Почему эпоха Возрождения рассматривается в качестве попытки преодоления отчуждения? Не является ли гуманизм Ренессанса прелюдией к индивидуализму?
Существуют две возможности прочтения Ренессанса. Первый — с точки зрения Модерна, как он интерпретировал Ренессанс, и в этом смысле вопрос о гуманизме как прелюдии к Модерну и механицистской отчужденной модели мира справедлив.
Но если мы посмотрим глубже на саму структуру идеологии Ренессанса, мы увидим, что Модерн взял от Ренессанса только часть, он сделал выборку, оставив значительное число качественных характеристик за кадром. Считать Ренессанс прелюдией к Модерну можно только глазами самого Модерна. Однако если мы говорим, что Модерн — лишь относительная перспектива, форма, ограниченная исторически, географически и концептуально, то можно посмотреть на Ренессанс с другой точки зрения.
К примеру, выделив в Ренессансе такие явления как флорентийская школа Фичино и делла Мирандола, работы Леонардо да Винчи и Микеланджело (как мыслителей и художников совершенно иного толка), то можно сказать, что они, скорее, были неоплатониками, сторонниками духовного прочтения Аристотеля и прямыми наследниками Гемиста Плифона (то есть, это наследие византийской классической науки, последний всплеск сакрального мировоззрения).
Поэтому если посмотреть на эту сторону Ренессанса, мы увидим не прелюдию к северо-европейскому выхолощенному богоборческому гуманизму, а совершенно другой тип неотчужденного мировоззрения, который является попыткой вернуться к истокам сакрального и обогатить европейскую культуру сакральным содержанием.
Переход Ренессанса в Модерн хорошо проявился на Триденском соборе, когда католичество согласилось с Возрождением и отвергло протестантизм: Возрождение тогда еще было сакральным, христианским. А Модерн как таковой представлял собой выборку из Возрождения, которая подходила под материалистические тенденции Нового Времени, и выборку из протестантизма (индивидуализм и рационализм). Протестантская составляющая была отвергнута Триденским собором.
Поэтому Возрождение — явление очень сложное, и если мы отказываем Модерну в монополии на определение главного смысла исторических событий и эпох, то мы можем обнаружить другое Возрождение.
В этом контексте хочу обратить внимание на книгу «Против современного мира» Марка Седжвика (Against the Modern World), где тот подчеркивает, что сам традиционализм Генона и Эволы уходит корнями в культуру сакрального неоплатонического Возрождения. Но — корни того Возрождения, которое резко отлично от Модерна.
Можно ли утверждать, что Модерн существовал всегда, параллельно с Традицией, или же это уникальное явление европейской цивилизации как реакция на позднее Средневековье?
В книге «Оседлать тигра» Эвола объясняет, что Модерн — это не только современность, это форма мировоззрения, которая в каком-то смысле существовала всегда. В «Ноомахии» я прихожу к выводу о том, что Модерн находится в глубинном родстве с философией Великой Матери (Логосом Кибелы). Соответственно, можно увидеть некие параллели между Модерном современности и религией Великой Матери, которая преобладала в Средиземноморье, на азиатских пространствах и пр. С другой стороны, Генон говорит о близости современной цивилизации с цивилизацией Атлантиды, что, в свою очередь, убедительно описывает Прокл, предлагая философскую трактовку конца Атлантиды (доминация материи, эгоизма — многие черты, которые потом реализовались в Модерне). Кроме того, философия атомистов и материалистов-досократиков в определенной мере представляет собой прямые аналоги Модерна. Более того, сам Модерн Галилео и Гассенди начался с того, что было обнаружено учение Демокрита, Эпикура, Лукреция — тогда на периферии доминирующего аристотелизма и платонизма.
Поэтому в каком-то смысле Модерн как система взгляда существовал всегда. С другой стороны, в таком масштабе он победил только в Новое Время, уникальной является степень его господства и глубина проникновения в человеческую культуру.
Что послужило причиной появления феномена отчуждения в рамках традиционного общества? Почему выродилось Средневековье?
На это есть объяснение в общей структуре циклического процесса — неслучайно существует традиционалистский миф о деградации, воплощенный в учении о 4 веках Гесиода или о 4 Югах в индуизме. Традиционное общество видит в истоках божество, сакральное начало, рай, полноту, и если мы вводим понятие «время» в метафизику, то этому времени некуда течь, кроме как «от» полноты. Оно же не может течь в саму полноту. Соответственно сама идея упадка и деградации заложена в идее времени.
История в определенном смысле, само время — это деградация, потому что некуда течь, кроме как в бездну. Если сотворяется совершенное, то со временем оно не может стать еще более совершенным. Тогда может твориться только несовершенное.
Отсюда появляется учения о циклах. И в терминах отчуждения время и есть отчуждение от вечности, это падение. Грехопадение и есть единственно возможная форма развития.
Но этот упадок нелинеен — все хорошее отчуждается от самого себя, становясь менее хорошим, и в какой-то момент может появиться идея восстановить хорошее — не следовать за роком времени, а восстать против этой логики.
Поэтому отчуждение неизбежно, оно логически встроено в структуру времени, но оно не фатально. И всегда человек решает, следовать ли за отчуждением, это глубокий экзистенциальный выбор. Культура решает.
Таким образом, можно сказать, что человек Средневековья пришел к отчуждению, потому что все приходит к отчуждению. А можно сказать, что само Средневековье откололось от византийской традиции (тоже христианской, но гораздо более полной и совершенной). Возрождение флорентийской школы и было несогласием — это была консервативная революция, однако потом и само Возрождение пришло к Модерну, и это тоже было отчуждением.
Модерн впал в отчуждение от самого себя и стал Постмодерном. Если и Постмодерн закончится отчуждением, то мы придем к искусственному интеллекту, и отчуждаться уже будет некуда. Это будет концом достижения дна, когда мыслящий объект заменит субъект — цикл отчуждений завершится, и начнется новый цикл.
Можно ли рассматривать идею всеединства Соловьева как попытку преодоления отчуждения?
Да, можно. Я считаю, что потенциал Соловьева и софиологии в целом огромен, это главная мысль русской истории. Мысль о всеединстве, о Софии и образ Софии — это и есть уникальный продукт русской мысли. Конечно, он имеет аналогии в других философиях и религиях, но это уникальная русская мысль, которая противоположна отчуждению.
Но надо отметить три момента. Первое, что у Соловьева даны только наброски философии всеединства — ни в коем случае нельзя говорить, что великий Соловьев все описал. Соловьев — это набор интуиций, иногда пронзительных и точных, иногда сбивающих с толку. Нужна дешифровка, и чтобы выявить весь потенциал философии Соловьева, надо предложить прочтения, которые еще никем не были предложены. В полном смысле слова автор и его идеи остаются закрытыми — во многом из-за того, что многие черты, приданные его философии, никуда не годятся, как золото облепленное грязью, которую надо счистить. В каком-то смысле Флоренский и Булгаков чище воспринимают идею Софиологии, и через них стоит постигать всеединство. Я считаю, они более точные и пронзительные мыслители.
Во-вторых, нужно освободить Соловьева и идею всеединства от типичной русской безответственной демагогии — форма всеединства вызывает чувство университетского бурчания. Русским всегда сложно дается мысль. Советский период нанес колоссальный удар — это была эпоха полного ментального вырождения, они придали Софиологии дигестивный характер.
С тонкими кристальными идеями нужно работать на очень высоком уровне, поститься, подвергать жизнь, плоть и психику аскезе. Нельзя сойдя с советской кафедры открыть Соловьева — для этого надо пройти определенные трансформации, как у Кафки. Надо «вымыть руки» перед тем, как заниматься Софиологией.
И третий момент — чтобы идея всеединства была альтернативой отчуждения сегодня — мы должны уделять ей особое внимание, поставить в центре политической программы. Желательно революционной, потому что все, что подается сегодня как «консервативное» и «охранительное», тут же засыпает в бюрократическом распиле, проталкивании к постам и кормушкам.
Мне кажется, Софиология должна стать идеей новых революционных элит. Это настолько глубокая православная живая мистическая идея, что она должна стать доктриной революционной политической элиты, которая бросает вызов отчужденной модели.
Софиологию как дополнение к статус кво воспринимать нельзя — это будет неправдой. Софиология и учение о всеединстве — это идея революционная, это идея преодоления и разрушения отчужденных форм, которые построены на игнорировании этой принципиально глубинной русской метафизической интуиции.
