Постмодернистский глобализм, активно использующий различные санкционные инструменты в своей realpolitik, является продуктом длительной интеллектуальной работы западного социокультурного пространства и предназначен для финальной унификации миропорядка, приближения конца истории — в соответствии с представлениями элитарных групп коллективного Запада.

Их усилия сконцентрированы на достижении ключевой цели — полном доминировании собственной мир-интеллектуальной модели, в центре которой лежат геоэкономические интересы все более сужающейся общественной группы — от «золотого миллиарда» к «золотому миллиону». Логика факта неумолимо опровергает любые прекраснодушные выкладки, стремящиеся убедить нас в обратном.

В рамках здравствующих сегодня «зонтичных» школ — неолиберальной, коммунитарной, неоконсервативной, alt-right и так далее — в контексте обеспечения оптимального для США «сценария будущего» необходимым признается включение в свою орбиту (но не в свой состав) как можно большего числа человеческих сообществ, подчинение их сначала идеологически, а затем экономически. Достигается это за счет использования комплекса инструментов воздействия в диапазоне от «цивилизационного обоняния» до «гуманитарных интервенций». Санкционные механизмы открыто заявляются как крайне эффективный путь достижения обозначенных целей.

Глобализм утверждает, что мир идей эпохи постмодерна не предполагает дальнейшего развития, он рассчитан на жизнь «здесь и сейчас», без вектора в будущее, что, например, лежало в основе марксистко-ленинской концепции. Пророки постмодернизма рассматривали его как философию кризиса западного сознания. Однако такой подход достигал искомой элитами цели — переводил социально-политическую и даже социально-экономическую протестность в область психологии, культуры, этики. Сейчас, когда биполярные предохранители более не функционируют, такая модель активно обкатывается на иных обществах, проходящих в парадигмальном плане через разные варианты археомодерна.

В таких условиях каркасом любого суверенного общества, а значит и любых его социальных манифестаций может стать только четкая идеология — система направляющих ценностных принципов и взглядов на общественно-политическое устройство. Они должны формировать не хаотичную совокупность, а упорядоченное множество. С психологической точки зрения идеологемы — представляют фактические метанарративные гештальты. Без них пространственно-временной каркас любого геополитического образования, стремящегося к самостоятельному развитию, быстро разрушается, открывая возможность внешнего поглощения.

  1. Глобализация, глобализм

«Сегодня на мировых рынках господствуют транснациональные корпорации, главным образом американские. Благодаря своему преобладающему положению в мире богатые страны, прежде всего США, способны направлять рыночные силы таким образом, чтобы притягивать к себе в огромных масштабах иностранные активы и кадры высококвалифицированных специалистов. Подконтрольные им механизмы финансовой, биржевой, торговой политики действуют как мощный насос, перекачивающий финансовые и интеллектуальные ресурсы из других стран, в том числе развивающихся и отсталых, к самым богатым.» [Грани глобализации. Трудные вопросы современного развития», 2003] Так сумбурно, но метко в начале 2000-х годов характеризовал положение дел в мировой системе М.Горбачев. Именно это понимание глобализации как объективного процесса вполне коррелирует с классическим ленинским определением империализма как «высшей стадии» [Ленин, C. 387] развития глобальной капиталистической системы. В данном контексте глобализация — это агрессивный «новый империализм» («война без границ, являющаяся ответом на мир без границ») [Деян, 2016, C. 59-86], логично появляющийся в условиях «плюралистической однополярнорсти» [Богатуров, Том 3]. В ее рамках происходит сетевое разрастание наднациональных материальных интересов и связанных с ними отношений, а также активный выход на международную арену негосударственных игроков. Все это сопровождается практически принудительным внедрением в смысловое поле глобалистского мировоззрения, в основу которого легли идеи о единстве и даже полном подобии обществ, составляющих современный мир, и фатальная неизбежность их однонаправленной эволюции в сторону полного слияния. В практическом плане такой подход проявил себя в концепции «экспорта демократии».

Однако здесь необходимо вспомнить слова Ф.Броделя о том, что «капитализм торжествует лишь тогда, когда сам становится государством.» [Braudel, 1977, P.67]. В этом смысле вполне допустимым будет предположить, что вышедший за национальные рамки капитал, не способный существовать в полной виртуальности в силу материальной природы его владельцев, выбрал таким государством США. Именно поэтому американские политические элиты стали основным проводником идей «мира без границ», разрушения системы международного права как рудимента, а также проведения фактических «полицейских гуманитарных интервенций» против участников международных отношений, по разным причинам не готовых синхронизировать себя с генеральной линией «Града на холме».

Современный американский глобализм, столь активно использующий самые разные, в т.ч. санкционные инструменты в своей realpolitik, является продуктом длительной интеллектуальной работы представителей западного социокультурного пространства и предназначен для финальной унификации мироустройства, приближения фукуямовского «конца истории» [Фукуяма, 1990, C.84-118] — в соответствии с представлениями и чаяниями совершенно конкретных элитарных групп. Их усилия сконцентрированы на ключевой цели — достижении полного доминирования собственной мир-интеллектуальной модели, в центре которой лежат геоэкономические интересы все более сужающейся общественной группы (от «золотого миллиарда» к «золотому миллиону»).

«Поскольку добродетель справедливости зависит от определенных эмпирических условий, неясно, как может быть утвержден ее безусловный приоритет» — пишет один из ранних идеологов современного коммунитаризма М.Сандел. В другом месте, критикуя стандартную либеральную модель, он добавляет: «Для общества, вдохновленного идеей либерализма, проблема состоит не просто в том, что справедливость всегда будет тем, что еще предстоит достичь, а в том, что сам ориентир ошибочен». [Sandel, 1982, P.175-183] Действительно, американские элиты осознали, что достижение полного демократического равенства более не является самоцелью — ведь сама эта посылка была необходима только в условиях биполярного идеологического противостояния.

В рамках любой из действующих сегодня парадигм — неолиберальной, коммунитарной, неоконсервативной, alt-right — для того чтобы обеспечить оптимальный для США сценарий необходимо всего лишь включить в свою орбиту как можно больше человеческих сообществ, подчинить их идеологически и экономически. В этой связи неудивительно, что несогласные страны, находящиеся на пути интересов глобалистов, целенаправленно ослабляются, подвергаются прямой или гибридной агрессии под тем или иным предлогом.

«Для остального мира глобализация уже почти повсеместно оборачивается прогрессирующим отставанием. Простое подражание Западу не приносит модернизацию. Основной вывод: сегодня глобализация перестала быть синонимом модернизации! В русле «философии глобализма» элитам стран, даже самых отсталых, внушается иллюзия сопричастности и членства в мировом клубе олигархии, а народу внушается абсолютно ложное понимание гражданского общества, уничтожающее нацию как преемственно живущий организм с целями и ценностями национального бытия. Идеал глобалистов — не-сопричастность делам своего отечества, этакая суперлиберальная доктрина «гражданина мира». Все это парализует внутреннюю энергию, делит нацию на разные цивилизации, консервирует в целом отсталость общества, мешает ему идти вперед, включая собственные рычаги, собственный потенциал развития.» [Нарочницкая, 2014] Так емко характеризует ситуацию доктор исторических наук Н.А.Нарочницкая.

Соединенные Штаты, выступающие основной движущей силой глобализма, уже к середине XX в. смогли достичь определенных успехов в создании и продвижении правил и институтов регулирования мировой экономики, которые закрепляли американское финансовое могущество как основу геополитического господства. После разрушения СССР именно Вашингтон стал определять правила игры и выступать, своего рода, распорядителем членских билетов в элитный клуб успешных государств. К тому же, в рамках биполярного противостояния США взяли на себя единоличную роль «либерального светоча и распространителя свободы и демократии», выступая единственным мировым арбитром, определяющим их наличие либо отсутствие.

Поступательно в сознание внедряется тезис: противостоять США — противостоять прогрессивным идеям всего человечества, а значит остаться на периферии мирового развития и превратиться в изгоев [Chomsky, 2000] (термин которым давно и густо маркируют неугодные США политические режимы). Тем самым закрепляется модель повсеместной солидарности с позицией Вашингтона, а против тех, кто по разным причинам позволяет себе ослушаться (даже среди номинальных союзников), расширительно задействуется озвученный публично еще Дж.Буш-мл. лозунг: «Сейчас всем странам и всем регионам предстоит решить — либо вы с нами, либо на стороне террористов»[1].

В результате стало возможным сортировать политические режимы по критерию приверженности глобалистским ценностям, а фактически — по соответствию политике США и наличию серьезных противоречий с их курсом. А этот курс, как мы предполагаем, определяется интересами транснационального капитала. Неслучайно советник Президента России, академик РАН С.Глазьев рассматривает глобальную «гибридную войну» сквозь призму геополитики и современных подходов США к обеспечению одностороннего доминирования в мире. В своей статье «Как не проиграть в войне» он пишет: «До сих пор американцы всерьез убеждены в своем превосходстве над всеми остальными народами планеты, которое дает им право вершить суд над другими странами и их лидерами исходя из собственных критериев. Этот культ исключительности США служит основанием для американских властей наказывать любые другие народы, вплоть до физического истребления, в случае их нежелания подчиняться. Смысл подчинения определяется экономическими интересами американского капитала, прикрываемыми демагогией про права человека и демократические ценности». [Глазьев, 2014]

Директор же Института проблем глобализации М.Делягин прямо подчеркивает геополитическую направленность ведущейся в мире глобальной «гибридной войны», которая, по его мнению, является эвфемизмом, используемым для прикрытия глобальной конкуренции: «Это борьба на уничтожение противника. На то, чтобы полностью ликвидировать самостоятельность его управляющей системы, чтобы взять ее под полный контроль и перевести данную страну, которая обычно в результате превращается просто в территорию, под свое управление». [Делягин, 2014]

Для удержания лидерства американское руководство все чаще использует механизмы военно-политического давления (незаконные с точки зрения международного права санкции, превентивные военные акции и технологии «смены режимов»). Такие комплексы мероприятий реализовывались в отношении неугодных глобалистам государственных режимов в Югославии (С.Милошевич), Ираке (С.Хусейн), Ливии (М.Каддафи), на постсоветском пространстве («цветные революции» и приход к власти прозападных сил в Грузии (2003 г.), на Украине (2004 г. и недавний «Евромайдан»), Киргизии (2005 г.), события «арабской весны» на Ближнем Востоке). Предпринимались и предпринимаются регулярные попытки «раскачать ситуацию» в Белоруссии, Армении, России, Китае.

«Вникните в причины всякой распущенности, и вы увидите, что она проистекает от безнаказанности преступлений, а не от слабости наказаний,» — писал великий Монтескье. [Монтескье, 1955] В этом смысле пост-биполярные поколения западных политических элит становятся все более смелыми в достижении поставленных перед ними транснациональным капиталом целей.

В итоге в современном мире осталось не так уж много государств, которые еще готовы жестко отстаивать собственный суверенитет и многовековые национальные традиции, противостоять глобализационному диктату. В докладе, посвящённому теме внешнего вмешательства во внутренние дела России и подготовленной комиссией по защите государственного суверенитета Совета Федерации во главе с А.Климовым, отмечено: «Выступая в июне 2017 г. в Петербурге перед участниками ПМЭФ, Президент РФ В.В. Путин подчеркнул: «В мире не так много стран, которые обладают суверенитетом. Россия очень дорожит тем, что мы этим суверенитетом обладаем»3. За десять лет до этого глава российского государства в рамках заседания Валдайского форума 2007 г. обратил внимание на то, что «суверенитет — это очень дорогая вещь, можно сказать, эксклюзивная в мире. Для России суверенитет — не политическая роскошь, не предмет гордости, а условие выживания в этом мире». [Предварительный доклад Временной комиссии Совета Федерации, 2017, C.8]

Это своего рода роскошь XXI в. В глазах сторонников неоимпериалистической гегемонии такие государства идентифицируются как «чуждые» элементы системы, а любые попытки отстаивать суверенную позицию расцениваются не иначе как «бунт» и вызов новому порядку.

Однако вопреки неверным представлениям о том, что эволюция международных отношений — это единственный заранее определенный вектор — мировые процессы движутся своим собственным уникальным способом. Так Российская Федерация вопреки желанию западных идеологов глобализма не распалась на части, смогла преодолеть негативные последствия 90-ых годов, сохранить суверенитет и национальное самосознание, вернуть себе статус великой державы, определяющей развитие системы международных отношений. Прогнозируемое выдвижение Китая на передовые позиции и возрастающий статус региональных форматов взаимодействия меняет политические расклады на международной арене.

Значительной части мира наконец-то удается преодолеть комплекс неполноценности в отношении Запада. То, что мир XXI в. не будет «западным» констатировали и аналитики ЦРУ США. В вышедшем еще в конце 2012 г. докладе Национального разведывательного совета «Глобальные тенденции 2030: Альтернативные миры» отмечается «возрастание роли локальных идеологий». [«Глобальные тенденции 2030: Альтернативные миры», 2012] Однако одно дело признавать объективную реальность, другое — смириться с ней, отказаться от иллюзий доминирования Запада в мире и начать выстраивать конструктивные взаимоотношения с теми, кто успешно бросает вызов этим хищным устремлениям. США стремятся остаться на вершине глобальной иерархии, пытаясь защитить позиции базирующегося под его зонтиком капитала, которому эта защита в настоящий момент нужна больше, чем когда бы то ни было.[2]

На фоне утраты иллюзии безраздельного лидерства США и страны, идущие в фарватере внешнеполитической матрицы Вашингтона, предпринимают активные попытки противодействовать изменениям и любым способом пролонгировать выгодное им политическое статус-кво.

И в этом смысле не имеющий ничего общего с классикой либерализма новый постмодернистский империализм лучше всего подходит для выполнения поставленной задачи.

  1. Постмодернизм в политике

Появление новой философской основы для идеологии Запада не было случайным. Европейский политико-философский модерн обозначил свою высшую точку развития в идеях Гегеля, Маркса, Энгельса и Ленина. В 1960-е годы прошлого века интеллектуальная популярность социализма с основой на диалектическом материализме и принципах социального прогресса была очевидна и воспринималась западным управляющим классом как экзистенциальная угроза.

Именно это вынудило американские и европейские политические элиты, а значит и современных им буржуазных философов начать поиск фундамента для альтернативной социальной трансформации за пределами модернистской парадигмы и с сохранением контроля за происходящими в западном обществе процессами. Этот рывок был осуществлён усилиями целого ряда мыслителей середины XX в. — Жака Дерриды, Мишеля Фуко, Луи Альтюссера, Жака Лакана и др.

Выдающийся французский социолог Пьер Бурдьё замечал: «Ощущение того, что мы утратили традицию Просвещения, связано с тем, что всё восприятие мира перевернулось из-за господствующих сегодня неолиберальных взглядов. По-моему, неолиберальная революция — это революция «справа» в том смысле, в каком о консервативной революции говорили в Германии в тридцатые годы». [Грасс, 2000, С.4-8] Здесь очень четко видно смысловое родство неолиберализма и неоконсерватизма, как проявлений одного и того же процесса в разных сферах экономики и политики, которые смыкаются в смысловом поле.

Не случайно чуть позднее Д.Белл, З.Бауман, Ю.Хабермас уже описывают постмодернизм как смысловую основу неоконсерватизма, для которой характерны эстетическая эклектика вплоть до полной потери ориентира, фетишизация понятия свободы и потребления, а также другие очевидные черты «постиндустриального общества».

Не отвлекаясь на частности скажем, что идеология постмодернизма не предполагала дальнейшего развития, она была рассчитана на жизнь «здесь и сейчас» без восходящего вектора в будущее, что, к слову, лежало в основе маркситко-ленинской теории. Собственно, многие основатели постмодернизма рассматривали его сразу как философию кризиса западного сознания. Однако такой подход достигал искомой цели — например, переводил социально-политическую и даже социально-экономическую протестность в мире и внутри самих западных стран в область психологии, культуры, этики.

Постмодернисты еще добавили тезис, изложенный, например, Жаном-Франсуа Лиотаром о том, что современное общество устало от «метанарратива», т.е. «великих историй» — прогресса, просвещения, социальной справедливости (концепция «недоверия к метанарративам» стала одним из краеугольных камней философии постмодернизма). [Лиотар, 1998] Однако уйти от метанарративного видения мира было не так-то просто. Данное обстоятельство производно от неустранимых, неизменных свойств человеческого мышления. При попытке осмыслить историю как целое в сознании человека неминуемо выстраивается именно нарратив — тип текста, в котором говорится об изменениях некоего объекта во времени, а эти изменения оформляются в целостную структуру с очевидной идеологической подосновой.

Таким скрытым нарративом, который на самом деле предложил постмодернизм, стало появление так называемого «общего знаменателя», под который предполагалось подвести крайне сложный, неоднородный, разрозненный и противоречивый мир в целом.

Постмодернизм начал проникать в систему международных отношений в 70-80-е гг. ХХ века. В данной плоскости эта система идей постулировала следующие основные мировоззренческие максимы: отрицание понятия истины; предельный прагматизм; эклетизм; анархо-демократизм. Кроме того, философ Ж. Деррида говорил, что весь мир разрывается не между национализмом и его противоположностью, а между разными типами национализма. [Жак Деррида в Москве, 1993] И речь здесь идет о том, на что именно те или иные национальные элиты (сегодня уже и наднациональные) готовы пойти ради удовлетворения идей собственного превосходства, включающего в себя и экономическое доминирование. Можно ли ради такой не вполне гуманистической цели провоцировать войны и хаос, можно ли свергать законные правительства, в результате чего целые регионы будут тонуть в огненном и кровавом пожаре? Как представляется, западные постмодернистские капиталисты с этим вполне определились.

Несмотря на хаотичный базис, политический постмодернизм оказался достаточно успешным. Этому способствовало крушение прежней системы международных отношений и вовлечение в западную систему ценностей многих стран мира, включая бывших членов Восточного блока в Европе и на пространстве бывшего СССР. Кроме того, на постмодернистской идеологической основе был дан старт новой вехе в истории Европейского Союза — в 1992 г. был подписан Маастрихтский договор, который сформировал контуры современной ЕС и положил начало постепенному стиранию границ в регионе.

Многие американские и европейские лидеры 1990-2000-х гг. в своей политике демонстрировали приверженность принципам постмодернизма. Например, политика США в этот период времени приобрела ярко выраженный мессианский характер, Вашингтон приступил к политике распространения «универсальных» пост-ценностей по всему миру, при этом инструменты осуществления этой политики не всегда были мирными.

Внешняя политика западных стран в это время вообще опиралась на базисы постмодернизма:

  • в международных отношениях стало «нормой» несоблюдение действующего и общепринятого международного права (военные операции США и союзников в Югославии, Ираке, Ливии, Сирии и т.д.), то есть произошло отрицание норм, ранее считавшихся истиной.
  • в основу внешней политики был положен коммерческий интерес и экономические выгоды от совершения тех или иных действий.
  • значительно расширилось применение «двойных стандартов» в политической практике.
  • в рамках развития анархо-демократизма: за 20 лет произошло падение значения роли государственных акторов в международных отношениях: различные компании, группы интересов, кланы и т.д. приобрели все большее влияние.

Однако эта система оказалась не такой жизнеспособной, как многие предполагали в 90-е гг. Постмодернизм после 2010 г. столкнулся с противодействием в базисе — проблемой возрождения национального экономического самосознания в странах Европы и Северной Америки, «арабской весной» и попыткой передела ресурсов на Ближнем Востоке, волнами мирового финансового кризиса и т.д.

По вопросу глобального кризиса международной политико-экономической системы известный неомарксист И.Валлерстайн отметил следующее: “Современная миро-система как система историческая вступила в стадию завершающегося кризиса и вряд ли будет существовать через пятьдесят лет. Однако поскольку результаты кризиса не могут быть определены заранее, мы не знаем, станет ли пришедшая на смену новая система (или системы) лучше или хуже той, в которой мы живем ныне. Но что мы действительно знаем — это то, что переходный период будет грозным временем потрясений, поскольку цена перехода крайне высока, его перспективы предельно неясны, а потенциал воздействия небольших изменений на итоговый результат исключительно велик”. [Валлерстайн, 2004, С.5]

В современном мире вероятность ядерной войны крайне низка, что вынуждает разрабатывать иные стратегии достижения победы. Механизм введения против неугодных стран, ее отдельных представителей и особенно элит односторонних принудительных мер (санкций) и других ограничений стал для последователей глобализма одним из инструментов невоенного противоборства. Стратегия ослабления и развала изнутри стара как мир и нередко доказывала американцам свою эффективность.

  1. Санкции

В начале прошлого года аналитический исследовательский центр RAND Corporation, имеющий давнюю связь с американским разведсообществом, подготовил доклад «Сила принуждать» о перспективных «невоенных» стратегиях воздействия на противников и конкурентов США с пометкой — «Подготовлено для армии США». Логика документа выглядит очень прямолинейно и откровенно. Приведем несколько цитат:

  1. «США становится труднее, дороже и рискованнее использовать военную силу, чтобы противостоять многим угрозам международной безопасности, которые появятся в ближайшие годы. Несмотря на то, что в отдельных случаях не может быть никакой альтернативы военной силе, для политики США нужно большее число невоенных вариантов, из которых можно выбирать невоенные способы принуждения, сдерживания, ослабления и наказания тех стран, которые угрожают миру, безопасности и интересам США».
  2. «Для принуждения могут использоваться следующие инструменты управления государствами: экономические санкции, карательные политические меры, кибероперации, скрытые разведывательные операции, военная помощь, пропаганда, ограничение или манипулирование торговлей, запрет перемещения товаров и движения людей, поддержка политической оппозиции».
  3. «Россия, Иран и другие менее устойчивые, чем Китай, государства — более привлекательные цели для принуждения (moreinvitingtargetsforcoercivepower)». [Gompert, David C., HansBinnendijk, 2016, P.12]

По мнению американских экспертов, среди основных альтернативных инструментов достижения собственных целей — важное место занимают: разного рода экономические санкции:

  1. «Глобализация торговли, инвестиций, финансов, информации и энергии дают Соединенным Штатам перспективные варианты принуждения, особенно в отношении противников, которые зависят от доступа к таким рынкам и системам».
  2. «Прекращение доступа к глобальным межбанковским системам может повлечь серьезный ущерб и болезненные экономические последствия».
  3. «Участвовать в финансовых санкциях должны ключевые страны с ведущими банками».
  4. «В дополнение к этим инструментам P2C Соединенные Штаты могли бы развивать способность использования энергетических поставок в качестве силы принуждения».
  5. «Соединенные Штаты должны отточить свою способность контролировать финансовые активы и потоки, и изолировать непокорные государства и банки, которые вступают в хозяйственные отношения с враждебными странами».
  6. Умелое и целенаправленное сочетание перечисленных способов может нарушить функционирование и доверие государств и рынков, и, таким образом, иметь высокое принуждающее значение (для враждебных режимов). [Gompert, David C., HansBinnendijk, 2016, P.9]

Применения санкций в качестве инструмента реализации политики уходит глубоко в историю международных отношениях. Сами же санкционные ограничения могут касаться не только непосредственно экономической, но и политической, дипломатической и др. сфер деятельности. Цель принятия санкций всегда оставалась одной — воздействовать на страну-мишень без применения комплексных военных действий, ослабляя ее и подталкивая к политической капитуляции. Одной из наиболее эффективных форм санкционного давления в настоящий момент принято считать экономическое. Это связано с тем, что в условиях создания единого глобального рынка экономические связи стали играть важную роль, соответственно, их разрыв ведет к значительным издержкам.

Среди основных современных инструментов санкционного экономического давления необходимо выделить ограничения в области торговли, обмене технологиями, финансовом рынке. Интенсивность экономических санкций определяется уроном, который они несут государству, против которого направлены. Санкции могут охватывать:

—         все население страны-мишени, ее экономическую систему;

—         политический режим, лица, принимающие решения;

—         отдельные отрасли экономики страны-мишени;

—         отдельные финансово-промышленные группы.

Не вызывает сомнения тот факт, что санкции разной интенсивности наносят ущерб государству. Неудивительно, что быстрое развитие санкционных инструментов приходится на период «Холодной войны», для которого характерно политико-идеологическое противостояние двух систем. Для того времени характерно использование санкционных инструментов давления со стороны США по отношению к странам социалистического лагеря, в первую очередь, против СССР. Советский Союз был практически не зависим от международных финансовых институтов, что делало это направление санкционного давления практически бесполезным, однако давление было эффективным в контексте технологического обмена.

В 1970-80-хх гг. в международных отношениях санкции были использованы 71 раз, при этом в 49 случаях под ударом оказывались развивающиеся страны.[3] Таким образом, становится понятно, что объектами санкционного давления Запада оказывались те страны, которые могли составить ему прямую конкуренцию в будущем или выбрать социалистический путь развития.

Распад социалистической системы не привел к снижению санкционного давления на развивающиеся страны. В 90-е гг. в связи с победой либерально-капиталистического блока в «Холодной войне» санкционное давление стало использоваться, как инструмент продвижения либеральных ценностей среди развивающихся стран.

Типическим для «Холодной войны» примером экономических санкций стала политика так называемого «арабского бойкота». Он ставил перед собой, в первую очередь, политические цели и проводился на протяжении длительного временного интервала. Система экономических санкций была лишь одним из инструментов давления арабских стран на Израиль. Она использовалась в связке с дипломатическими, военными и другими методами. Несмотря на тотальный бойкот государства Израиль со стороны арабского мира, Тель-Авив с успехом смог преодолеть его последствия, поскольку это стало одной из причин, побудивших израильское руководство, наладить отношения с ведущими странами Западной Европы и США. В 1977 г. американский конгресс запретил американским компаниям поддерживать Арабский бойкот или участвовать в нем. [Глебова, 2005]

За годы своего существования постоянно подвергался санкционному давлению Советский Союз. Еще до Второй мировой войны СССР подвергался торгово-экономической дискриминации со стороны стран Запада, в первую очередь бывших союзников царской России по Антанте: в 1929 г. был введен запрет на прием от СССР западными банками и фирмами золота, а в 1930 г. было введено эмбарго на ввоз во страны Европы всех советских товаров, кроме зерна. Отметим, что этот шаг спровоцировал массовый голод в ряде советских республик, от которого больше всего пострадали РСФСР, УССР, КССР.

Окончание Второй Мировой Войны СССР встретил в стане победителей, внеся основной вклад в победу над нацистской Германией. Однако для своих уже на тот момент бывших союзников — США и Великобритании СССР продолжал оставаться идеологическим противником, новая «Холодная война» уже была на пороге. Как было отмечено выше, санкционное давление применяется в тех случаях, когда ведение классической войны не представляется возможным или слишком затратным. Так и было в случае с СССР.

В 1949 году г. ряд стран, относящихся к прозападному блоку, например, США, Великобритания, Канада, Франция, ФРГ и т.д., объединились в международную организацию — Координационный комитет по экспортному контролю (КОКОМ). Основным направлением деятельности этой организации было составлении перечня товарных позиций и технологий, экспорт которых в страны только еще формирующегося социалистического блока был запрещен. Таким образом, государства, продвигающие либерально-капиталистические ценности, начали неприкрытое давление на другие страны по идеологическим мотивам.

На протяжении всего периода «Холодной войны», вплоть до начала «перестройки» в СССР, то есть демонтажа модели «социализма» экономическое давление на страны соцблока постоянно возрастало. В 1974 г. была принята известная поправка Джексона-Веника к закону о торговле США, ограничивающая торговлю со странами, нарушающими права человека, в частности, препятствующими эмиграции. В 1980 г. США ввели запрет на продажу в СССР новейшей компьютерной техники и ЭВМ. Запад зачастую связывал введение санкций против СССР с его внешней политикой: в 1979 г. были введены (в том числе и политические) санкции за вторжение советских войск Афганистан, в частности, страны капиталистического мира объявили бойкот Олимпийским играм в Москве в 1980 г., в 1981 г. принятие санкций увязывалось с событиями в Польше и т.д.

Важно отметить, что с постсоветской России, ставшей на западный путь развития, санкции так и не были полностью сняты. Например, поправка Джексона-Веника была официально отменена в 2012 г. При этом одним пакетом Конгресс принял «список Магнитского». В 1998 г. после объявления дефолта в России западные партнеры рассматривали возможность ареста зарубежных счетов Банка России, по политическим причинам вопрос санкций против России поднимался в 1999 г. в связи с событиями в Югославии и в 2008 г. из-за пятидневной войны в Южной Осетии, осенью 2013 г. в США рассматривался вопрос о введении санкций в отношении крупных российских банков за сотрудничество с правительством Сирии. Таким образом, фактически Россия всегда в различной степени находилась под санкционным давлением.

Интересным примером использования санкций является экономическое давления на Ирак в 1990-1995 гг. С одной стороны, в санкционном давлении на Ирак были задействованы ресурсы ООН, как отмечал в своем заявлении в Совете Безопасности ООН действующий на тот момент представитель Кубы А.деКвесада, экономические санкции, введенные резолюцией 661, оказались беспрецедентными за всю историю развития организации. Использование инструментов ООН в интересах западных стран, которые были заинтересованы в ослаблении режима С.Хуссейна для продвижения своего политического влияния на Среднем Востоке, оказалось возможно только с потерей СССР роли сверхдержавы, а затем и его распадом. Однако необходимо отметить, что санкционное давление на Ирак своей цели не достигло: до начала военной операции коалиции во главе с США территория Кувейта, из-за оккупации которого и было оказано давление на С.Хуссейна, находилась под контролем иракской армии.

После окончания «Холодной войны» экономическое давление продолжало оставаться важным внешнеполитическим инструментом. Из 14 случаев применения экономических санкций ООН 12 приходятся на период после 1990 года.[4] Наибольший резонанс вызвало применение санкционного режима против Югославии, Ирана и Северной Кореи.

Во время «Холодной войны» СФРЮ была важным направлением во внешнеполитическом курсе США, являясь своеобразной «арбитражной зоной» между двумя сверхдержавами. После развала СССР Югославия — потенциальный союзник России на Балканах, оказалась в центре самой настоящей         гибридной агрессии. Во время поездки в Белград в июне 1991 г. госсекретарь Дж. Бейкер дал понять силам дезинтеграции, что их попытки расколоть Югославию не встретят сопротивления Вашингтона. Санкции против Югославии, в конечном счете, затронули каждого гражданина страны. За 90-е гг. уровень жизни значительно сократился, были созданы предпосылки для появления новых сепаратистских движений.

В идеологическом плане главная опасность, исходившая от Югославии для западной либеральной идеологии, заключалась в том, что после распада социалистического блока в Восточной Европе и развала СССР, Белград остался единственной в Европе силой, способной предложить миру альтернативный путь развития.[5]

Использование санкционных инструментов давления на Иран началось сразу после «исламской революции» 1979 г., в результате которой к власти в Тегеране пришли ярко выраженные антизападные силы. Таким образом, Вашингтон лишился одного из своих ключевых союзников в регионе — шахского Ирана. США оказывали экономическое давление на Иран с 1979 г., однако Тегеран не изменял основного вектора своей политики. С 2006 г. санкции против Ирана были введены на уровне ООН, этому решению способствовало желания иранских властей получить свое ядерное оружие, что вызвало опасение у всех без исключения ядерных держав. Сильный удар по иранской экономике нанес запрет на экспорт иранской нефти, во времена шаха нефтедоллары были основным источником государственных доходов, в настоящий момент доля доходов от экспорта энергоресурсов не превышает 15%.[6] Таким образом, потери Ирана исчисляются сотнями миллиардов долларов.

Однако в настоящий момент США по-прежнему опасаются усиления роли Ирана в процессах, происходящих на Ближнем Востоке. Это выражается в том, что действующий президент США Д.Трамп предпринимает энергичные шаги для приостановления частичной отмены санкций против Ирана. Страна обладает большим потенциалом своего развития, что в будущем позволит ей активно политическими мерами противостать в границах региона Персидского Залива.[7]

Новым этапом в развитии санкционных инструментов стало введение ограничений против Российской Федерации из-за событий «Русской весны» на Украине весной 2014 г. При рассмотрении антироссийских санкций важно определить, что их набор с марта 2014 г. был значительно расширен. Изначально санкции вводились против конкретных лиц, принимающих решения. В дальнейшем они были расширены до отраслевых. При этом в ходе введения указанных санкционных пакетов против России подчёркивалось взаимодействие партнёров по НАТО по обе стороны Атлантики. На настоящий момент США расширили санкционный набор инструмент против России вплоть до принятия соответствующего билля.

Принятие данных решений во внешней политике стран НАТО связано с тем, что западные партнеры увидели в развивающейся и укрепляющейся России угрозу продвижения своих интересов.[8] Развитие ситуаций в Грузии в 2008 г., в Сирии в 2013 г. показало, что Москва при наличии политической воли способна отстаивать свою собственную точку зрения, в том числе в тех ситуациях, когда она в корне отличается от позиции западных стран.

Текущая санкционная политика против России интересна еще тем, что она является первым примером использования санкций, как инструмента принуждения против ядерной державы, страны-постоянного члена Совета Безопасности ООН, после окончания биполярного противостояния. Эта тенденция дает возможность отметить следующее обстоятельство: в современную политику постепенно возвращается риторика времен идеологического противостояния «Холодной войны».

  1. Идеология и новая философия

Отметим, что откровенность в постановке задачи глобального доминирования с применением всех доступных инструментов не может не опираться на выстроенную идеологическую базу. Более того, происходящее в материальном мире через инструменты политического является диалектическим отражением сознания акторов политических процессов. И если, например, разного рода санкции столь явно становятся легитимным в глазах западных элит приемом удовлетворения собственных интересов — значит они уже стали органичной частью идео-конструктов американских политических элит. А значит и противостоять им нужно не только механизмами внешнеполитического контура, но и в пространстве собственной идеологии.

Объективная реальность заставляет нас прийти к выводу, что если сегодня у государства нет своей идеологии, то у него неизбежно будет чужая, чаще всего привнесенная по линии «мягкосиловых» инструментов внешней политики.

Не случайным представляется, что от идеи всеобщей «деидеологизации» отказались (одни раньше другие позже) большинство самих ее авторов и приверженцев — например, Раймон Арон (выступал за деидеологизацию науки и глобализацию, сторонник теории индустриального общества), Дэниел Белл (создатель теории постиндустриального общества, «социалист в экономике, либерал в политике и консерватор в культуре»), Збигнев Бжезинский (неоконсервативный геополитик), Роберт Нисбет (идеолог консерватизма).

Р.Арон в своей книге «Опиум для интеллигенции», сравнивая марксистскую идеологию с религиозным учением, писал: «государство, навязывающее нам правоверное толкование каждодневных событий… толкование всего развития и, в конечном счете, — смысл человеческого бытия. Оно хочет подчинить своей псевдо-истине творчество духа, деятельность общественных групп». [Арон, 1960, С.233]

З. Бжезинский в свете развала Советского Союза отмечал: «Ограничения идеологического характера также подрывали созидательный потенциал Советского Союза, делая его систему все более косной, а его экономику все более расточительной и менее конкурентоспособной в научно-техническом плане». [Бжезинский, 1997, C.5]

Все они в итоге пришли к выводу, что под «концом идеологии» нужно понимать лишь «избыточный догматизм». А американские неоконы 80-90-х откровенно заявили, что «неидеологизированная политика — это политика аморальная». До нас обозначенная «интеллектуальная волна» дошла с опозданием, если, конечно, не включать в это размышление известный конспирологический контур.

Без идей, как без ответа на вопрос «что делать?», общество просто не может нормально существовать. Мы — коллективный биосоциальный вид, который изначально стремился не просто выжить, но и переделать самих себя и окружающий мир в некую лучшую сторону. Большие идеи и инновации до наступления современной эпохи возникали лишь эпизодически, очевидно, потому, что очень долгое время оставались практически неизменными базовые структуры повседневности. Теперь наоборот — изменения иногда в форме обрушения идут слишком быстро. Набранные темпы позволяют использовать самые различные манипулятивные технологии воздействия, чем активно пользуются наши западные оппоненты. Как говорил один из отцов-основателей современного понимания PRа Э.Бернейс: «Сознательное и умелое манипулирование упорядоченными привычками и вкусами масс является важной составляющей частью демократического общества». [Бернейс, 2010] В таких условиях «каркасом» общества, а значит и любых общественных явлений может стать только четкая идеология — как система направляющих ценностных принципов и взглядов на общественно-политическое устройство. Новые идеи должны формировать не хаотичную совокупность, а упорядоченное множество. С психологической же точки зрения «идеологемы» — это фактически цельные, несводимые к сумме своих частей, образования сознания, метанарративные гештальты (нем. Gestalt — форма, образ, структура).

Именно такие формы массового сознания выступают исходным пунктом, своего рода определяющим фундаментом, в долгосрочном социальном развитии. Программные установки идеологической концепции, как правило, содержат квинтэссенцию идей и усилий для предстоящих свершений, ориентирующие положения, над которыми необходимо работать сегодня, чтобы достичь целей в будущем. Потому что «в любом диалектическом движении по кругу (спирали) начало определяет себя как неразвитый результат, а результат — как развитое начало». [Смирнов, Попов, 2015] В этом смысле идеология — это неотъемлемая часть проектируемого будущего.

Важная сторона вопроса — кто должен и кто в конечном счете будет создавать идеологию, непосредственно участвовать в ее разработке и наполнении. Нужно работать не только в формате забюрократизированного законотворческого процесса (так сказать путь подачи документа «сверху»), а слушать и слышать позицию, предложения и мнения «снизу». Только такая система идей сможет выжить в «белом шуме» информационного общества и стать маршрутом преобразований.

Национальная идея (идеология) в качестве неотъемлемого компонента должна содержать образ желаемого будущего, к которому нужно (можно) стремиться. Он может быть несколько размыт, но реален, достижим и обязательно должен быть привлекателен. Иной вопрос состоит в том, что заложить в «сердцевину» идеологии современной России? Как высказывался президент России В.В.Путин, объединяющей идеологией должен стать патриотизм, мы добавим — активный патриотизм. Сегодня требования к идее патриотизма исключительно высоки. Она должна не только ностальгически согревать чувства россиян, попранные в последнее двадцатилетие, но и определить главные направления развития страны, а значит, на ее основе должны быть созданы экономика, внутригосударственные, межэтнические и социальные отношения, мораль, эффективно действующие наука, образование, воспитание.

Все это укрепит национальную идентичность. В строгом соответствии с классическим определением политической нации (не путать с этносом, национальностью, нацизмом): «Нация есть исторически сложившаяся устойчивая общность людей, возникшая на базе общности языка, территории, экономической жизни и психического склада, проявляющегося в общности культуры». [Сталин, 1946, С.296-297]

Думается, что тезис об отмирании наций и национальных государств при глобализации носит манипулятивный характер и создан представителями западной универсалистской элиты «конца истории», поборников утопии об идеальном «глобальном» человеке будущего, который существует вне контекста социальной принадлежности, пола, цвета кожи и страны. Однако даже «кремлевские мечтатели» начала 20 века были куда более реалистичны. Они отдавали себе отчет в том, что такой человек, если и появится, то очень нескоро, и никак не ранее построения полного развитого коммунизма. О конкретных сроках которого мог говорить только теоретически безграмотный Н.С.Хрущев.

Анализ же реального положения вещей пока говорит об усилении конкуренции именно между социально-экономическими нациями, которые в ходе борьбы научились наносить друг другу разрушающие удары в форме «хаотизации», «гибридных воздействий» и т. д.

Таким образом, параллельно был дан старт формированию новой платформы развития человечества — неомодернизма. В архитектуре неомодернистский стиль отвергает вычурность и избыточную усложненность постмодернизма, стремится к большей простоте и ясности. Неомодернизм предполагает возвращение мира к ярко выраженной национальной модели, возвращению инструментов протекционизма в экономике и защиты государственных интересов во внешней политике и т.д.

По этому поводу Генеральный директор Российского совета по международным делам (РСМД) А.Кортунов отмечает: «Внешнеполитический постмодернизм выродился до тривиального стремления удержать статус-кво и в силу этого был обречен… И все-таки, даже если на каком-то фронте наступление неомодернизма будет остановлено, а постмодернистское подполье частично преуспеет в попытках подорвать его изнутри, мир уже никогда не вернется к золотому веку постмодернизма». [Кортунов, 2017]

Закат постмодернизма (но не пост-модерна) в 2010-х гг. уже был очевиден, однако становление неомодернизма (пост-пост-модернизма) также обещает быть долгим. В странах-центрах постмодернизма политические лидеры уже не смогли вложить новые смыслы в свою риторику, дать новое послание своим народам, победа «брексит» в Великобритании и высокая поддержка на президентских выборах Д.Трампа в США — закономерность, которая формирует тренд текущего столетия. В тоже время важно понимать, что постмодернизм для каждой страны, для каждого народа будет свой, его еще предстоит выработать.

Тем не менее, базисы неомодернизма становятся все более ясными:

  • суверенный национализм (каждая нация будет себя позиционировать, как особую и исключительную, что характерно для многих стран, начиная от США и Польши и заканчивая Китаем);
  • трансакционализм предполагает сотрудничество по экономическим вопросам, как с политическими партнёрами, так и с соперниками. Ярким примером данного поворота во внешней политике США является применение методов «селективной дипломатии»;
  • экономический прагматизм постепенно вытесняется интересами во внешней политике, объявляя не менее важными такие понятия, как национальная безопасность, этнокультурная идентичность, государственный суверенитет;
  • историзм предполагает повсеместное использование опыта прошлого, как во внутренней, так и во внешней политике. Отсюда — возрождение давно забытых «больших нарративов», особенно заметное во Франции и в Японии (не стоит забывать, что, например, в России, в Польше, в Китае и в Индии «большие нарративы» не переставали существовать даже на пике развития постмодернизма). Это явление ведет к крушению универсального подхода, характерного для постмодернизма.

На современном этапе развития весьма сложно говорить о скорой победе неомодернизма. Ярко прослеживается нежелание наднациональных элит возвращаться в эпоху сильных государств-наций, в настоящий момент серьёзная борьба идет внутри американского общества, Германия в ЕС стала одним из проводников постмодернизма и т.д. Исход этой борьбы пока не ясен, однако, учитывая быстрые темпы развития современного общества, отметим, что век неомодернизма, вероятно, может оказаться недолгим. Мировые лидеры, народы, государства находятся в постоянном поиске базиса для будущего развития, сейчас никто не может сказать, куда политическая мысль пойдёт через год-два, не говоря уже про глобальные прогнозы, которые в конце XIX в. строил К.Маркс и его последователи.

Источники и литература:

  1. Арон Р. Опиум для интеллигенции / Арон Р. ;пер.с фр.. — ЦОПЭ — Мюнхен : ЦОПЭ, 1960. — 240 с.
  2. БернейсЭ. Пропаганда. М.: Hippo Publishing LTD, 2010.
  3. Бжезинский З. Великая шахматная доска (Господство Америки и ее геостратегические императивы). М.:Междунар. отношения, 1998.
  4. Богатуров А.Д. Системная история международных отношений в четырех томах. События и документы. 1918–2003. Т. 1-4. 2006. 2088 с.
  5. Валлерстайн И. Конец знакомого мира: Социология XXI века/Пер. с англ. под ред. В.И. Иноземцева. — М.:Логос, 2004. — 368 с.
  6. Глазьев С.Ю. Как не проиграть в войне / Сайт академика РАН С.Ю.Глазьева. URL: https://www.glazev.ru/articles/153-geopolitika/54457-kak-ne-proigrat-v-voine (дата обращения: 18.10.2017).
  7. Глебова Н.C. О ситуации вокруг арабского бойкота / Институт Ближнего Востока РАН. URL: http://www.iimes.ru/?p=3913 (дата обращения: 18.10.2017).
  8. «Глобальные тенденции 2030: Альтернативные миры» (GlobalTrends 2030: AlternativeWorlds) / Сайт Центра военно-политических исследований. URL: http://eurasian-defence.ru/sites/default/files/DS/Documents/global-trends-2030-rus.pdf (дата обращения: 18.10.2017).
  9. «Грани глобализации. Трудные вопросы современного развития», М.: Альпина Паблишер, 2003. — 592 с.
  10. Грасс Г. Безответственность — определяющий принцип неолиберальной системы: Диалог нем. писателя Г. Грасса и фр. социолога П. Бурдье (подгот. к печ. А. Толпегин) // Диалог. 2000. № 4. С. 4–8.
  11. Делягин М.Г. Новые технологии цветных революций: не готовьтесь к позавчерашней войне бойкота / Сайт Михаила Делягина. URL: https://delyagin.ru/articles/187-pozitsija/36321-novye-tehnologii-tsvetnyh-revoljutsii-ne-gotovtes-k-pozavcherashnei-voine?print (дата обращения: 18.10.2017).
  12. Деян Михайлович, Геополитика будущего: войны за ресурсы и новый империализм // Свободная мысль. — 2016 — №2 — С. 59—86.
  13. Жак Деррида в Москве. Пер. С фр и англ./ Предисловие М. К. Рыклина. — М.: РИК „Культура», 1993.
  14. Жан-Франсуа Лиотар Состояние постмодерна. Перевод с французского Н. А. Шматко, «Институт экспериментальной социологии», С-П., 1998 г.
  15. Кортунов А. От постмодернизма к неомодернизму, или Воспоминания о будущем / Сайт РСМД. URL: http://russiancouncil.ru/analytics-and-comments/analytics/ot-postmodernizma-k-neomodernizmu-ili-vospominaniya-o-budushch/ (дата обращения: 18.10.2017).
  16. Ленин В.И. Империализм, как высшая стадия капитализма. — Полн. собр. соч., т. 27.
  17. Монтескье Шарль Луи О духе законов, кн.6 / Избранные произведения / Общ. ред. и вступ. ст. М. П. Баскина. — М.: Гослитиздат, 1955.
  18. Нарочницкая Н. «Нельзя объяснить слепому, что здесь темно» / Сайт Взгляд.ру. URL: https://vz.ru/politics/2014/1/16/666224.print.html (дата обращения: 18.10.2017).
  19. Предварительный доклад Временной комиссии Совета Федерации по защите государственного суверенитета и предотвращению вмешательства во внутренние дела Российской Федерации. / Сайт Совета Федерации Российской Федерации. URL: http://council.gov.ru/media/files/f8SAIXEeNH3T8krO2G1fHZA2W2hTRuMJ.pdf(дата обращения: 18.10.2017).
  20. Смирнов И.К., Попов М.В., Диалектика капитализма и социализма, С-П.: Фонд Рабочей Академии. 2015.
  21. Сталин И. Марксизм и национальный вопрос. — Соч., т.2, М., 1946.
  22. Фукуяма Ф. Конец истории? // Вопросы философии. — 1990. — № 3. — С. 84—118.

На иностранном языке:

  1. Braudel F., Afterthoughts on Material Civilization and Capitalism, trans. Patricia Ranum (Baltimore: JohnsHopkinsUniversityPress, 1977), p. 64.
  2. Chomsky N. Rogue states: the rule of force in world affairs / Noam Chomsky. London : Pluto Press, 2000
  3. Gompert, David C. and Hans Binnendijk. The Power to Coerce: Countering Adversaries Without Going to War. Santa Monica, CA: RAND Corporation, 2016. https://www.rand.org/pubs/research_reports/RRhtml. (дата обращения: 18.10.2017).
  4. Sandel M. Liberalism and the Limits of Justice. Cambridge: Cambridge Univ. Press, 1982, p. 1-14, 175-183.

 

[1]URL: https://iz.ru/news/252080

[2] Kirkham K. An overview: From contradictions of capital to the history of contradictions of the welfare state. // Журналисследованийсоциальнойполитики. — 2017 — выпуск 15 — №2 — сс. 309-322.

[3] Балуев Д.Г. Эволюция экономических санкций как инструмента внешней политики // Международные процессы– 2014. Том 12. Номер 3 (38). Июль-сентябрь . — С.25

[4] Балуев Д.Г. Эволюция экономических санкций как инструмента внешней политики // Международные процессы – 2014. Том 12. Номер 3 (38). Июль-сентябрь . — С.25

[5] Пономарева Е.Г. Да не будет забыто! Агрессия НАТО против Югославии / Е.Г. Пономарева // Обозреватель. – 2014. № 6. – С. 83-100.

[6] URL: https://oilcapital.ru/news/markets/30-11-2015/dolya-neftyanyh-dohodov-v-vvp-irana-sostavit-v-2016-godu-15-sovetnik-prezidenta-iri

[7]Юртаев В.И. (2017). Иран в ситуации трансформации санкционного режима. Контуры глобальных трансформаций: политика, экономика, право, 10 (2). 66–80. DOI: 10.23932/2542-0240 -2017-10-2-66-80

[8] URL: https://interaffairs.ru/jauthor/material/985