль в «цветных революциях» играют собственно цвет и символы, так как именно знаковые системы, в отличие от содержательной вербальной коммуникации, воздействуют на глубокие сферы психики (предсознание и подсознание).
Во-первых, знаковые системы продуцируют простые (архаичные) генеральные эмоции (например, ярость, отвращение, блаженство, страх), которые подавляют или возбуждают волевые действия. Главное – они не стимулируют целенаправленную деятельность. Соответственно в войне, социальной или религиозной революции роль знаковых систем оказывается хотя и не определяющей, но весьма значительной, так как она формирует эмоциональный настрой масс. Более того, в отдельных элементах стратегии (психическая атака) от них может зависеть исход всей операции.
Во-вторых, знаковые системы актуализируют социальный опыт (личный, родовой, этнический, конфессиональный, сословный, национальный) и вызывают тем самым отзвук, который побуждает к самоидентификации, к выбору и, наконец, к поступку. Таким образом, символ становится опознавательным знаком, обозначает соратников и выявляет противников, как бы физически консолидирует сообщество в конкретном пространстве и времени. Зрительный опыт, как и обонятельный, вкусовой, тактильный и элементарный звуковой, является более архаичной структурой в сравнении с опытом вербальным. Именно поэтому воздействие на зрительный анализатор, особенно в сочетании с элементарными звуками, более инструментально и эффективно для навязывания желаемого поведения индивиду или массе, чем вербальное воздействие. Для быстрого и максимально широкого охвата населения в организационных технологиях «цветных революций» активно используются демонстрации элементарного цветового или графического знака (например, белый кулак в круге на черном фоне — символ белградской «революции», который впоследствии использовали на Украине, в Киргизии, Египте) или зрелища: шествия, флэш-мобы, «кольца», разного рода акции, транслируемые в социальных сетях.
Зрелище — особо важный, но и более сложный в сравнении с символикой технологический приём. Он продуцирует коллективное чувство — синтонию, формирующее новое качество отношений между объектами воздействия, то есть зрителями. Кроме того, ролевое зрелище (например, театр, кино, акты самосожжения, передаваемые по социальным сетям) дополняет синтонию самоидентификацией с героем или усвоением страсти героя. В результате «завороженность» конкретным действием может изменить восприятие реальности. К тому же развитие современных технологий позволяет серьёзным образом усилить эффект невротической синтонии. Например, сформировать или усилить ощущение ущербности собственной истории, своей страны, национального опыта. Именно этот приём практиковался в перестроечные годы посредством разного рода публикаций, уничижающих и уничтожающих опыт нашей страны, кинофильмов типа «Покаяния» или «Так жить нельзя».
Политические и социально-экономические предпосылки, способствующие внедрению указанных технологий, общеизвестны. Это, прежде всего, хаотизация социально-политической и экономической жизни (развитие патологической системы, поглощающей ресурсы функциональной системы государства-мишени). Согласно С. Ману, существуют следующие средства создания хаоса на той или иной территории:
содействие либеральной демократии;
поддержка рыночных реформ;
повышение жизненных стандартов у населения, прежде всего элит;
вытеснение традиционных ценностей и идеологии.
Мегатехнологией «цветных революций» следует считать такое собирательное понятие, как мягкая сила. Впервые это понятие ввёл в оборот в 1990 году профессор Гарвардского университета Дж. Най. Под мягкой силой (применительно к технологиям «цветных революций») понимается совокупность ненасильственных приёмов и способов, посредством которых существует (или может появиться) реальная возможность изменения политического строя или низложения властной «верхушки» в отдельно взятом государстве. Последовательное изучение именно этих технологических приёмов и способов позволяет их классифицировать как организационные, когнитивные и информационные.
Организационные технологии по устройству «цветных революций» являются наиболее явными, наиболее открытыми для изучения и разработки мер по противодействию им. Ярчайшим примером таких технологий служит знаменитый труд о методах ненасильственного протеста и убеждения, опубликованный в 1973 г. Джином Шарпом. Автор выделяет 198 способов, с помощью которых можно подготовить не только саму «революционную почву», но и вполне активно вмешаться в процесс по смещению действующей власти.
Если рассматривать организационные технологии «цветных революций» в динамике, то чётко выделяются три этапа.
На первом этапе организаторы рекомендуют проводить исключительно символические акции, целевые акции для решения локальных проблем, создание мифа о том, что "власть нелегитимна". Основными задачами, решаемыми в ходе проведения первого этапа, являются: определение мобилизационного протестного потенциала общества; проверка реакции власти; индоктринирование (сознательное, целенаправленное внушение политических идей, ценностей, символики, норм поведения группам людей). Первый этап наиболее важен для понимания не только общего состояния антиправительственных настроений в обществе, но и определения потенциального социального контингента, готового участвовать в планируемых акциях. Установление уровня готовности общества к политическим переменам является предпосылкой к подготовке второго этапа развития сценария «цветных революций».
Второй этап включает в себя процесс дискредитации государственного аппарата и силовых структур. В ходе реализации данной установки существует необходимость подчёркнуто прозрачно продемонстрировать обществу явные или скрытые недостатки, выявленные в ходе подготовки и проведения выборов или в самой политической деятельности стоящей «у руля» партии или режима власти. Потребность в убеждении народных масс в полной неспособности управления государством ныне действующей властью, подкреплённая реальными или сфальсифицированными примерами, продиктована тем обстоятельством, что успех на этом участке «фронта» – залог будущей общей победы. В сознание активных членов общества закладывается мысль о необходимости срочных (или радикальных) перемен, исключающая возможность принятия взвешенного решения не только об участии в «ненасильственных» акциях, но и о целесообразности их проведения вообще. Также на этом этапе внедряется процесс активной пропаганды и агитации служащих и сотрудников ведомств, имеющих прямое отношение к государственной власти. В своих программах политтехнологи рекомендуют использовать работников указанных госструктур для сбора компрометирующей действующую власть информации, ее обнародования, а также призывать их к ведению саботажа и вредительству на вверенных им участках. Наличие сильных «подрывных» позиций в государственном аппарате может сыграть решающую роль в деле создания предреволюционной ситуации даже в самой политически спокойной и социально благополучной стране.
Третий этап ознаменовывается самим процессом непосредственного свержения власти. Естественно, в открытых программах по подготовке и проведению «цветных революций» не прописывается конкретный комплекс акций и действий, направленных на достижение этого результата.
Рассматривая когнитивные технологии трансформации социального поведения «цветных революций», необходимо учитывать, что в процессе своего развития они разделились на долговременные способы трансформации смыслов и исторической памяти и смарт-формы организации социального поведения. Таким образом, когнитивные технологии трансформации социального поведения влияют как на устойчивые личностные структуры (ценностные ориентации), так и на оперативные мотивации. Основными технологиями долговременного влияния в настоящее время являются трансгенные культы, субкультуры и компьютерные игры.
Культы (секты) являются древнейшими формами когнитивного противодействия государственной власти. Сайт spisok – sekt. ru приводит список из 90 «наиболее опасных сект, действующих на территории России». Сайт StopSekta.narod.ru насчитывает таковых более 300. Если учесть так называемые коммерческие секты (наиболее типичный пример – финансовые пирамиды) и сектоподобные образования типа «Школ личностного роста», «Школ здорового образа жизни…», то их количество будет исчисляться многими тысячами. Распространённость сект есть следствие духовной неудовлетворенности окружающей действительностью, невозможности самостоятельно найти достойную цель жизни. Необходимо подчеркнуть, что основной контингент, рекрутируемый в секты (как и в протестные оппозиционные организации) в нашей стране, это молодые, образованные и обеспеченные люди.
Возникновение феномена молодёжных субкультур обычно связывают с наложением к середине 50-х годов ХХ века двух социальных эффектов: «бебби-бума» (резкого увеличения доли молодёжи в демографической структуре стран, участвовавших во Второй мировой войне) и первого этапа глобализации электронных СМИ (прежде всего в связи с распространением компактных транзисторных радиоприемников). Если характеризовать современные молодёжные субкультуры, то необходимо отметить, что практически все они являются не стихийным продуктом «свободного творчества молодежи», а высокотехнологичными проектами организационного влияния на конкретные возрастные и социальные группы. Они все являются высокорентабельными коммерческими предприятиями, в которых значительная часть принадлежит криминалу. И, наконец, они все связаны между собой благодаря социальным сетям.
Игра – древнейший, «докультурный» уровень формирования знаний, умений, навыков, в том числе – межличностного взаимодействия. Игра ‑ это и способ социализации, и способ сохранения культуры. В киберпространстве Интернета с начала 90-х начался процесс стыковки технологий виртуальной реальности (ВР) с сетевыми технологиями. Главная проблема – какой мир и какая реальность генерируется и предлагается в качестве поля взаимодействия. Компьютерная реальность может искажать у игрока историческую память (как, например, Blitzkrieg), может напрочь выключать эмпатию, т.е. способность к сопереживанию (Counter-Strike), может формировать установки на исключительно насильственные способы решения любых жизненных ситуаций.
Первым зафиксированным случаем использования компьютерных игр в качестве организационного оружия стала игра Republic on Revolution (2003 год), в русском переводе — «Новистрана», которая повествовала о ненасильственной революции в одной из стран «formed USSR», а многие эпизоды которой были очень похожи на полезные советы из книги Джина Шарпа «198 способов ненасильственного свержения власти». Следующей стала "Хамське яечко" (2004 год), в ней надо было спасти Украину от Януковича, бросая в него яйцами. Это было только начало. В 2005 году волну возмущения и русофобии на Украине вызвало появление на прилавках магазинов компьютерной игры "Операция Галичина", сделанной на основе известного шутера Ghost Recon с пометкой "Новый Addon на тему "оранжевой революции" на Украине". Всего за 30 гривен любой желающий мог приобрести "ст
