Задача описания Туранской цивилизации в недавней «Ноомахии» связана с тем, что Турана нет. Это была реконструкция общества прошлого, археологический том, где Туранскую цивилизацию приходилось по крупицам восстанавливать на основании археологических исследований, лингвистического анализа, того, что мы знаем об этнологии, этнографии — по сути, искусственными методами.
Собственно Туранскими народами можно назвать немногие. Например, осетины — последние носители сарматов, некие пуштунские племена, прямые потомки индо-европейских кочевников в Великой степи. Есть они потомки и в Нуристане, есть калаши в Пакистане и Афганистане, анклавы непосредственно туранских культур и индоевропейских кочевых племен. Но в основном это, конечно, условная реконструкция.
В чем важность Турана? Само понятие Турана иногда воспринимается искаженно, потому что это термин, который мы знаем из Сухраварди, из Шахнаме, где речь идет о противостоянии Ирана и Турана. Под Ираном Шахнаме понимает иранскую оседлую цивилизацию, а под Тураном — кочевую цивилизацию.
И вот Фирдуоси пишет это в тот период, когда под кочевниками уже выступали несколько столетий в основном тюркские народы. Отсюда возникает ощущение, что Туран связан как-то с турками (тот же самый или похожий корень), и, соответственно, якобы Туран и Иран — это противостояние тюркского и индоевропейского, в частности, иранского мира. Это не верно, ни этимологически, ни исторически, потому что Фирдуоси взял термин «Туран» из «Авесты», из древнейших слоев доисламской культуры, где этот термин существовал с незапамятных времен, когда еще никаких турок на просторах Евразии и евразийских степей не было.
Когда мы начинаем рассматривать термин — это индоевропейский термин — то он означал не что иное, как народ. Очень близкое понятие к литовскому «таута» (нация, народ), к «Deutschen», «Teutons». На самом деле это было название тех же самых предков индоевропейцев, тех же самых иранцев, только кочевых, живших на территории евразийских великих степей. Часть из них направились в Персию, ближе к Эламу, в Мидию, где она осела и стала называться Ираном. А та часть, которая продолжала существовать в тех же условиях, стали называться туранами, туранцами. В Иранской цивилизации под Тураном подразумевается область кочевых иранцев, а под Ираном — область оседлых иранцев.
Сразу возникает совершенно другое представление о Туране: турки здесь совершенно не при чем. Если внимательно посмотреть, откуда взялись и кто такие иранские кочевые племена в Евразии, оказывается, они там тоже были всегда. Именно там, на территории евразийских степей, (независимо от того, какую археологическую гипотезу мы примем — то ли индоевропейцы зародились ближе к Черному морю, к Приазовью, к Каспию, или на Южном Урале), в любом случае речь идет о пространстве Турана, о пространстве от евразийской Великой Степи.
Туранский мир представлял собой на самом деле именно кочевые воинственные племена, которые одомашнили лошадь, построили колесницы, стали использовать колесо, обладали колоссальной воинственностью, и стали распространяться по всему евразийскому материку, доходя на Запад, где их потомки стали кельтами, германцами, италийцами, иллирийцами, фракийцами, до Греции (предки эллинов), до Анатолии (это одно из первых индоевропейских племен, где они заложили сербскую цивилизацию). Славяне и балты являются носителями туранского начала, потому что это те же самые индоевропейские народы, которые двигались вместе с курганной культурой, согласно Гимбутас, на запад, и в какой-то момент осели на разных территориях. Иранцы и индусы. На самом деле этот туранский мир является ключом, прародиной, праматрицей всей индоевропейской цивилизации.
За счет чего они смогли так распространить свое влияние практически на всю Евразию? За счет колеса. Мы видим, что этот процесс экспансии индоевропейцев продолжился и в колониальный период. Даже нынешние машины — это часть туранского мировоззрения, новые колесницы. Эта линия экспансии колесниц, экспансии военного стиля, индоевропейских языков, индоевропейского политического устройства — патриархального, маскулинного, андрократического.
Андрократия — это власть мужчин. Власть андрократических обществ создала историко-политический пейзаж почти всей Евразии, за исключением китайцев, Юго-Восточной Азии, и за исключением, может быть, каких-то семитских регионов Ближнего Востока. В Палестине проживали те же самые хетты, и колесницы хурритов с, возможно, индоарийцами, Миттани, доходили до Египта — откуда и в Египте появились колесницы.
То есть Туран сам по себе — это некая парадигма, это индоевропейское кочевничество, которое распространялось скорее всего, именно из Южного Урала. Мне кажется, это наиболее точная гипотеза.
А дальше эту инициативу индоевропейских патриархальных андрократических обществ восприняли другие народы: гунны, тюрки, монголы. И потом уже на этом пространстве Турана иные — не индоевропейские, постиндоевропейские — этносы несли очень сходную кочевую культуру.
Если мы все это вместе сложим, то мы увидим колоссальную картину всех индоевропейских обществ, их истоковую модель, их отличие, которое связано с удаленностью от индоевропейской прародины, которая является Туранской прародиной. Когда индоевропейские народы отдалялись от этой прародины, смешивались с земледельческими обществами, более матриархальными, создавали смешанный тип культуры. При полноценном анализе Туран получает совершенно другое значение, другое измерение. Если нам это небезразлично — наши корни — то этот индоевропейский Туран как прародина индоевропейских культур, на мой взгляд, крайне важный элемент для постижения самих себя, потому что территория Турана — это наша страна.
Через множество столетий, тысячелетий после того как изначально Туран был территорией индоевропейцев, потом индоевропейские народы передали свои инициативы другим неиндоевропейским народам — алтайским, частично уральским — наследие Турана заново вернулось в Россию. Мы, русский, индоевропейский народ, являемся владетелями этой гигантской территории Турана. То есть, миссия индоевропейцев совершила полный круг и, начиная индоевропейцами, она завершается индоевропейцами, приходя к нам.
Таким образом, и евразийство получает совершенно другое измерение, и понятие о Туране меняется радикально, и, конечно, если бы мы были чувствительны к собственной идентичности, если бы для нас были не безразличны наши корни, наше прошлое и наше будущее, я думаю, эта книга в другом состоянии общества вызвала бы очень широкий резонанс, потому что кто-то бросился бы опровергать, кто-то стал развивать, кто-то принял в качестве догмы, кто-то, наоборот, это отбросил.
Но мы живем в мире некой паузы. Я с оптимизмом смотрю в будущее, нынешнее время черного ментального заболевания в обществе пройдет, и мы возвратимся к поискам самих себя, к нашему русскому возрождению, к нашим корням. И тогда идея Турана, которая совершенно по-другому позволяет взглянуть на всю нашу историю, включая монгольские завоевания и наши отношения с тюрками, с тюркскими народами, да и те проекты создания Евразийского союза, который в политике сейчас декларирован или осуществляется (хоть и в виде симулякра) — все это по-настоящему приобретет смысл.
