— Иван, в «Ростове» у вас и роль необыкновенная, и костюмы неповторимые, изысканные. Расскажите, как работалось с костюмерами, ведь эпатажный образ Котелка — это их заслуга.
— Над Котелком работал целый цех — это и костюмеры, и гримеры, и постановщики… Это коллектив, который в едином порыве делает кино. Я очень люблю цеха! Если все на проекте получается хорошо — значит, его делали энтузиасты. У нас, слава богу, полно энтузиастов в кино, фанатиков. Когда меня спрашивают: какая у меня любимая роль — я вроде бы начинаю перебирать роли, но при этом понимаю, что в первую очередь я вспоминаю цеха, с которыми работал над этой ролью… Девчонки-костюмеры сами ночами шьют костюмы исторические, гримеры могут часами делать пластический грим — то есть все очень сердечно к этому проекту отнеслись.
— С кем еще, кроме гримеров и костюмеров, успеваете подружиться на площадке?
— С каскадерским цехом. Часто спрашивают: вы делаете трюки сами? Когда выпадает возможность — чего бы не повыпендриваться? Я потом дочкам покажу и скажу: «Вот ваш папка в пятьдесят с лишним годов тут — перевернулся, тут — на крышу взлетел, как голубка, а у тебя-то жених — кислый, дрищ и в армии не служил — не известно, может, он наркоман! Или гендерно не определился?» Поэтому для меня работа в «Ростове» во всех смыслах была очень приятной.
— Где проходили съемки?
— Снимали в Ярославле, а это — одна из цитаделей театральной и кинокультуры. Там знаменитый институт театральный, там своя тусовочка, своя публика — причем настоящая театральная интеллигенция. Оттуда много всего приходит в столичный театральный мир, и в первую очередь профессионалы. А сам город — старый, с сохранившейся архитектурой, поэтому в Ярославле очень много снимают. И я в эту благотворную среду погрузился, и даже не могу сказать, что это работа была — больше удовольствие. И сценарий мне понравился — он прекрасный и основан на реальных событиях.
— А роль вам понравилась?
— Сыграл я, правда, злодея, но жене Оксанке так и сказал: «Смотри, какой он красавец!».
— Недавно у вас вышла художественная книга «Уллис». Почему вы решили написать о любви?
— Я решил, что хочу написать книгу о людях, которые могли бы быть счастливы, если бы когда-то промелькнувшая искорка разгорелась и случилась совсем другая жизнь… То есть она могла бы случиться, но они узнают об этом через многие годы. И понимают, что всю жизнь два резонирующих сердца прожили на расстоянии вытянутой руки, но так и не нашли друг друга. Все это происходит на фоне поздней осени и всеми любимых дач. Я сам дачник, я очень люблю дачу! Специально взял комфортную обстановку, комфортное время года, которое соответствует временному цензу самих героев: ему — за 50, ей — 40 с лишним, то есть довольно взрослые люди. И написал эту историю.
— У вас также вышла книга про Матрону Московскую. О каком святом вы еще хотите написать?
— Книга как-то странно вышла, я не отследил это даже. Это просто текст из телепередачи, методом копирования или как там это делается… Я прочитал, и она мне не понравилась, признаюсь честно. В ней и стилистические неурядицы, и еще что-то такое, чего я бы недопустил. Понятно, что на телевидении сценарий один, а если писать книгу, это совсем другое… О ком бы еще написал? Пока нет никакого разумения… Возможно, взялся бы за Николая Японского (миссионер, основатель православной церкви в Японии. — Прим. ред.), если бы была возможность, потому что владею материалом.
— Известно, что вы — большой поклонник хорошей литературы…
— Литература меня воспитала. Что в моем детстве: был Брежнев, и было «Лебединое озеро» — я это без осуждения говорю. Но источником познания и прорывом в мир, большим, чем просто мир, была литература. Просто мир — это подвид хаоса. А художественный мир — он хоть не живой, но гармоничный, законченный. Как скульптура. Как некое произведение. Поэтому меня всегда тянуло в литературу. В ней мне комфортно. Я начал писать киносценарии, что-то еще… Тогда было много времени — да и сейчас, слава богу, тоже… Что-то у меня забирали друзья-однокурсники, потом со студии забирали сценарии, потом меня позвали сниматься… Заманили меня югом, деньгами, потому что понимали, что на славу меня не заманить, я славу по-другому воспринимаю — у меня она масштабнее…
— Кто заманивал?
— Директор картины фильма «Нога». Ему меня посоветовал Ролан Анатольевич Быков, а директора того звали Ренат Давлетьяров. Ныне это один из успешных режиссеров. Ну, а вообще меня меняли люди, которые меня окружали: я им невольно подражал. Например, ко мне очень хорошо относился Ролан Анатольевич Быков, а я его боготворил. А еще я жил в деревне, куда в клуб чаще всего привозили фильм «Земля Санникова», и поэтому идеалом для меня был Олег Даль. Если я слышу словосочетание «красивый интеллигентный мужчина», то это Янковский и Даль. А Быков ко мне хорошо относился совершенно непонятно из-за чего. Мы никогда не пересекались, где-то он меня увидел, потом в фильме заставил меня сниматься… И странная мистика такая: он играет в «Андрее Рублеве» шута, я играю шута в фильме «Царь» (имеется в виду картина режиссера Павла Лунгина. — Прим. авт.) — хотя это, конечно, нельзя сравнивать… Вообще, в кино много мистики и много каких-то знаков… Наверное, так везде, но мы не обращаем на это внимания. А если бы стали внимательнее к окружающей жизни — мы бы как за нити потянули бытие…
— Может, и не надо ничего тянуть?
— Может, и не надо — может, это даже хорошо, что мы ничего не знаем. Иногда лучше какие-то вещи и не знать. Я, например, никогда не смотрю кино своих однокурсников. Если сейчас встречусь с Федором Бондарчуком, и он скажет: «Ну, как тебе мой фильм?» — я честно отвечу: «Федор, извини, я многодетный отец, некогда мне». И это правда: я и «9 роту» не видел, и его фильм по Стругацким, и я чист перед ним. И Джаника Файзиева ничего не видел, и Тиграна Кеосаяна тоже. Я бы рад, но — не видел! И поэтому честно им отвечаю. А так бы вдруг ляпнул что-то… А зачем? Там — кино, а тут — дружба, уже четверть века!
