Хотим мы того или нет, существование жизнеспособного государства в XXI веке становится политической и социальной технологией. Самыми устойчивыми оказываются страны, овладевшие эффективным инструментарием самовоспроизводства, информационной безопасности и ротации элит. Государства, не наладившие эффективной преемственности на ключевых постах и не создавшие институтов ротации управленческих кадров, обречены рухнуть под ударами информационного оружия, социальных технологий и политического давления.
Чтобы овладеть этой технологией у себя в стране, нужно не только представлять архитектуру мировых государственных и надгосударственных элит, но и понимать общие законы их существования — как она исторически изменялась от эпохи к эпохе, как налажено воспроизводство в самых успешных западных странах и к чему сводятся основные теории элит.
То, что человеческое общество неоднородно и в нем существуют естественные различия между людьми, знали всегда. Если с индивидуальными талантами все было ясно, то с доступом к властным и материальным ресурсам все оказалось сложнее. Каждый народ формировал свою политическую культуру, отношения межу массами и элитой и базовые принципы реализации власти. Со временем эволюционировал лишь тип доступа в правящую элиту, критерии отбора и ротации управленческой прослойки. Сам же принцип разделения на правящую элиту и массы всегда оставался неизменным, но под элитой всегда понимались избранные («элита» происходит от латинского глагола «elegere» — «избирать». «Элита» означает «избранные», «лучшие»).
С самых древних времен человеческой истории до сегодняшнего дня структура человеческого общества только усложнялась. Усложнялись вместе с ней и властные отношения, мобильность и сменяемость элит.
Изначальная структура индоевропейских обществ была примерно одинаковой — это была кастовая система с делением на служителей культа, воинов и производителей. Каждая каста была практически замкнутой. Крестьяне и ремесленники веками добывали пропитание и платили налоги. Воины обороняли государство, а клир обеспечивал высшую духовную легитимность правящего режима. Никаких возможностей, например, для крестьянина стать князем не было. В кастовом делении было зафиксировано изначальное предназначение людей. Одним — выполнять жреческие функции, другим — служить и проливать кровь, третьим — заниматься приращением материальных благ. С элитой было все тоже предельно ясно — политикой занимались преимущественно воины и клир. У власти всегда была высшая божественная и военная легитимность — помазанник, самый храбрый воин с дружиной и всем своим потомством составляли замкнутую правящую касту, которая могла быть свергнута только враждебной элитой соседнего государства.
Все немного усложнилось с экономической дифференциацией и переходом к сословному обществу, где разделение на общественные группы уже не было таким непроницаемым. Принцип каст заключается в том, что перейти из одной касты в другую невозможно ни при каких обстоятельствах, каста как бы предопределяла бытие человека в течение всей жизни. В ней проявлялся «высший закон», не зависящий от индивидуальных заслуг. В сословном же обществе должен был править самый достойный. Этот принцип в политологии называют еще меритократией (букв. «власть достойных», от лат. meritus «достойный» + др.-греч. κράτος «власть, правление»).
Доступ во властную элиту — аристократию — стал теоретически и практически доступен за счет индивидуальных заслуг. Высший иерарх (царь или жрец) данного общества через определенный обряд, постановление или иную форму волеизъявления может возвести человека низшего сословия в высшее за определенные заслуги. Это называется «аноблированием». В российской истории такой качественный переход наиболее выраженным образом был совершен Петром Великим, когда в доступ в элиту был открыт для наиболее образованных и одаренных детей помещиков, а впоследствии — даже для крестьян. Была введена четкая государственная иерархия, в которой высшие должности должен был занимать достойный не по праву рождения, а по заслугам. Во многом именно новый принцип формирования элит предопределил военный и экономический прорыв Российской Империи, на равных соперничавшей с европейскими монархиями того времени.
Наконец, вновь все кардинально изменилось и усложнилось в период Просвещения и последующую эпоху буржуазных революций Нового времени. На волне республиканских преобразований в разной форме строились эгалитарные институты и теории общества, подчеркивающие равенство и свободу всех его членов. Формируются национальные государства с регламентированным разделением властей и конституцией, парламентами и противоборствующими партиями, правительством и подчиненной ему бюрократией, выборной системой и обязательным сроком полномочий власти.
На место сословного общества пришло демократическое. Казалось бы, полная открытость, сменяемость и транспарентность власти должны вообще упразднить элиту, но даже в самых либеральных и коммунистических государствах XX века политологами фиксировалось четкое деление на элиту и массы. Чем более профессиональной, компетентной и волевой была элитная группа, тем более успешным было государство.
В России этот фазовый переход от сословного к республиканскому обществу был осуществлен революционным путем, в ходе которого был ликвидирован имущественный ценз на доступ в элиту, а сам элитарный принцип хоть и отрицался в теории, но был заменен на партийный. Концепция политической элиты как авангардной партии рабочего класса, всех трудящихся, была разработана Лениным, несмотря на крайне негативное отношение к принципу элитаризма как таковому. Довоенная советская элита складывалась из военных и политических лидеров после гражданской войны, послевоенная — из числа фронтовиков, а позднесоветская — закостенела в виде престарелой партийной номенклатуры. Однако о российской специфике и перспективах мы поговорим в отдельной статье.
В США после завершения гражданской войны Севера и Юга начала формироваться своя система ротации элит в рамках двухпартийной системы с отбором в нее представителей крупного бизнеса. При этом идеологические дебаты, настоящая выборная борьба поддерживали постоянное внутренне напряжение в республиканской и демократической партиях. Дети же претендующих на попадание в элиту политиков и бизнесменов до сих пор учатся в закрытых учебных заведениях, стандарты образования в которых далеки от либеральных.
Теперь обратимся, собственно, к теории элит. Ее основы заложены в трудах итальянских социологов Гаэтано Моска (1858 — 1941 гг.), Вильфредо Парето (1848 — 1923 гг.) и немецкого политолога Роберта Михельса (1876 — 1936 гг.). Само разделение на элиты и массы как самостоятельную объясняющую концепцию ввел один из основателей современной социологии итальянец Вильфредо Парето. Любое общество на любом историческом этапе он предложил рассматривать с точки зрения циркуляции в нем элит. Его теория была направлена против марксизма и, если брать шире, экономического объяснения политических и исторических процессов. Если с точки зрения Маркса основной закон исторического развития сводится к антагонизму противоборствующих классов, то Парето считал устройство общества принципиально неизменным в основных своих характеристиках. Любое общество — демократическое, деспотическое или монархическое — тяготеет, с его точки зрения, скорее к стабильности, чем к внутреннему конфликту. Для поддержания этой стабильности и преемственности общество выделяет из себя наиболее пассионарные, способные и готовые к управлению группы — правящую элиту. Принципиальная пирамидальная структура любого государства остается неизменной: вверху всегда стоят элиты, а внизу — массы. Эгоистичны при этом элиты или альтруистичны, служат народу или накапливают богатства — вопрос с точки зрения теории элит вторичный (представители теории элит были неомакиавеллистами — продолжателями идей Никколо Макиавелли, то есть рассуждали о политических процессах за рамками моральных или этических установок, как о некой политтехнологической данности). Главное, что морфология общества всегда остается неизменной: деление на элиты и массы неизбежно, общества без элиты существовать не может, элиты определяют исторический процесс и представляют массы во внутренней и внешней политике. Политическое неравенство — неотъемлемый атрибут любого общества. Однако если Парето делал упор на замене одного типа элиты другим, то Моска — на постепенном проникновении в элиту лучших представителей масс.
Под элитой, что немаловажно, понимается правящая группа любого общества, в котором присутствуют также контрэлита — такой социальный тип, который хочет и может править, но не имеет доступа к власти. Когда в обществе накапливается критическая масса контрэлиты, которая обладает волей, умом, решимостью, но не может легально пробиться к власти, происходит переворот или революция. Здесь марксисты и либералы видят экономические и политические предпосылки, а сторонники теории элит — социальные: отсутствие социальных лифтов, замкнутость элиты, отсутствие профессиональных и волевых качеств и т.д., что в сумме приводит к революционным изменениям.
Третий социальный тип — это антиэлита. Это такая группа, которая всегда выступает против любой элиты, но сама элитой быть не хочет или не способна. Сюда смело можно отнести представителей криминального мира, анархистов или, в отдельных случаях, творческую интеллигенцию и журналистов, которые зачастую выступает против власти, но реально править и нести за это ответственность не хотят.
Взаимодействие, противоборство и взаимообмен трех этих групп, по Парето, и составляет суть внутриполитических процессов в любом обществе. Контрэлита, если не имеет возможности быть избранной или захватить власть, пытается переманить на свою сторону антиэлиту, чтобы использовать ее в качестве тарана против действующей элиты. Действующие элиты либо допускают разумную ротацию собственных рядов и дозированно допускают к власти контрэлиту, либо расплачиваются за свою нерасторопность революциями и мятежами.
Масса же в этой дихотомии вообще ни на что не претендует, а лишь становится объектом, для которой разыгрывается спектакль. Как только в массе появляется противостоящий действующей элите тип, то он перестает быть массой — и примыкает либо к элите, либо к контрэлите, либо к антиэлите.
Существует при этом два типа ротации элит: эволюционный и революционный. В первом случае потерявшая хватку элита постепенно отправляется на пенсию, а ее место замещает преемствующая ей контрэлита. Если этот баланс разумно поддерживается, то дело никогда не идет к революционному сценарию, при котором правящая элита целиком сметается, а на ее место приходит свежая и амбициозная.
И демократическая, и монархическая, и однопартийная, и двухпартийная, и беспартийная системы оцениваются в этом смысле по одному критерию — эффективности работающего механизма ротации столь же эффективных элит. Демократия в этом смысле выступает не как способ предоставления власти массам, которые ее не требуют и вообще не знают, что с ней делать, а как метод регулярной ротации правящей элиты. Для Запада это всего лишь самый разумный и эффективных для них способ самосохранения системы — не более того.
Революционный способ ротации элит тоже вполне объясним, когда властвующая элита не желает налаживать преемственность. При этом контрэлита может прийти под социальными, политическими или любыми другими лозунгами. Революция может быть оформлена как дворцовый переворот, религиозное восстание или национально-освободительное движение. Это не имеет никакого значения. Принципиально здесь только обновление устаревшей и не способной отвечать на новые вызовы элиты.
Современник и один из основателей теории элит Гаэтано Моска писал по этому поводу буквально следующее: «Во всех обществах, начиная с самых среднеразвитых и кончая современными передовыми и мощными обществами, существуют два класса лиц: класс управляющих и класс управляемых. Первый, всегда более малочисленный, осуществляет все политические функции, монополизирует власть и пользуется присущими ему преимуществами, в то время как второй, более многочисленный, управляется и регулируется первым и поставляет материальные средства для жизнеобеспечения политического организма».
Суть концепции Роберта Михельса состоит в том, что «демократия, чтобы сохранить себя и достичь известной стабильности», вынуждена создавать организацию. А это связано с выделением элиты — активного меньшинства, которому народная масса вверяет свою судьбу ввиду невозможности ее прямого контроля над крупной организацией. Лидеры никогда не уступают свою власть «массам», а только другим, новым лидерам. Необходимость управления организацией требует создания аппарата, для этого власть концентрируется в его руках.
Несмотря на это, во всех республиканских системах, даже претендующих на полное отвержение элитарных принципов, со временем складывалась новая политическая прослойка, обособляющаяся в элитарную группу.
Знания о принципах существования, сменяемости, об общей архитектуре и взаимоотношениях внутри властвующей элиты государства — это знания сродни чертежам атомной бомбы после Второй мировой войны. Кто владеет этими знаниями — может конструировать свою элиту, воспитывать в ней нужные качества, влиять на чужую и не поддаваться на влияние извне — тот владеет жизненно важной технологией, поважнее самых современных «Калибров», «Авангардов» и «Посейдонов» на службе Армии и Флота.
Об истории вопроса и конкретных рецептах культивирования национальной элиты мы поговорим в следующей статье.
