Вопреки расхожему убеждению, что разделение властей лишь ослабляет сильную централизованную власть, три его ветви в современном государстве лишь укрепляют политическую систему – делают ее более устойчивой к внешним и внутренним вызовам. Сложное, внутренне дифференцированное, разделенное на разные группы, политические партии и территории государство связывается в единый механизм законодательной, исполнительной и судебной властями.
Это очевидно, если мы посмотрим на политический процесс не с позиции юриста, а с точки зрения теории элит, которые пытаются удержать свою власть и вместе с ней государство самым эффективным образом. Парламент обеспечивает представительство и дает законный выплеск протесту, исполнительная власть обеспечивает порядок и исполнение принятых законов и стратегии. Но в чем же тогда смысл третьей – судебной – ветви власти? В России, к сожалению, этот смысл утерян и из основной опоры суды превратились в пятое колесо, как будто искусственно приделанное к машине российской государственности.
Суды будто бы потеряли свой изначальный замысел – в каждодневной судебной практике подтверждать обращенность всей государственной машины к гражданину, ведь в суд, порой, человек идет, отчаявшись искать справедливость в других инстанциях. Это и последняя надежда, и воплощение высшей земной справедливости, и форма преемственности всей системы. Власть Фемиды – самая стабильная и фундаментальная власть государства, которая как бы изъята из вечной борьбы элиты и контрэлиты, различных финансовых и промышленных групп – находится над схваткой. Парламентские партии, президент и правительство могут различными способами удерживать власть – долго, иногда очень долго, но никогда столетиями. Рано или поздно встает вопрос о преемственности, справедливости и законности, когда судьбу всего государства и правящей элиты может решить не сила и влияние, не произвол пришедшей на смену контрэлиты, а правовые механизмы.
Отсутствие любой политической ангажированности, безукоризненная честность и беспристрастность самих судей защищают все сформированную в Конституции и законах политическую систему, когда между собой дерутся элитные группы, толпа жаждет крови, а все государство балансирует на грани пропасти. В четком соблюдении кодифицированных в конституции норм и правил заключается ключевое отличие так называемой прецедентной системы права от континентальной, к которой мы формально относимся. В англосаксонской прецедентной системе основной упор делается на сложившуюся практику судейских решений. Поэтому, в частности, в Британии вообще нет письменной конституции как таковой, а в США она представляет собой скорее развернутый избирательный закон с рядом исторических поправок. Континентальная (она же римская или непрецедентная) система базируется на единых нормах и правилах, жестко зафиксированных в законодательстве. Соответственно, их расшифровкой и применением к отдельным случаям и занимаются суды.
Современная же российская система разделения властей будто бы выработала какую-то третью – беспрецедентную – систему права, когда суды работают как безумный конвейер, либо абсолютно равнодушный к попавшему в его жернова гражданину, либо управляемый в принципиальных решениях той или иной группой влияния. Беспрецедентной такая правовая система становится, когда местная власть, человек в погонах или с мешком денег могут оформить уже принятое ими решение в виде судебного приговора.
Конечно, бывают в истории такие времена, когда нужно принимать экстренные решения для спасения государства, когда верховная власть на время становится основной и единственной. Такие периоды были после гражданской войны в начале прошлого века, и в современной России, когда нужно было быстро предотвратить распад и уничтожить терроризм. Однако вечно политическая воля и «ручное управление» не могут стоять над правом и судами. Об этом первым всегда говорит наш Президент, но местным элитам и кланам удобнее действовать по инерции, превращая суды в еще один из инструментов сведения счетов.
Суды, таким образом, из стабилизирующего института превращаются в дестабилизирующий – подрывающий доверие к власти в целом, хотя многим может казаться, что «подконтрольные» судьи временно помогают удержать порядок и стабильность. Даже сейчас многие в российской политике не понимают, что по-настоящему устойчивой становится система, действующая по признанным правовым нормам, а не «по понятиям». Состоявшееся и сильное государство опирается на три, четыре, пять или больше столпов. Позитивным примером в этом служит Британия, в которой даже при неурядицах в парламенте, с судами и правительством есть запасной и самый крайний вариант – королева, к которой переходит вся полнота власти в экстренном случае. Негативным примером служит многострадальная Украина, где каждая новая власть пытается свести счеты с предыдущей через суды.
В нашем случае одна из ключевых проблем – это проблема судебных кадров. Скоро будет почти 200 лет со ставшего крылатым грибоедовского вопроса: «А судьи кто?» – и мы до сих пор ищем и не находим на него убедительного ответа. А когда находим, он нас справедливо не устаивает. Не мудрено, ведь российские суды на 84% укомплектованы выходцами из прокуратуры, МВД и аппарата судов. И всего лишь 16% работали ранее в юридических службах частных кампаний, преподавали юриспруденцию в ВУЗах или были адвокатами (бывших адвокатов всего лишь на 2%). Также наблюдается значительная «феминизация» российского правосудия, в котором доля женщин на сегодняшний день составляет до 66%. Это, не в обиду служительницам Фемиды, те молодые и не очень дамы, которые еще вчера перекладывали бумаги в апелляционных и кассационных судах, обеспечивали формальное соблюдение процессуальных норм, а сегодня решают судьбы людей. Такие технические работницы судов, получая благосклонность начальства и профильное заочное образование (по данным исследований, 45% судей получили именно заочное образование, еще 10% учились на вечерней форме), становятся судьями. Любопытно на полях заметить, что в США женщин-судей лишь 30%, в Канаде – 33%, в Великобритании – только 23%. Сказывается принципиально другая система профессиональной селекции.
Другой тревожной для российской Фемиды новостью стало то, что число оправдательных приговоров по состоянию на май этого года достигло исторического минимума. Доля оправданных составила всего 0,24% от общего числа приговоров. При этом 43% из них были отменены вышестоящими судами, и в итоге лишь 1463 человека из 2082 в 2018 году сумели отстоять свою невиновность до конца, оправдательные приговоры в отношении них вступили в законную силу.
Виной тому, конечно, кадровая специфика судейского корпуса. Вчерашние сотрудники прокуратуры и полиции автоматически действуют в обвинительной логике, превращая судебное производство в оформление заведомо понятного им решения. Зачастую следственные и прокурорские органы находятся на связи с судьями для оперативного «обсуждения» перспектив переданного им дела.
Таким образом, любой российский гражданин, попав в суд в рамках ли гражданского или уголовного производства, к мировому судье – не важно, скорее всего доверит свою судьбу молодой женщине с заочным юридическим образованием, полученным в местном ВУЗе. Ее основной профессиональный опыт будет состоять в машинном наборе текстов по указанию начальника и процессуальном сопровождении. Пошла она в судьи, чтобы поднять свой социальный статус и поправить материальное положение. Она не обладает должным жизненным опытом и в силу большой загруженности ваша личность ей практически безразлична, мотивы и цели поступков тоже. Главное в ее работе – аккуратно и внимательно перепечатать обвинение, в необходимый момент его зачитать и назначить наказание согласно авторитетному предписанию, затем как можно быстрее взять новое дело в производство. Ничего личного – этом весь трагизм ситуации.
Это не революционные тройки, не военный трибунал периода военного коммунизма и даже не суд Линча, поэтому приговор вы получите скорее всего не из идеологических или мстительных соображений. Но разве осужденному от этого легче?
Итого, как и в отношении других ветвей власти, вопрос формирования судейской элиты становится принципиально важным. Сама этика и генеалогия судебной власти указывает на принципиально другую логику кадрового состава судейского корпуса, чем это есть сейчас. В Европе независимые суды начали появляться как форма решения споров между гражданами. Если двое граждан приходили к мировому суде и одна из сторон отказывалась исполнять принятое решение, государство создавало специальную инстанцию для исполнения приговора – собственно исполнительную власть. Она же в дальнейшем притворяла в жизнь законотворческие инициативы и так далее. Судебная власть в некотором смысле стояла у основания государства.
У нас дела исторически обстоят другим образом, но решение судейского вопроса лежит по-прежнему в кадровой и этической плоскости (даже в Советском Союзе, по данным статистики, из среды судейских клерков, силовиков и госорганов приходило не больше 24% судей, сейчас – 93%), хотя уличная оппозиция любит кричать чуть ли не о народном избрании судей и кардинальном изменении всего законодательства. Все же суд – одна из фундаментальных ветвей власти, формирующих доверие к государственной власти как таковой. Какое будет доверие к первому лицу, правящей партии и правительству, если суды работают как безумный конвейер? Зачем тогда нужно тратить на них деньги, если доля оправдательных приговоров не превышает статистической погрешности в 0,2? Неужели высшая законодательная, судебная и исполнительная власть этого не понимают?
Понимают, но переводят решение проблемы сугубо в техническую и юридическую плоскость. В то время как нужна особо тщательная система образования, готовящая людей к работе с человеческими судьбами, а не бумагами. Также необходимо специальное квотирование для будущих судей из среды адвокатов и академических кругов, чтобы процесс строился не по принципу обвинения со всех сторон, а в логике поиска истины и решения человеческих судеб.
Другая и самая важная грань проблемы – потеря ясно осознаваемого даже в профессиональной среде, у правящей элиты и в обществе смысла существования судебной власти. Русский человек, как много раз говорил Александр Андреевич Проханов, устремлен в своих мечтах к высшей божественной справедливости, к правде. Наш человек – правдоискатель, который готов свернуть горы, зацепившись за полную уверенность в своей правоте. «У кого правда, тот и сильней», – говорил известный киногерой.
Вернуть вполне понятную земную правду и справедливость российской Фемиде – эта та посильная нам сверхзадача, решение которой разом решит множество насущных проблем от стабильной работы экономики до безопасного транзита власти.
