«Так звучит Первый закон хлама», — произнес он. – Хлам всегда вытесняет нехлам».

(Филип К.Дик, «Мечтают ли андроиды об электроовцах?»)

 

Когда говорят, что в мировой политике «все из-за денег» — это почти правда. Деньги в данном случае являются проявленным эквивалентом распределения между участниками внешнеполитических отношений их долей в общем количестве благ и услуг, которыми располагает наша планета Земля. Или какой-то ее конкретный регион. Или даже страна.

В прошлом для точного выяснения кому достанутся торговые пути, золотые и серебряные рудники или богатые аграрные территории участники конфликтов чаще вступали в открытые войны между собой — даже мировые, если конфликт интересов был патологически запущенным и неразрешимым. Однако ужасы XX в. и угроза всеобщего ядерного Холокоста заставили людей у власти задуматься над иными, менее очевидными и более эффективными стратегиями. Тем более современные войны – дело не только затратное в настоящем, но и очень накладное в будущем. Они сокращают производительные силы и убивают, иногда физически, потребление, т.е. фактический спрос. А именно формирование эффективного спроса, включая новые линейки товаров и услуг – позволяет глобальному бизнесу сегодня получать наиболее высокую доходность своих инвестиционных проектов. При этом нельзя забывать и важный постулат Маркса о том, что именно борьба за «прибавочную стоимость» составляет основной нерв  конкуренции, в том числе и международной.

Отсюда тезис – глобализация мира, которая происходит вне зависимости от нашего мнения о ней, не терпит большой, а значит непредсказуемой по своим результатам войны. В то же время игроки не в состоянии полностью отказаться от силовых инструментов в пользу «мягких», т.е. скрыто силовых.

«Сегодня на мировых рынках господствуют транснациональные корпорации, главным образом американские. Благодаря своему преобладающему положению в мире богатые страны, прежде всего США, способны направлять рыночные силы таким образом, чтобы притягивать к себе в огромных масштабах иностранные активы и кадры высококвалифицированных специалистов. Подконтрольные им механизмы финансовой, биржевой, торговой политики действуют как мощный насос, перекачивающий финансовые и интеллектуальные ресурсы из других стран, в том числе развивающихся и отсталых, к самым богатым».  Так сумбурно, но метко в начале 2000-х годов характеризовал положение дел в мировой системе М.Горбачев. Именно это понимание глобализации как объективного процесса вполне коррелирует с классическим ленинским определением империализма как «высшей стадии» развития глобальной капиталистической системы. В данном контексте глобализация — это агрессивный «новый империализм» («война без границ, являющаяся ответом на мир без границ»), логично появляющийся в условиях «плюралистической однополярнорсти».

В ее рамках происходит сетевое разрастание наднациональных материальных интересов и связанных с ними отношений, а также активный выход на международную арену негосударственных игроков. Все это сопровождается практически принудительным внедрением в смысловое поле западного по происхождению глобалистского мировоззрения, в основу которого легли идеи о единстве и даже полном подобии обществ, составляющих современный мир, и фатальная неизбежность их однонаправленной эволюции в сторону полного слияния. В практическом плане такой подход проявил себя в концепции «экспорта демократии».

Однако здесь необходимо вспомнить слова Фернана Броделя о том, что «капитализм торжествует лишь тогда, когда сам становится государством». В этом смысле вполне допустимым будет предположить, что вышедший за национальные рамки капитал, не способный существовать в полной виртуальности в силу материальной природы его владельцев, выбрал таким государством США. Именно поэтому американские политические элиты стали основным проводником идей «мира без границ», разрушения системы международного права как рудимента, а также проведения фактических «полицейских гуманитарных интервенций» против участников международных отношений, по разным причинам не готовых синхронизировать себя с генеральной линией «Града на холме».

Современный американский глобализм, столь активно использующий самые разные, в т.ч. санкционные инструменты в своей realpolitik, является продуктом длительной интеллектуальной работы представителей западного социокультурного пространства и предназначен для финальной унификации мироустройства, приближения фукуямовского «конца истории» — в соответствии с представлениями и чаяниями совершенно конкретных элитарных групп. Их усилия сконцентрированы на ключевой цели — достижении полного доминирования собственной мир-интеллектуальной модели, в центре которой лежат геоэкономические интересы все более сужающейся общественной группы (от «золотого миллиарда» к «золотому миллиону»).

«Поскольку добродетель справедливости зависит от определенных эмпирических условий, неясно, как может быть утвержден ее безусловный приоритет» — пишет один из ранних идеологов современного коммунитаризма М.Сандел. В другом месте, критикуя стандартную либеральную модель, он добавляет: «Для общества, вдохновленного идеей либерализма, проблема состоит не просто в том, что справедливость всегда будет тем, что еще предстоит достичь, а в том, что сам ориентир ошибочен. Действительно, американские элиты осознали, что достижение полного демократического  равенства  более не является самоцелью — ведь сама эта посылка была необходима только в условиях биполярного идеологического противостояния.

В рамках любой из действующих сегодня парадигм – неолиберальной, коммунитарной, неоконсервативной, alt-right — для того чтобы обеспечить оптимальный для США сценарий необходимо всего лишь включить в свою орбиту как можно больше человеческих сообществ, подчинить их идеологически и экономически. В этой связи неудивительно, что несогласные страны, находящиеся на пути интересов глобалистов, целенаправленно ослабляются, подвергаются прямой или гибридной агрессии под тем или иным предлогом.

«Для остального мира глобализация уже почти повсеместно оборачивается прогрессирующим отставанием. Простое подражание Западу не приносит модернизацию. Основной вывод: сегодня глобализация перестала быть синонимом модернизации! В русле «философии глобализма» элитам стран, даже самых отсталых, внушается иллюзия сопричастности и членства в мировом клубе олигархии, а народу внушается абсолютно ложное понимание гражданского общества, уничтожающее нацию как преемственно живущий организм с целями и ценностями национального бытия. Идеал глобалистов – не-сопричастность делам своего отечества, этакая суперлиберальная доктрина «гражданина мира». Все это парализует внутреннюю энергию, делит нацию на разные цивилизации, консервирует в целом отсталость общества, мешает ему идти вперед, включая собственные рычаги, собственный потенциал развития». Так емко характеризует ситуацию доктор исторических наук Наталья Нарочницкая.

Соединенные Штаты, выступающие основной движущей силой глобализма, уже к середине XX в. смогли достичь определенных успехов в создании и продвижении правил и институтов регулирования мировой экономики, которые закрепляли американское финансовое могущество как основу геополитического господства. После разрушения СССР именно Вашингтон стал определять правила игры и выступать, своего рода, распорядителем членских билетов в элитный клуб успешных государств. К тому же, в рамках биполярного противостояния США взяли на себя единоличную роль «либерального светоча и распространителя свободы и демократии», выступая единственным мировым арбитром, определяющим их наличие либо отсутствие.

Поступательно в сознание внедряется тезис: противостоять США – противостоять прогрессивным идеям всего человечества, а значит остаться на периферии мирового развития и превратиться в изгоев (термин которым давно и густо маркируют неугодные США политические режимы).  Тем самым закрепляется модель повсеместной солидарности с позицией Вашингтона, а против тех, кто по разным причинам позволяет себе ослушаться (даже среди номинальных союзников), расширительно задействуется озвученный публично еще Дж.Буш-мл. лозунг: «Сейчас всем странам и всем регионам предстоит решить — либо вы с нами, либо на стороне террористов».

В результате стало возможным сортировать политические режимы по критерию приверженности глобалистским ценностям, а фактически — по соответствию политике США и наличию серьезных противоречий с их курсом. А этот курс, как мы предполагаем, определяется интересами транснационального капитала. Неслучайно советник Президента России, академик РАН Сергей Глазьев рассматривает глобальную «гибридную войну» сквозь призму геополитики и современных подходов США к обеспечению одностороннего  доминирования в мире. В своей статье «Как не проиграть в войне» он пишет: «До сих пор американцы всерьез убеждены в своем превосходстве над всеми остальными народами планеты, которое дает им право вершить суд над другими странами и их лидерами исходя из собственных критериев. Этот культ исключительности США служит основанием для американских властей наказывать любые другие народы, вплоть до физического истребления, в случае их нежелания подчиняться. Смысл подчинения определяется экономическими интересами американского капитала, прикрываемыми демагогией про права человека и демократические ценности» .

Директор же Института проблем глобализации Михаил Делягин прямо подчеркивает геополитическую направленность ведущейся в мире глобальной «гибридной войны», которая, по его мнению, является эвфемизмом, используемым для прикрытия глобальной конкуренции: «Это борьба на уничтожение противника. На то, чтобы полностью ликвидировать самостоятельность его управляющей системы, чтобы взять ее под полный контроль и перевести данную страну, которая обычно в результате превращается просто в территорию, под свое управление».

Для удержания лидерства американское руководство все чаще использует механизмы военно-политического давления (незаконные с точки зрения международного права санкции, превентивные военные акции и технологии «смены режимов»). Такие комплексы мероприятий реализовывались в отношении неугодных глобалистам государственных режимов в Югославии (С.Милошевич), Ираке (С.Хусейн),  Ливии (М.Каддафи), на постсоветском пространстве («цветные революции» и приход к власти прозападных сил в Грузии (2003 г.), на Украине (2004 г. и недавний «Евромайдан»), Киргизии (2005 г.), события «арабской весны» на Ближнем Востоке). Предпринимались и предпринимаются регулярные попытки «раскачать ситуацию» в Белоруссии, Армении, России, Китае.

«Вникните в причины всякой распущенности, и вы увидите, что она проистекает от безнаказанности преступлений, а не от слабости наказаний,» — писал великий Монтескье. В этом смысле пост-биполярные поколения западных политических элит становятся все более смелыми в достижении поставленных перед ними транснациональным капиталом целей.

В итоге в современном мире осталось не так уж много государств, которые еще готовы жестко отстаивать собственный суверенитет и многовековые национальные традиции, противостоять глобализационному диктату. В докладе, посвящённому теме внешнего вмешательства во внутренние дела России и подготовленной комиссией по защите государственного суверенитета Совета Федерации во главе с А.Климовым, отмечено: «Выступая в июне 2017 г. в Петербурге перед участниками ПМЭФ, Президент РФ В.В. Путин подчеркнул: «В мире не так много стран, которые обладают суверенитетом. Россия очень дорожит тем, что мы этим суверенитетом обладаем». За десять лет до этого глава российского государства в рамках заседания Валдайского форума 2007 г. обратил внимание на то, что «суверенитет — это очень дорогая вещь, можно сказать, эксклюзивная в мире. Для России суверенитет – не политическая роскошь, не предмет гордости, а условие выживания в этом мире».

Это своего рода роскошь XXI в. В глазах сторонников неоимпериалистической гегемонии такие государства идентифицируются как «чуждые» элементы системы, а любые попытки отстаивать суверенную позицию расцениваются не иначе как «бунт» и вызов новому порядку.

Однако вопреки неверным представлениям о том, что эволюция международных отношений — это единственный заранее определенный вектор — мировые процессы движутся своим собственным уникальным способом. Так Российская Федерация вопреки желанию западных идеологов глобализма не распалась на части, смогла преодолеть негативные последствия 90-ых годов, сохранить суверенитет и национальное самосознание, вернуть себе статус великой державы, определяющей развитие системы международных отношений. Прогнозируемое выдвижение Китая на передовые позиции и возрастающий статус региональных форматов взаимодействия меняет политические расклады на международной арене.

Значительной части мира наконец-то удается преодолеть комплекс неполноценности в отношении Запада. То, что мир XXI в. не будет «западным» констатировали и аналитики ЦРУ США. В вышедшем еще в конце 2012 г. докладе Национального разведывательного совета «Глобальные тенденции 2030: Альтернативные миры» отмечается «возрастание роли локальных идеологий». Однако одно дело признавать объективную реальность, другое – смириться с ней, отказаться от иллюзий доминирования  Запада в мире и начать выстраивать конструктивные взаимоотношения с теми, кто успешно бросает вызов этим хищным устремлениям. США стремятся остаться на вершине глобальной иерархии, пытаясь защитить позиции базирующегося под его зонтиком капитала, которому эта защита в настоящий момент нужна больше, чем когда бы то ни было.

На фоне утраты иллюзии безраздельного лидерства США самые разные страны, идущие в фарватере внешнеполитических подходов Вашингтона, предпринимают активные попытки противодействовать изменениям и любым способом пролонгировать выгодное им политическое статус-кво.

И в этом смысле не имеющий ничего общего с классикой либерализма новый постмодернистский империализм лучше всего подходит для выполнения поставленной задачи.

Появление новой философской основы для идеологии Запада не было случайным. Европейский политико-философский модерн обозначил свою высшую точку развития в идеях Гегеля, Маркса, Энгельса и Ленина. В 1960-е годы прошлого века интеллектуальная популярность социализма с основой на диалектическом материализме и принципах социального прогресса была очевидна и воспринималась западным управляющим классом как экзистенциальная угроза.

Именно это вынудило американские и европейские политические элиты, а значит и современных им буржуазных философов начать поиск фундамента для альтернативной социальной трансформации за пределами модернистской парадигмы и с сохранением контроля за происходящими в западном обществе процессами. Этот рывок был осуществлён усилиями целого ряда мыслителей середины XX в. — Жака Дерриды, Мишеля Фуко, Луи Альтюссера, Жака Лакана и др.

Выдающийся французский социолог Пьер Бурдьё замечал: «Ощущение того, что мы утратили традицию Просвещения, связано с тем, что всё восприятие мира перевернулось из-за господствующих сегодня неолиберальных взглядов. По-моему, неолиберальная революция — это революция «справа» в том смысле, в каком о консервативной революции говорили в Германии в тридцатые годы». Здесь очень четко видно смысловое родство неолиберализма и неоконсерватизма, как проявлений одного и того же процесса в разных сферах экономики и политики, которые смыкаются в смысловом поле.

Не случайно чуть позднее Дениел Белл, Зигмунд Бауман, Юрген Хабермас уже описывают постмодернизм как смысловую основу неоконсерватизма, для которой характерны эстетическая эклектика вплоть до полной потери ориентира, фетишизация понятия свободы и потребления, а также другие очевидные черты «постиндустриального общества».

Не отвлекаясь на частности скажем, что идеология постмодернизма не предполагала дальнейшего развития, она была рассчитана на жизнь «здесь и сейчас» без восходящего вектора в будущее, что, к слову, лежало в основе марксистско-ленинской теории. Собственно, многие основатели постмодернизма рассматривали его сразу как философию кризиса западного сознания. Однако такой подход достигал искомой цели – например, переводил социально-политическую и даже социально-экономическую протестность в мире и внутри самих западных стран в область психологии, культуры, этики.

Постмодернисты еще добавили тезис, изложенный, например, Жаном-Франсуа Лиотаром о том, что современное общество устало от «метанарратива», т.е. «великих историй» — прогресса, просвещения, социальной справедливости (концепция «недоверия к метанарративам» стала одним из краеугольных камней философии постмодернизма).  Однако уйти от метанарративного видения мира было не так-то просто. Данное обстоятельство производно от неустранимых, неизменных свойств человеческого мышления. При попытке осмыслить историю как целое в сознании человека неминуемо выстраивается именно нарратив – тип текста, в котором говорится об изменениях некоего объекта во времени, а эти изменения оформляются в целостную структуру с очевидной идеологической подосновой.

Таким скрытым нарративом, который на самом деле предложил постмодернизм, стало появление так называемого «общего знаменателя», под который предполагалось подвести крайне сложный, неоднородный, разрозненный и противоречивый мир в целом. История сыграла с постмодернизмом дурную шутку – отрицая метанарративы, он со временем сам стал одним из них.

В систему международных отношений постмодернизм начал проникать в 70-80-е гг. ХХ века. В данной плоскости эта система идей постулировала следующие основные мировоззренческие максимы: отрицание понятия истины; предельный прагматизм; эклетизм; анархо-демократизм. Кроме того, Жак Деррида говорил, что весь мир разрывается не между национализмом и его противоположностью, а между разными типами национализма. И речь здесь идет о том, на что именно те или иные национальные элиты (сегодня уже и наднациональные) готовы пойти ради удовлетворения идей собственного превосходства, включающего в себя и экономическое доминирование. Можно ли ради такой не вполне гуманистической цели провоцировать войны и хаос, можно ли свергать законные правительства, в результате чего целые регионы будут тонуть в огненном и кровавом пожаре? Как представляется, западные постмодернистские капиталисты с этим вполне определились.

Несмотря на хаотичный базис, политический постмодернизм оказался достаточно успешным. Этому способствовало крушение прежней системы международных отношений и вовлечение в западную систему ценностей многих стран мира, включая бывших членов Восточного блока в Европе и на пространстве бывшего СССР. Кроме того, на постмодернистской идеологической основе был дан старт новой вехе в истории Европейского Союза – в 1992 г. был подписан Маастрихтский договор, который сформировал контуры современной ЕС и положил начало постепенному стиранию границ в регионе.

Многие американские и европейские лидеры 1990-2000-х гг. в своей политике демонстрировали приверженность принципам постмодернизма. Например, политика США в этот период времени приобрела ярко выраженный мессианский характер, Вашингтон приступил к политике распространения «универсальных» пост-ценностей по всему миру, при этом инструменты осуществления этой политики не всегда были мирными.

Внешняя политика западных стран в это время вообще опиралась на принципы постмодернизма:

•          в международных отношениях стало «нормой» несоблюдение действующего и общепринятого международного права (военные операции США и союзников в Югославии, Ираке, Ливии, Сирии и т.д.), то есть произошло отрицание норм, ранее считавшихся истиной;

•          в основу внешней политики был положен коммерческий интерес и экономические выгоды от совершения тех или иных действий;

•          значительно расширилось применение «двойных стандартов» в политической практике;

•          в рамках развития анархо-демократизма: за 20 лет произошло падение значения роли государственных акторов в международных отношениях: различные компании, группы интересов, кланы и т.д. приобрели все большее влияние.

Однако эта система оказалась не такой жизнеспособной, как многие предполагали в 90-е гг. Постмодернизм после 2010 г. столкнулся с противодействием в базисе — проблемой возрождения национального экономического и не только самосознания в странах Европы и Северной Америки, «арабской весной» и попыткой передела ресурсов на Ближнем Востоке и т.д.

По вопросу глобального кризиса международной политико-экономической системы Иммануил Валлерстайн отметил: «Современная миро-система как система историческая вступила в стадию завершающегося кризиса и вряд ли будет существовать через пятьдесят лет. Однако поскольку результаты кризиса не могут быть определены заранее, мы не знаем, станет ли пришедшая на смену новая система (или системы) лучше или хуже той, в которой мы живем ныне. Но что мы действительно знаем — это то, что переходный период будет грозным временем потрясений, поскольку цена перехода крайне высока, его перспективы предельно неясны, а потенциал воздействия небольших изменений на итоговый результат исключительно велик».

В современном мире вероятность ядерной войны крайне низка, что вынуждает разрабатывать иные стратегии достижения победы. Механизм введения против неугодных стран, ее отдельных представителей и особенно элит односторонних принудительных мер (санкций) и других ограничений стал для последователей глобализма одним из инструментов невоенного противоборства. Стратегия ослабления и развала изнутри стара, как мир, и нередко доказывала ее адептам свою эффективность.