— Валерий Михайлович, в последнее время в нашей стране регистрируются не очень приятные для властей процессы. Это протесты в Екатеринбурге по поводу строительства в парке православного храма, против ареста журналиста Ивана Голунова, которого якобы поймали с наркотиками, и в последнее время неоднократные протесты в Москве в связи с недопущением к выборам в Мосгордуму ряда кандидатов. Им отказали потому, что подписи, которые они собрали, по мнению избиркомов, оказались недействительны.
Все эти и другие события вызывают ряд вопросов. С вашей точки зрения, это уже такой системный кризис власти или все-таки какие-то единичные случаи, которые мы благополучно переживем?
— Я убежден в том, что это системный кризис и есть как минимум три фактора, которые способствуют его дальнейшему развитию. Первый фактор, это закрытая политическая система, то есть отсутствие политики как свободной возможности продвигать свои идеи и реализовывать их в отправлении властных структур. Причем это явление у нас наблюдается в последние лет двадцать.
Закрытая политическая система, которая была оправдана в момент стабилизации нашего общества после правления Ельцина, либералов и олигархов, совершенно не оправдана сейчас, когда внутриполитическая ситуация стабилизирована. На это, на стабилизацию политических процессов, ушли первые четыре года, тогда и еще некоторое время это можно было понять.
Но дальше зачем продолжать чрезвычайную ситуацию? А это по сути чрезвычайная ситуация во внутренней политике. Теперь это совершенно не оправдано. Чрезвычайное положение, которое длится годами и даже десятилетиями, заканчивается безусловно и всегда смещением действующей власти целиком, что мы наблюдаем на арабском Ближнем Востоке и много где еще, например, в Северной Африке.
Получается некая пароварка, у которой закрыт предохранительный клапан, в результате пар не спускается, а срывает крышку полностью в какой-то момент, когда накапливается критическая масса. Вот это мы наблюдаем сегодня в нынешней российской действительности, когда накопились внутренние, не реализованные в политике социальные энергии, которые не имеют никакой возможности никуда реализоваться. Ведь отсутствуют институты отправления политических процессов.
Политика как бы зацементирована, была залита бетоном и застыла вот так. И вот это «остановись мгновение, ты прекрасно» длится последние 20 лет, и, собственно, это всегда устраивает власть. Все спокойно, тихо, забетонировано, муха не пролетит, жучок не проползет, а если он ползет, его быстро как-то там придавливают, и дальше опять все спокойно, нынешней элите можно заниматься своими делами.
Но эти социальные процессы никуда не деваются и не реализуются ни во что другое. Они копятся и потом взрывают общество. Это первый фактор — отсутствие открытой политической системы.
Второй фактор, это утрата легитимности нынешней властью, потому что происходит накопление отрицательных негативных явлений, которые суммируются все эти годы и никак не разрешаются.
Общество и государство существует в легальности, но отсутствует именно легитимность, как определял и разводил эти понятия Карл Шмидт. То есть легальность — это то, что находится строго в рамках закона, и эта нынешняя власть абсолютно легальна, то есть она была избрана на выборах, согласно Конституции, законодательству, согласно процедуре, пришла выполнять свои функции, все законно, легально.
А вот легитимность — это такая незримая поддержка, одобрение со стороны масс того, что делает власть, это фактор, который в значительной степени иррационален и его невозможно замерить. Социологические опросы — это не то, с помощью чего можно замерить легитимность. Человек может относиться к власти не очень, осуждать ее действия и какие-то решения, но когда его спрашивают, он скажет: «Я, конечно, поддерживаю Путина, чиновников и т. д.».
— Но на самом деле ему это не нравится.
— Он с перепугу может сказать, что «да», но внутренне он испытывает некоторое отторжение. Так вот, когда падает легитимность, то все, что бы ни сделала власть: плохое, хорошее или нейтральное, — все воспринимается в штыки, с раздражением. Они там повышают пенсионный возраст, и люди звереют, скрежещут зубами. Они повышают НДС, люди с ненавистью топают ногами, стучат кулаками. Это хотя бы понятно.
Но дальше они строят дороги, развивают инфраструктуру, но люди над этим только иронизируют, стебутся типа «что ты, они построили какую-то ерунду». И даже когда повышают какие-то выплаты, все равно люди глумятся, воспринимают это агрессивно, с негативом, с такой злобной иронией. Это все признаки отсутствия легитимности.
А если у власти высокая легитимность, то что бы она ни делала, даже непопулярные меры, воспринимается с пониманием, спокойно. Люди понимают, что это необходимо. Это легитимная власть. Она может делать даже совершенно жесткие, неприятные для общества вещи, но общество воспринимает их с пониманием. Так вот, сегодня мы наблюдаем отсутствие легитимности в силу того, что власть обрубила обратную связь.
— Валерий Михайлович, как вы сказали, мы наблюдаем отсутствие легитимности власти, потому что она обрубила обратную связь. В чем это проявляется и чем угрожает?
— По большому счету, власти все равно, что там думают массы. Все равно. «Мы здесь власть, — говорят кремлевские обитатели, — что хотим, то и делаем. А как вы там считаете, нас не волнует совершенно». Это в принципе какое-то время работает. Но количество критических ошибок накапливается, возникает такое нарастание энтропии, гул такой со стороны общества, который не слышен за кремлевской стеной.
Его просто игнорируют, не хотят слышать. Вот это приводит к падению легитимности. И третий фактор — это, конечно, системная работа с негативными энергиями. Негативные проявления, ошибки власти, какие-то предметы для недовольства, ситуации, кейсы возникают всегда и в любом обществе.
Но этот негатив может затухнуть, если легитимность власти высока, если присутствует открытая политическая система, когда недовольные могут сказать: «Так, все, нам это не нравится, мы сейчас пойдем на выборы, во власть, у нас есть политическая программа, как это исправить». И они идут, и они проходят, входят в структуры власти и начинают исправлять это.
Эта открытая политическая система гасит весь негатив, который возникает в обществе. Раз. Высокая легитимность власти позволяет, дает позитивную, спокойную реакцию со стороны народа, масс. Что-то произошло плохое, но люди спокойно, с пониманием к этому относятся, потому что власть легитимна и скоро она исправит все.
Мы понимаем: да, бывают пожары, да, бывают наводнения, да, бывают всякие неприятности. Но мы знаем, что наша власть хорошая, мы ее оцениваем положительно, поэтому она сейчас со всем справится. И открытая политическая система дает возможность войти во власть самым активным представителям общества и тоже участвовать в исправлении этого негатива.
А если этого нет, существует не открытая политическая система, нет легитимности, тогда весь негатив начинает направляться прямо против власти. С одной стороны — недовольство масс, а с другой стороны заходят политтехнологические сети, западные в первую очередь, которые начинают эту энергию подпитывать, поддерживать негатив, правильным образом канализируя его в сторону власти. Они перенаправляют его не от власти, а в сторону власти, не давая ему затухать, подпитывая вот этот нарастающий кризис недовольства, вбрасывая туда финансирование, вводя туда своих авторов, которые начинают правильно формулировать негативную повестку.
Когда что-то плохое случилось, они это интерпретируют следующим образом: вот смотрите, системный кризис, власть не справляется, чиновники-ворье виновато — и весь такой популистский набор, который не оставляет равнодушным никого, особенно при низкой легитимности и при отсутствии открытой политической системы. И весь этот негатив начинает нарастать.
Этот гул становится все громче и громче, и люди начинают куда-то выходить, что-то требовать, скопилась внутренняя нереализованная социальная энергия, которая из-за закрытости политической системы не может никуда выплеснуться. А тут открывается возможность хоть куда-то выплеснуть свое недовольство, свой негатив, свою неприязнь.
И дальше очень ловко, технологично, системно внешние силы начинают этот негатив направлять против власти. Какую-то ситуацию, как со сквером в Екатеринбурге, можно было решить, растворив этот негатив, но власть (федеральная, по крайней мере; а региональная просто не справилась с ситуацией) отнеслась к этому наплевательски: «Да нас это вообще не волнует». Поэтому западные политтехнологи пришли и очень ловко нанесли удар. В конечном итоге, если один удар следует за другим, прилетело ядро в кремлевскую стену, бухнуло и посыпалась штукатурка.
Потом следующий кейс — Голунов. Опять федеральная власть наплевательски отнеслась, политтехнологи правильно это упаковали, правильно сформулировали негативную повестку и направили. Следующее ядро летит.
Потом — московские выборы. Мало ли где снимали кандидатов, их тысячами снимают повсюду, но если никто этим не занимается извне, не пытаясь это правильно сформулировать, педалировать и подогревать этот процесс, он затухает. А здесь не затухает и еще одно ядро летит в сторону кремлевской стены.
— Еще раз, если бы не было этого западного подзуживания, все затухло бы.
— Это затухало бы, конечно.
— То есть легитимность у власти есть?
— Конечно, еще есть. Ведь нынешняя структура власти, нынешняя политическая модель, скажем условно, режим, существует за счет легитимности, которая сложилась во время Крымской весны. Власть «доедает» еще эту крымскую легитимность, растрачивает.
