Слово посвящает поэта в великие тайны – тайны, которые перерастают в таинства. Жизнь и смерть, верность и предательство, время и пространство, зло и благо – мрак сменяется вспышками света, на свет снова наползает тьма. И пока мир озарён сиянием, поэт должен успеть различить в нём смыслы, добыть в нём зёрна знания, что когда-то заронил Сеятель в почву плодородную и землю каменистую. Оболочка зёрен плотна, но из самого драгоценного рождается заветная тайна.
Она всходит на глазах, колос крепчает, отмеряет своим ростом время. Века сжимаются в дни, дни – в мгновения. Реальность не выдерживает такой плотности, и нужно забыться над белым листом бумаги, чтобы прозреть тайну во всей полноте. Мир не готов к сиянию истины, он может ослепнуть, оттого поэт приносит её в дымке, в тумане, во сне – порой дивном, порой кошмарном.
«Мука обновления» – главная тайна, явленная словом Алексею Прасолову. Мир с каждой новой жизнью счищает себя коросту, каждым рождением стремится к первозданной чистоте, к изначальному целомудрию. С каждым рождением весь мир рождается заново, всё в нём преображается. В какой-то миг крик матери и крик дитя неразличимы, мука едина. Но вот жизнь отделилась от жизни, общая дорога раздвоилась, и теперь уже отдельные пути обрели свои направления.
Отныне мир – дитя. Для него всё впервые, его всё манит. Силы тьмы восстают против первородного света, они влекут младенца во мрак, чтобы поглотить чистоту. Наивный младенец нетвёрдым шагом движется к бездне. За ним не доглядят, слишком поздно сорвутся с мест, слишком поздно протянут к нему в безумии руки. Дитя сделает роковой шаг и канет в пропасть. И лишь поэт успеет бросить ему во след прочной верёвкой слово в надежде, что мир ухватится за неё слабой рукой.
Но бездна ответит тишиной и мраком. Поэт нечеловеческой силой раздвинет края пропасти. Словом, как буром, возьмётся крушить твёрдую породу зла. Пропасть превратится в огромный карьер. Год за годом поэт будет обнажать пласты времени и в поисках младенца станет вытаскивать всю «тяжесть человеческих веков».
Поэт вынет на свет виселицу «с безответною жертвой» посреди русского села в сорок втором году. Рубиновый перстень – «сгусток крови бесславной» – на обугленной кисти врага-арийца. Череп Тамерлана, что проедет в машине по современной Москве, и «давняя струящаяся тьма пронзит и день, и души, и дома». Из «неразгаданной глуби» неисчислимое множество голосов будет кричать: «Мы жили в мире – не забудь».
Поэт вскроет все пласты исторического времени и доберётся до времени археологического, где живое соприкасается с неживым, где человеческим трудом оживляется мёртвый камень. Именно на этом стыке нужно искать «святое утро человечье», чистоту, поглощённую бездной, «солнце, утраченное в выжженной вселенной». Нужно вернуться к той изначальной точке, когда тьма ещё не омрачила свет.
В этой точке поэту привидится «сон очищенной земли», в котором он найдёт младенца живым и невредимым. Слово, устремлённое за ним, обернулось пуховым облаком, пернатым крылом ангела, подхватило дитя, сберегло рождённую в муках обновления чистоту.
Ликующий поэт возьмёт младенца на руки, заглянет в его небесные очи. И вдруг увидит, что спасённый мир – это долгожданный сын поэта:
Тебе, кого я в мире жду,
Как неоткрытую Звезду
Ждёт днём и ночью Человек,
Уже забыв, который век.
Коснулся воспалённых век
Уже не слыша, плач иль смех,
Уже не зная, дождь иль снег,
Уже не помня тех имён,
Что для Звезды придумал он,
Уже – ни молодость, ни старость,
Уже светил круговорот
В глазах пошёл наоборот,
И Человеку показалось,
Когда свой взгляд он устремил
На небо, – не Звезда рождалась,
Рождался заново весь Мир.
Сон, навеянный словом, начнёт рассеиваться, и знание, дарованное поэту в забытьи над белым листом, вот-вот откроется наяву. Но тайна должна остаться тайной. Слово накладывает печать на уста поэта, отмеряет ему «минуту тишины». Сколько продлится она? Сколько жизней и эпох минет за эту минуту? Тайна сия велика есть.
