— Сергей Юрьевич, первый вопрос, который хотелось бы задать, по базовому указу, который подписал президент после своей инаугурации. Там стоит несколько очень серьезных задач: увеличение темпов роста экономики и попадание России в пятерку крупнейших экономических держав в мире. На ваш взгляд, насколько реалистичны такие цели для этих шести лет?
— Объективно эти цели абсолютно реалистичны. И, если бы реализовывали разумную стратегию развития нашей экономики, мы могли бы выйти на темпы 8% прироста валового продукта в год еще пять лет назад и не попасть в этот рукотворный кризис, который был вызван резким сжатием денежной массы и обрушением курса рубля и инфляционной волной.
Объективно наша экономика сегодня имеет очень мягкие ресурсные ограничения. Производственные мощности в обрабатывающей промышленности загружены на 60%. Если брать машиностроение и высокотехнологический сектор, то меньше, чем на 50%. Главная причина недогрузки этих мощностей заключается в крайней дороговизне кредита и невозможности его привлекать для поддержки оборотного капитала, поскольку себе дороже. Рентабельность в два-три раза меньше, чем процентные ставки, которые приходится платить. То есть, это искусственно созданное ограничение.
Второе ресурсное ограничение, которое обычно макроэкономисты имеют в виду, это труд, трудовые ресурсы. У нас осталось невыполненным еще указ президента 2012 года по повышению производительности труда. Рост производительности труда и увеличение загрузки производственных мощностей — это, в общем-то, одно и то же. Плюс, конечно, старая еще задача, которую ставил президент — создание 20 миллионов высокотехнологических рабочих мест.
В общем, с точки зрения использования трудовых ресурсов, мы имеем возможность поддерживать темпы роста не менее 10% в год, за счет повышения производительности труда и за счет ликвидации скрытой безработицы. На сегодняшний день, у нас оценка скрытой безработицы на предприятиях стабильно составляет около 20%. Добавлю к этому общий рынок труда с среднеазиатскими государствами, которые с нами входят в Евразийский экономический союз.
То есть, с точки зрения капитала производственного — нет ограничений. Возможности увеличения производства — практически в полтора раза. С точки зрения трудовых ресурсов, возможности увеличения минимум на одну треть.
Если брать сырьевые товары, то мы практически экспортируем сегодня три четверти наших сырьевых товаров, хотя могли бы сами их перерабатывать. Если брать современные технологии переработки, скажем, нефти, нефтехимии, древесины в целлюлозно-бумажной и деревообрабатывающей промышленности, то здесь возможности увеличения объемов производства в разы.
Ну, и научно-технический потенциал, еще один фактор роста. Приходится констатировать, что мы его тоже используем крайне вяло. У нас огромная миграция ученых и специалистов происходит, утечка умов оценивается в сотни тысяч человек. Это говорит о том, что мы его не востребуем.
То есть, по всем главным четырем факторам производства: капитал, труд, природные ресурсы, земля, и научно-технический потенциал — у нас нет ограничений для роста.
Поэтому те задачи, которые президент поставил, объективно абсолютно реальны. Более того, можем даже этот план перевыполнить. Если будет реализована стратегия опережающего развития, о которой тоже много говорят, но над ней не работают.
Закон о стратегическом планировании у нас был заморожен на три года правительством, оно оказалось не в состоянии его выполнить, видимо, квалификации не хватало. Вот сейчас эта отсрочка закончилась, и должны с 2018 года закон о стратегическом планировании внедрять.
Я бы предложил смешанную стратегию развития, которая вмещает в себя следующие составляющие. Первая — опережающий рост нового технологического плана. Это наноинженерная информационная коммуникационная технология, которая в мире растет с темпом, в среднем, 30 — 35% в год. Научно-технический потенциал у нас есть, и все сводится здесь к механизмам финансирования, инновациям.
— Как их финансировать?
— Это венчурное финансирование, это льготные кредиты, это государственные гранты посевные. Нужно брать на вооружение тот опыт, который сложился в мире за последние 40 лет, и который дает возможность ученым и инженерам реализовывать свои научно-технические идеи, проходя долины смерти, где бОльшая часть из них отсеивается, за счет внешних кредиторов и инвесторов, и где государство должно играть ключевую роль.
У нас, к сожалению, этот механизм не сработал. Российская венчурная компания не оправдала своих ожиданий. Но это связано именно с тем, что отсутствуют в системе управления инструменты планирования. Деньги дают, предположим, а чиновники боятся. Если не будет отдачи — их Счетная палата проверит, возбудят уголовные дела, и известная история.
Поэтому надо принципиально менять подход государственных чиновников к управлению в сфере инновационных рисков. И здесь государственные льготы, кредиты, гранты должны реализовываться не с точки зрения финансового контроля, а с точки зрения объективных результатов, что за счет этого получим.
Так вот, здесь мы должны полностью загрузить наш научно-технический потенциал и создать ядро нового технологического уклада, которое дальше будет расширяться и проводить технологическую революцию, перевооружение во всей экономике. Это первая составляющая.
Вторая составляющая — мы называем экономическое наверстывание. Это что значит? Это в тех сферах, где мы имеем высокий научно-технический потенциал, чуть ниже мирового уровня, но нам необходимо и у нас есть возможность его доразвить до уровня мировой конкурентоспособности — это, прежде всего, атомная энергетика, это авиационная, ракетно-космическая промышленность.
Практически бОльшую часть машиностроения мы можем сегодня подтягивать к уровню мировой конкурентоспособности, за счет предоставления долгосрочных кредитов. И здесь главную роль должны, конечно, сыграть государственные банки. Которые сегодня управляют огромными деньгами, не имея никакой ответственности за их использование.
Государственные банки у нас перестали заниматься кредитованием производственных инвестиций, никто за это не спрашивают, и просто выжимают деньги из экономики.
Сверхприбыль госбанков формируется за счет выжимания оборотных средств предприятий. Они дают кредиты предприятиям, гражданам, краткосрочные, под проценты, которые превышают рост доходов населения, или рентабельность производственной сферы. Поэтому источником сверхприбыли того же Сбербанка является высасывание доходов население и оборотных средств предприятий, а также спекуляции.
— А можно заставить госбанки вести другую политику? Герман Греф или кто-то другой, если будет на посту главы Сбербанка, скажет: это нерыночные методы, мы так не можем, наша задача, как акционерного общества, зарабатывать прибыль.
— Если под рынком понимать базар, так сказать, где главный принцип «не обманешь — не продашь», ну, да, торговать там тухлой селедкой можно на рынке, получать за это деньги какое-то время. Но потом все окончится плохо. И точно так же у нас.
Возьмите мировой опыт. Пример финансирования экономического чуда в Японии, скажем. В основе лежали сбережения населения. Министерство финансов через сберкассы собирало деньги у населения, и эти деньги передавались в Банк развития Японии, в жилищно-кредитный банк и еще там в экспортный, импортный банк. То есть, деньги, собираемые у населения, то, что делает Сбербанк, под контролем министерства финансов передавались в институты развития, как кредитные ресурсы. И уже институты развития эти деньги вливали в экономику.
Возьмите банк развития Бразилии, который тоже прекрасно справился со своей работой. Амортизационные средства предприятий собирались, вкладывались целевым образом в инвестиции через банк развития Бразилии.
На самом деле, любой государственный банк — он должен в современной экономике работать как институт развития. Не просто раздавать деньги, куда соблаговолит руководство, а действовать в соответствии с государственными приоритетами и вкладывать собираемые деньги в производственные инвестиции.
Об этом, кстати, господину Грефу может напомнить любой учебник для второго курса по денежно-кредитной политике. Где говорится, что главная функция банка — это трансформация сбережений в инвестиции. Это, так сказать, банковский так называемый трансмиссионный механизм. Любой студент это знает. Но наши денежные власти остановили этот трансмиссионный механизм.
В итоге, у нас банки прекратили заниматься кредитованием инвестиций. А зачем они тогда нужны? Для того, чтобы получать сверхприбыли для своих руководителей?
Так вот, динамическое наверстывание означает, что, допустим, авиационная промышленность работает на лизинге, это покупка банками самолетов, с передачей в лизинг авиакомпаниям. Так работают во всем мире. Потому что самолет — это капиталоемкая вещь. У авиакомпаний, как правило, нет денег на покупку самолетов.
У нас, между прочим, то же самое. Только наши государственные банки покупают не российские самолеты, а покупают «Боинги» и «Аэробусы». Мы из бюджета влили кучу денег в госбанки. Центральный банк их рефинансирует. Они наши государственные деньги вкладывают в импортные самолеты.
В результате, после краха «Трансаэро» (их не спасли эти импортные самолеты), выяснилось, что наши самолеты в долгосрочном плане лучше, потому что на них не влияет обменный курс рубля. А «Боинги» и «Аэробусы», на которых «Трансаэро» летало, находятся в собственности у российских банков. Но это же абсурд. Это российские государственные банки вкладывают государственные деньги в импорт иностранных самолетов, вытесняя нашу авиатехнику. Так вот, только вот на этом сегменте авиатехники мы можем получить взрывной рост производства, по сути, десятикратное, в течение пяти лет, увеличение объема производства наших самолетов, в рамках импортозамещения, за счет государственных банков, за счет кредитов со стороны государственных банков.
А авиационная промышленность, замечу, это не нефтью торговать. Один килограмм авиатехники стоит в тысячу раз больше, чем килограмм нефти. Это огромная добавленная стоимость, гигантский мультипликатор, и так далее.
Второе направление, вторая стратегия — это экономическое наверстывание, оно должно опираться на кредиты государственного банковского сектора. Третье направление — нагоняющее развитие, это например промышленная сборка автомобилей. Здесь большого роста не будет, 3-4% в год может быть. Но здесь импорт технологий, это поддержание нашей конкурентоспособности за счет иностранных инвестиций. И это то направление, которым правительство более или менее занимается. Первыми двумя вообще не занимается. Наконец, четвертая стратегия — это увеличение глубины переработки наших сырьевых товаров, о чем мы уже говорили.
Вот в комбинации эти четыре стратегии дают смешанную стратегию опережающего развития, которая способна обеспечить рост экономики не менее чем на 10% в год по валовому продукту.
Для этого потребуется 20-25%-й прирост инвестиций. И обеспечить финансирование этих инвестиций можно только за счет целевых государственных кредитов.
— Где взять ресурс на целевые государственные кредиты?
— Вы знаете, когда Центральный банк изымает деньги из экономики, никто не спрашивает, откуда он их изъял, кто лишился этих денег.
Центральный банк за последние четыре года под вывеской таргетирования инфляции, на самом деле изъял порядка 10 триллионов рублей.
Практически сегодня прекращены все каналы рефинансирования экономической активности через коммерческие банки. Центральный банк свернул рефинансирование коммерческих банков на рыночных условиях, краткосрочное, по котором он изъял из экономики порядка 8 триллионов.
Он свернул специнструменты рефинансирования, за счет которых кредитовались инвестиционные проекты, одобренные правительством, и программа малого и среднего бизнеса. И начал изымать деньги из экономики. Вот он сейчас выпускает облигации, открывает депозиты…
— По ставкам, которые выше ключевой ставки, и в несколько раз выше инфляции…
— Возникает вопрос: откуда эти деньги вообще появляются. Они появляются из-за того, что в экономике сокращаются инвестиции.
Поэтому политика Центрального банка — это колоссальный тормоз для нашего экономического развития. И, если эта политика будет продолжаться, я вас уверяю, что будут провалены целевые установки.
Провалены из-за этой денежно-кредитной политики, безумной, я бы сказал, маргинальной, абсолютно уникальной в современном мире, ни один центральный банк так себя не ведет в современной экономике. Центральные банки создают деньги, создают кредиты. Благодаря деятельности ЦБ, мы уже потеряли 20 триллионов рублей.
Вот вопрос, почему у нас экономика не растет — ответ очень простой: из-за политики изъятия денег Центральным банком из экономики мы недопроизвели товаров на сумму 20 триллионов рублей. Значит, мы не сделали инвестиции на сумму порядка 10 триллионов рублей. Вот вам результат. Как бы наши ученые и инженеры не пыжились, и наши авиастроители не предлагали, тратя огромные силы на создание высокотехнологической продукции, без кредитов они ничего сделать не могут.
— Сергей Юрьевич, как вы относитесь к оценке стоимости майского указа, которую дал Дмитрий Медведев? Он сказал, что это будет примерно 25 триллионов, и надо найти из них 8 триллионов. Есть возможность найти эти средства, допустим, не сильно урезая какие-то расходы, на гособоронзаказ или еще на что-то?
— Ресурс у нас, как я уже говорил, объективно производственный и трудовой есть. У нас искусственная нехватка денежных средств. Потому что денежные власти относятся к деньгам как к разновидности товара. То есть, они считают, что деньги — это примерно то же самое, что и золото.
Этот денежный фетишизм сегодня мешает использовать деньги как инструмент кредитования и поддержки академического развития.
В свое время правительство Евгения Примакова ввело бюджет развития. Бюджет развития, как мы тогда планировали, должен был формироваться за счет нефтегазовых доходов, которых тогда практически не было. Но мы рассчитывали, что вот эти переменные доходы бюджета, которые определяются мировой конъюнктурой, будут направляться на поддержку инвестиций. А текущие расходы, социальные обязательства бюджета и оборонные нужды, правоохранительная система — все это должно финансироваться за счет налогов.
Разделение бюджета на постоянные доходы, налоговые, и переменные доходы конъюнктурные, призвано было бы нам гарантировать выполнение бюджетных обязательств по текущим нуждам и иметь инструмент кредитования инвестиций по нуждам развития.
Вот так работает китайское, например, государство. И это не единственный пример эффективного такого разделения доходов. У нас переменные доходы отдали за границу. Поэтому первое, что необходимо сделать — вернуть эти доходы в страну.
— То есть, речь идет примерно о $100 млрд, которые вложены в американские казначейские облигации?
— Нам необходимо, во-первых, полностью мобилизовать те доходы, которые мы зачем-то отдали под практически нулевые проценты американцам, с риском, что они у нас их конфискуют. И второй момент — нам из этого указа надо четко выделить возвратные и невозвратные средства. Скажем, ассигнования на медицину, особенно на онкологию, скорее всего, невозвратные.
Мы не можем заставлять людей платить за дорогостоящую высокотехнологическую медицинскую помощь. Это, по идее, должны были бы делать страховые компании. Но страховые компании у нас просто как бы занимают паразитическое место прослойки такой финансовой между государственными деньгами и государственными медицинскими учреждениями.
Поэтому нам необходимо здесь, с одной стороны, поднять эффективность расходования социальных фондов, особенно фонда обязательного медицинского страхования. И вообще, проинвентаризировать, чем занимаются медицинские страховые компании, почему они деньги с населения, собираемые государством, пропускают через себя, при этом, не страхуют никаких рисков. Они все риски дорогостоящей помощи перекладывают на государство, либо вообще эти риски остаются на пациентах.
Здесь большой резерв экономии — навести порядок в страховой медицине. Я вас уверяю, найдутся десятки миллиардов рублей, которые тратятся сегодня на роскошную жизнь паразитической прослойки.
Второе направление — это расходы, которые должны возвращаться. Скажем, жилищное строительство. Сегодня уже население привыкло к тому, что за жилье надо платить. У президента, вы помните, в указе довольно высокие темпы роста жилищного строительства заложены.
— Речь шла о 5 миллионах новоселий в год.
— Здесь есть две возможности. Первое — это через ипотечный механизм кредитования с государственной поддержкой. Разновидностью является ссудо-сберегательные счета, где государство могло бы оказывать тоже субсидии населению. И второе направление — строительство государственного жилья с предоставлением его в аренду нуждающимся гражданам, что во многих странах широко практикуется, особенно в крупных городах.
Когда мы этот указ по полочкам разложим и разделим, что возвратное, что невозвратное, то, что невозвратное — это придется финансировать за счет бюджетных источников, включая антикризисные фонды.
К возвратному направлению, я убежден, нужно привлекать банковскую систему, обеспечивать льготное кредитование этих долгосрочных инвестиций, и не грузить бюджет этой частью увеличения финансирования целевых расходов.
У нас и государственные банки имеют достаточно денег и прибыли, для того чтобы профинансировать соответствующие инвестиционные направления, и собственно Центральный банк уже имеет определенный опыт работы со специальными инструментами рефинансирования под льготную процентную ставку. Давайте мы под те цели, которые глава государства определил как приоритетные, организуем льготное кредитование под 0,5% годовых.
— Что, на ваш взгляд, делать надо с бюджетной политикой, с долговой политикой? Надо ли увеличивать заимствования? Стоит ли отказаться или скорректировать бюджетное правило?
— Очевидно, что бюджетное правило — это от лукавого, это подброшена нам из Вашингтона идея о том, что мы должны экономить текущие расходы и то, что нам дает мировая конъюнктура, отправлять в Америку. Мы вследствие бюджетного правила, недофинансируем огромную часть обязательств государства.
Я вам скажу, что даже в эпоху «нулевых» годов, когда были высокие цены на нефть, если бы мы все нефтедоллары использовали для финансирования образования и здравоохранения, мы бы вышли на среднемировой уровень. Скажем, на здравоохранение нужно тратить сегодня не менее 5,5% от валового продукта. У нас меньше в полтора раза. Образование. Мы должны тратить на образование не меньше 8% валового продукта. Расходы на образование и здравоохранение — они могут лишь частично компенсироваться населением. На образование — это не более 20%, а 80% должно государство брать на себя, на здравоохранение — не более 50%. Другую половину обязано финансировать государство. Про науку. Если мы хотим успешно развиваться, нужно тратить не менее 3% от валового продукта.
Когда вы все это сложите, то оказывается, что в «нулевые» годы мы получили стабилизационный фонд не за счет того, что мы имели какие-то ненужные нам деньги, случайно образовавшиеся, а из-за того, что мы недофинансировали примерно в два раза образование, здравоохранение, культуру и науку.
Поэтому бюджетное правило, еще раз повторю, от лукавого. Это подброшена нам из Вашингтона через своих агентов влияния идея о том, что мы не должны тратить свои сверхприбыли, а должны их отдавать обратно американцам, как это делали их другие колонии, типа Саудовской Аравии, Арабских эмиратов, Катара, которые образовали гигантские суверенные фонды из этих денег. Ну, замечу, что они хотя бы частично это тратили на инвестиции, как мы знаем. У нас на инвестиции вообще эти деньги не тратятся.
Второй вопрос — это долг, оптимизация налогово-бюджетной системы. Правительство упорно не желает вводить прогрессивную шкалу налогов на доходы, тнаследство. То есть, все то, что наработано в мировой практике социальным государством, нами отвергается.
Мы позволяем увозить в оффшоры гигантские деньги, примерно по 50 миллиардов долларов каждый год, без уплаты налогов. Мы недофинансируем воспроизводство основных фондов, амортизация у нас гораздо ниже, чем в других странах. Но мы позволяем сверхбогатым людям, многие из которых формируют ряды этой оффшорной олигархии, по сути, не платить налоги.
Это очень странная политика, несовместимая, вообще, с пониманием того, что такое социальное государство. Несовместимая с нашей традицией социальной справедливости, которая является стержнем народного мировоззрения. Если власть по-прежнему будет игнорировать требования социальной справедливости и здравого смысла, я думаю, что авторитет власти будет очень быстро падать. Ожидания уже накапливаются более 10 лет. Четыре года падают доходы населения. У людей не хватает на самые минимальные нужды, они вкалывают с утра до вечера и зарплаты не позволяют…
Уровень зарплат у нас, говорят, нельзя повышать опережающим путем, потому что это приведет к увеличению нагрузки на бизнес. На самом деле, норма эксплуатации труда в России самая высокая в мире. У нас на единицу зарплаты работник производит в три раза больше продукции, чем в Европе и в Америке.
Поэтому ситуация, когда люди недополучают за свой труд, а сверхприбыли, которые остаются у частного капиталиста, который этот труд присваивает, вкладываются не в развитие производства, не в основные фонды, а вывозятся за границу, абсолютно неприемлема.
Очевидна необходимость очень простого налогового маневра. Это увеличение налогообложения сверхдоходных слоев населения, первых 10%.
— До какого уровня?
— Будем брать европейский уровень. Допустим, это может быть 30%, 40%. Замечу, что в периоды бедствий, когда шла война, уровень ставки подоходного налога доходил до 90% в Америке. Налог на наследство — тоже можно брать общемировые требования к этому налогу. И мы, таким образом, получим, за счет прогрессивной шкалы, несколько триллионов рублей, которые не нужно государству забирать. Нужно дать возможность предприятиям увеличить амортизацию.
Это вот, действительно, налоговый маневр. Мы увеличиваем налогообложение на потребление сверхбогатого населения. И за счет этого стимулируем инвестиции тех же самых доходов обратно в бизнес.
То есть, частный бизнес, при этом, ничего не теряет. Потому что они будут больше платить, если они изымают деньги из предприятия, в сторону личного потребления, по дивидендам. Но если они будут вкладывать в воспроизводство своих фондов, модернизацию, для них это будет нулевая сумма. То есть, мы, тем самым, будем стимулировать деньги не увозить в оффшоры, на роскошное потребление, а вкладывать прибыль предприятий в модернизацию своих фондов. Это очевидный налоговый маневр.
Второй налоговый маневр я бы связал с восстановлением механизма экспортных пошлин. Так, как они были внедрены по моей инициативе в 1992 году. У нас была эскалация экспортного тарифа, в зависимости от величины природной ренты. И экспортная пошлина касалась не только нефти и газа, как сейчас. Она распространялась и на металлургию, где сегодня довольно большие сверхприбыли.
Экологические налоги необходимо вернуть, за счет которых формировались экологические фонды. То есть, надо нашу налоговую бюджетную систему привести в соответствие с реальными источниками доходов. К которым относится, прежде всего, природная рента. И, в соответствие с приоритетами, точнее, с социальными обязательствами государства.
Теперь что касается наращивания государственного долга. Само по себе наращивание государственного долга, в ситуации, когда мы сверхприбыли от нефти и газа отправляем за рубеж, мысль, с точки зрения здравого смысла, абсурдная.
Зачем мы занимаем под 8% деньги, если мы отдаем те же самые налоговые деньги от экспортных пошлин и налога на добычу полезных ископаемых за рубеж, покупая низкодоходные и высокорискованные облигации США и европейских стран? То есть, мы сами занимаем деньги под 8%, а свои деньги ссужаем под 2%. Еще с риском, что их у нас отберут.
Ну, это же абсурд, согласитесь. Что бы там ни говорили наши денежные власти, с точки зрения элементарного здравого смысла, политика наращивания государственного долга в ситуации, когда мы не используем доходные источники бюджета, является абсурдом. Это первое. Второе. Государственный долг использовать для финансирования дефицита бюджета — это, в общем, общая норма. Этим занимаются все страны. Главный вопрос — не попасть в финансовую пирамиду, как это было с ГКО. То есть, вы должны понимать, что у бюджета доходы будут расти не меньшими темпами, чем будут накручиваться проценты по госдолгу.
Вот когда у нас темпы роста будут больше, чем процентная ставка на рынке государственных бумаг, тогда можно себе позволять занимать больше денег. Но деньги, которые занимаются на рынке, должны вкладываться в инвестиции, для того чтобы они не просто проедались, а для того чтобы была отдача. То есть, занимать можно для того самого бюджета развития, о котором я говорил. Это один момент.
Второй момент — вопрос, что это за деньги, которые на рынке государство собирается занимать? Если, допустим, это, как в Америке, государство занимает, по сути дела, у Центрального банка (у ФРС), когда ФРС выкупает деньги у правительства через уполномоченные банки, то понятно, что государство просто забирает себе свою часть денежной эмиссии. В Америке, замечу, 90% денежной эмиссии идет на покупку облигаций государственного долга. Если наше правительство будет продавать облигации свои Центральному банку, допустим, посредством Сбербанка или напрямую, то в этом ничего обременительного нет. Вопрос только процентной ставки, это договорной вопрос. И вполне можно ориентироваться на американские процентные ставки, допустим, 1,5-2%.
А если же государство просто занимает деньги на рынке, и источником этих денег являются сбережения населения или доходы предприятий, то это что получается? Что государство для своих нужд изымает те деньги, которые должны были быть направлены на инвестиции.
Такого рода политика увеличения долга влечет за собой сокращение инвестиций. То есть, замедление экономического роста. Она бесперспективна. Мы это проходили уже на финансовой пирамиде ГКО.
— Наверное, последний вопрос. Если политика правительства останется плюс-минус такой же, какая она была, то нам удастся выйти на темпы роста выше двух процентов? Или, может быть, даже мы, наоборот, скатимся к одному проценту, к нулю, или к рецессии?
— Значит, если политика денежных властей не поменяется, то мы по-прежнему будем целиком зависеть от внешней конъюнктуры.
Как будут болтаться цены на нефть и металлы — такие будут у нас темпы развития. Ничего хорошего в этом нет. Потому что главные источники современного экономического роста — это не экспорт природных ресурсов, а это все-таки высокотехнологическая продукция, где высокая доля интеллектуальной ренты.
Так что без сочетания стратегического планирования с гибкой денежной политикой кредитования инвестиций, которая должна реализовываться через государственные специальные инвестиционные контракты, частно-государственное партнерство, где бизнес берет на себя обязательства наращивать производство, внедрять новую технику, создавать рабочие места, а государство гарантирует стабильные условия благоприятного налогообложения, гарантирует дешевый кредит, мы не обойдемся.
Механизм сложный, но работающий. Более того, он юридически сегодня у нас оформлен, в законе о промышленной политике. И вот это вот сочетание стратегического планирования, готовности бизнеса внедрять новые технологии и государственной поддержки через специнвестконтракты — это тот механизм управления экономическим развитием, который даст нам, с одной стороны, возможность заполнить имеющуюся нишу по ресурсам, загрузить имеющиеся ресурсы. А с другой стороны, обеспечит ответственность правительства и исполнительной власти за цели развития.
Ведь сейчас никто за достижение тех целей, о которых президент говорит, не отвечает. Ни бизнес не отвечает, ни правительство не отвечают.
Ну, губернаторы отвечают, в той мере, в которой они вынуждены подтягивать заработную плату работникам бюджетной сферы, занимая иногда деньги в долг.
— Сегодня министр финансов Антон Силуанов озвучил идею создания фонда, который будет инвестировать в инфраструктуру. И финансирование этого фонда будет осуществляться, в том числе, за счет госдолга.
— Создание инвестиционного фонда — дело хорошее. У нас институтов развития явно не хватает.
Главный вопрос — источники финансирования этого фонда. Если это бюджетные деньги, то мы ничего серьезного не получим.
Так же, как наши институты развития, которые государством созданы, не могут оказать критически важное влияние на подъем инвестиционной активности, в силу того, что они не имеют достаточного финансового ресурса. А бюджет сегодня, как вы знаете, сводится с трудом. Правительство идет по пути консолидации бюджетных расходов. Более того, идут разговоры, что неоткуда взять 8 триллионов на выполнение целевых установок. Поэтому в бюджете денег для создания такого фонда нет.
Вопрос, где взять эти деньги. Есть очевидное решение — это целевой кредит Центрального банка. Потому что разговоры о том, что нельзя печатать деньги для инвестиций, опять же, это лукавство. Потому что деньги Центральный банк печатает. Но для каких целей он печатает? Он печатает для латания дыр, которые по его же вине образовались в финансовой системе.
Санация банка «Открытие», «Бин-банка» — это гигантский кредит, эмиссия денег, (примерно, триллион рублей) бенефициарами которой является узкая группа людей, командовавших этими банками. Под полпроцента годовых, замечу. То есть, всей экономике под 8% годовых, а спекулянтам, которые растащили государственные деньги, под полпроцента годовых.
Второй источник эмиссии, направление эмиссии — это кредитование Агентства по страхованию вкладов. Это плата за неэффективность банковского контроля самого же Центрального банка.
Так вот, если опять же привести денежную политику в соответствие со здравым смыслом и требованиями экономического развития, Центральный банк должен фондировать институты развития, включая этот самый фонд, о котором говорит сегодня Силуанов. То есть, единственный способ этот фонд сделать по-настоящему инвестиционным — это организовать целевой кредит со стороны Центрального банка, под полпроцента годовых, для формирования этого фонда и его последующего рефинансирования. Именно так работают институты развития во всем мире.
Если же просто занимать деньги на рынке — надо понимать, что это будет игра с нулевой суммой. Потому что те деньги, которые удастся собрать в этот фонд, это деньги, которые были бы в другом случае потрачены на другие инвестиции. То есть, мы просто перераспределяем тот небольшой финансовый ресурс, который есть для кредитования инвестиций.
Забираем его с рынка, где частный бизнес мог бы заниматься инвестированием, за счет собственных средств, и тот частный бизнес, который не хочет брать риски, дает деньги фонду. То есть, это увеличение государственных инвестиций, за счет сокращения частных инвестиций, не более того.
И важный вопрос, какой процент. Для того чтобы вкладывать деньги в инфраструктуру, надо понимать, что отдача будет через 10-15 лет. Может быть, через 20. Никто в инфраструктуру не вкладывает кредиты дороже чем под 2% годовых. Если мы возьмем деятельность азиатского банка инфраструктурных инвестиций, банка развития БРИКС, где вы видели проценты больше двух? Если это строительство инфраструктуры — значит, это низкие процентные ставки, это длинные сроки кредитов. Наш рынок способен дать деньги под 2%? Сегодня, очевидно, нет. То есть, это, опять же, некий разговор ни о чем.
