Всё великое и прекрасное загадочно. Что есть Пушкин? Есть вопросы, на которые нет ответа. На эти вопросы откликается не ум, не язык, а сердце. Пушкин для России — то же, что Байкал или свод звёздного неба. Огромность и величие Пушкина понимали русские мыслители, русские правители. И понимали враги России.
В предвоенный период страна на своих стройках, в своих пятилетках непрерывно создавала танковые и авиационные заводы, сверлила железо под орудийные стволы. Казалось бы, какое отношение ко всему этому имел Пушкин? Но в 1937 году, в столетие его гибели, Пушкин стал самым читаемым поэтом Советского Союза, потому что страна готовилась к войне, готовилась к отпору. Там, за кордоном, в Германии воскресли нибелунги, Гитлер создал Аненербе — он создал каналы, которые запустили германский щуп в недра угрюмого рейнского мифа, и через этот миф, через германские символы Гитлер питал будущую армию, которая потом разгромила Европу. И эта армия, оснащённая Зигфридом, нибелунгами, валькириями, пришла в Россию. И здесь встретилась с Пушкиным. Она встретилась не только с «тридцатьчетвёрками», не только с панфиловцами, не только со сталинградскими дивизиями. Она встретилась с Пушкиным, который был огромным ресурсом русской духовной силы, красоты, веры и бессмертия. Величие Пушкина именно в том, что он, создавая новый русский язык, с помощью этого языка вычерпал из мироздания колоссальные силы, колоссальные стихии, сделав их русскими силами и русскими стихиями. И Пушкин, помещённый в центр этой жестокой смертельной схватки, был на стороне нашего русского рая. Он одолел Зигфрида, одолел нибелунгов, вместе с нашими красными солдатами он опрокинул их.
Я уже говорил, что во время Великой Отечественной войны состоялось второе пришествие Христа, и Он воевал на стороне Красной Армии. Но то же самое можно сказать и о Пушкине. Пушкин под Сталинградом шёл в контратаку вместе с моим отцом, который погиб там в 1943 году. Пушкин горел в танках на Курской дуге вместе с танкистами. Пушкин рядом с Карбышевым стоял, и на него лилась проклятая ледяная вода. Пушкин с нашими пехотинцами на разгромленном рейхстаге держал красное знамя Победы. Пушкин показал свою великую неисчерпаемость. Когда мы говорим «Пушкин», мы говорим «русский». Когда мы говорим «Пушкин», мы говорим «безмерность». Когда мы говорим «Пушкин», мы говорим «бессмертие». Пушкин важен нам и сегодня, потому что Пушкин — это гигантский неисчерпаемый ресурс. Он значительнее, чем ресурс нефти, значительнее, чем ресурс алмазов. Он больше, чем ресурс нашего русского пространства.
Пушкин важен нам всегда. Но сегодня — особенно. Сегодня очень жестокий, очень тяжёлый момент в нашей истории. Мы переживаем новую конфронтацию с Западом. Повсюду создаются разные виды ядерных бомб. Строятся авианосцы, бомбовозы, Россия подвергается чудовищным атакам. Эти сгустки тьмы летят через наши границы и ударяются о стены наших домов, о наши университеты, о наши души. Этим ударам мы противопоставили молитвы. Все наши алтари, все наши монастыри молятся и на подходе сбивают своими молитвами эти чёрные сгустки. Мы противопоставляем этой тьме нашу ослепительно восхитительную, бессмертную русскую культуру — пушкинскую культуру. Поэтому Пушкин и сегодня не просто предмет эстетического наслаждения. Это оружие — наше русское духовное оружие.
Пушкин — языкотворец. Он привнёс в русский язык такое количество новаций, незаметных сегодняшнему читателю, такую инверсию, такое сочетание галлицизмов и русских архаизмов, что наш язык стал огромен. И с помощью этого языка, как черпаком, мы вычерпываем всё новые и новые великие смыслы из мироздания. Потому что есть язык — есть народ. Уровень развития языка — уровень развития народа. Открытия, которые делает народ в самой разной форме — в этике, в индустрии, в военном строительстве,— результат того, что через язык мы получаем эти сведения из мироздания. Мысли без языка не бывает.
Когда я стал понимать мир и читать по слогам русские слова, я обнаружил на моём столе, за которым даже ещё не готовил уроки, огромный пушкинский фолиант 1937 года издания. Он уже был замусолен: его прочитали мои родители, мои дядья, мои тёти. Я листал его и видел там пушкинские рисунки: очаровательные женские профили, скачущих коней, странного африканца с бакенбардами, коим был сам Пушкин. И Пушкин для меня — явление моего детства. А позже, когда я сам включился в духовное сражение, для меня манифестальными были его стихи «Клеветникам России» и «На Бородинскую годовщину».
А позднее, я вспоминаю об этом с умилением и болью, моя супруга — царствие ей небесное! — в дни пушкинских рождений с утра поднималась, была очень собранной, строгой, серьёзной, надевала лучшие свои одежды и шла к памятнику Пушкину читать стихи. Моя Людмила шла к памятнику читать стихи «Клеветникам России». Она их прекрасно читала.
А ныне я очень люблю этот стих:
Брожу ли я вдоль улиц шумных,
Вхожу ль во многолюдный храм,
Сижу ль меж юношей безумных,
Я предаюсь моим мечтам.
Я говорю: промчатся годы,
И сколько здесь ни видно нас,
Мы все сойдем под вечны своды —
И чей-нибудь уж близок час.
Россия сегодня на переходе. Россия сегодня обретает своё новое лицо, и в этом новом лице должно просиять её прежнее — вечное лицо. Это происходит мучительно, потому что много новых записей, много позднейших наслоений. Эти новые наслоения нужно стирать бережно, как это делают реставраторы. И под этими наслоениями ты можешь вдруг обнаружить шедевр. А под этим шедевром — ещё один шедевр. А потом ещё. Потому что не все поздние записи являются уродством. Русская история такова, что она намывает слои и явления. И слои языка тоже. Сегодня Россия не является литературоцентричной страной. Но Россия по-прежнему обладает огромными кладами языка, которые не используются. Придёт время, и мы доберёмся до этих алмазных копей. И, может быть, хорошо, что в это смутное время, когда люди в погоне за наживой срезают реликтовые леса или строят свои уродливые особняки на берегах божественных озёр, мы пока не трогаем эту ценность. Мы созреем до Пушкина. Мы придём к нему. Или он придёт к нам.
Министр обороны Сергей Шойгу велел расписать новый храм в парке «Патриот» сценами Великой Отечественной войны. И это значит, что явления великой войны вносятся в атмосферу святости. Я думаю, что наступит момент, когда мы построим храм, посвящённый Феодору Стратилату или преподобному Александру Невскому, а стены этого храма будут расписаны портретами русских художников, писателей. Владыка Тихон Шевкунов назвал свою книгу «Несвятые святые». Это книга о монахах. Но ведь русские писатели и русские композиторы, художники — это тоже несвятые святые, на них тоже держится российская держава, российское сознание, русский мир. Я вижу этот ряд восхитительных портретов, и среди них первым — Александр Сергеевич Пушкин.
