Все потешались над странным министром образования, когда он мялся и ничего не мог ответить на вопросы Путина о том, нужно ли деление на бакалавров и магистров при обучении филологов. И что лично он думает по этому поводу. И он лично не мог сказать, ни что он думает, ни каково его мнение.
Но хотя Котюков министр странный, ничего в образовании не понимающий, никогда ни в образовании, ни в науке не работавший, но по большой протекции земляка-олигарха из Красноярска эту должность получивший и до сих пор полагающий, что эффективность образования измеряется так же, как эффективность производства табуреток: чем больше один столяр выпускает табуреток, тем производство эффективнее, так же – в университетах: чем больше студентов учит один преподаватель, тем производство эффективнее, — как раз в том, в том, что он не мог ответить на вопросы Путина, он не так уж и виноват.
Потому что на эти вопросы не может ответить никто в стране, в том числе и никто из прежних министров образования, в том числе и тех, кто это разделение вводил. Причем никто не может ответить не только, зачем делить филологов на магистров и бакалавров, но и вообще: зачем нужно такое деление. И зачем страна перешла на Болонскую систему.
Есть, правда, один вариант ответа: от международных структур Минобр получил крупные субсидии на обеспечение этого перехода и имел возможность делить их среди руководителей министерства. Но они в этом все равно не признаются. А других вменяемых ответов действительно нет.
Все те странные нововведения, которые осуществляются в образовательной системе России – от перехода на «двухуровневую» систему до поголовного тестирования и ЕГЭ – не объясняются ничем внятным, помимо требований Болонского процесса. Один за другим министры образования объявляли, что это нужно, потому что Россия подписала соглашение об участи в Болонском процессе.
И параллельно этому один за другим эти министры становятся самыми непопулярными министрами в стране. Хотя каждый предыдущий начинает казаться даже почти приличным на фоне последующего.
Если требования, вытекающие из участия в Болонском процессе, ведут к непопулярности реализующих их министров, значит, сам данный процесс по некой совокупности причин рождает существенное неприятие российского общества.
Все опросы общественного мнения устойчиво показывают, что все большее число людей все хуже оценивают нынешнюю систему российского образования. Средний выпускник средней школы 1980-го года выглядит воспитанником Царскосельского лицея на фоне студента первого курса современного университета.
Как и чем министры образования отчитываются перед президентом за выполнение поставленных тем задач в этой сфере – остается загадкой. Зачем нужно делать то, что вызывает раздражение общества, не дает никаких положительных результатов и даже не может быть вменяемо, объяснено и лишь служит дискредитации власти – остается также загадкой.
Ни один из министров образования с самого начала затеи с Болонским процессом не может объяснить, ни зачем Россия хочет в нем участвовать, ни зачем он вообще нужен.
Максимум того, что декларируется – это то, что благодаря участию в нем, дипломы, выданные в России, будут признаваться в других странах. Хотя на самом деле у нужных там специалистов они признавались всегда.
И реально во многих областях специалисты из СССР и России оказывались значительно квалифицированнее специалистов западных вузов. С этой точки зрения, если рассматривать подгонку системы образования в России под систему образования, предполагающуюся Болонским процессом, это начинает выглядеть целенаправленной мерой по лишению выпускников российских вузов изначальных естественных конкурентных преимуществ перед выпускниками западных.
Хотя и здесь остается непонятным, почему вообще требование признания российских вузов на Западе для России должно быть значимо: для нее, скорее, должно быть значимо, какие специалисты придут в сферы ее производства. Поскольку задача российских университетов – не поставлять рабочую силу в западную экономику и не способствовать трудоустройству тех, кто хочет уехать из России, не считая ее своей Родиной.
Они, конечно, имеют на это право, но ведь никто им и не запрещает изначально уезжать в другие страны и там получать то образование, которое поможет им там трудоустроиться. Почему Россия должна из средств своего бюджета готовить специалистов для западной экономки и по западным нормам – никак не объясняется.
Но ведь более того – сама Болонская система, рекламируемая как создание «единого европейского образовательного пространства», имеет очень мало общего с классической европейской образовательной моделью.
И первые, кто выступил с протестами против нее, были как раз старые европейские университеты. Систему назвали Болонской по имени старейшего европейского университета — Болонского. И именно он чуть ли не первым выступил против нее.
Дело в том, что классическая система образования, сложившаяся в Европе, сложилась на основе старых классических университетов, обладавших уникальностью своих подходов и школ. То есть это была система разнообразия моделей, где каждый студент имел возможность выбирать ту, которая ему была более интересна.
Собственно, поэтому человек, который имел такую возможность, ориентировался на то, чтобы после окончания одного университета закончить и другой.
Болонская система, претендуя на общеевропейскую универсальность, исходит из абсолютно противоположного подхода: унификации национальных образовательных школ. И это относится не только к требованиям унификации российских вузов – это относится ко всем европейским национальным образовательным моделям.
То есть, строго говоря, Болонская система есть система уничтожения классического европейского образования. Участие России в этой системе означает не ее включение в общеевропейские классические модели, а ее включение в систему демонтажа этой модели с неясными последствиями, результатами и целями.
Вообще, официальной целью Болонского процесса считается «создание единого европейского пространства высшего образования». Кроме красиво звучащего названия, формально включающего позитивные ассоциации «единство», «Европа», «образование», значимость подобного начала необоснованна. Гитлер тоже вполне мог бы сказать, что создает «единое европейское пространство высшего образования».
Целями также считаются:
— «расширение доступа к высшему образованию», но если это и является проблемой для европейских стран (им виднее), доступ к нему в России уже скорее вредит российской экономике, превратившись в переизбыток представителей одних специальностей (экономистов и юристов) и дефицитность других (бульдозеристов и слесарей). В России доля обладающих высшим образованием выросла вдвое по сравнению с СССР – но зато их реальная квалифицированность после «болонских экспериментов» упала в разы;
— «дальнейшее повышение качества и привлекательности европейского высшего образования», то есть признается, что они сегодня недостаточны. Это печально – но почему Россия должна заботиться о повышении их привлекательности и качества, а не о повышении привлекательности и качества своего образования. Если она включается в международную конкуренцию, она должна думать о повышении своей конкурентоспособности и конкурентоспособности своего образования – в целях, кстати, развития своей экономики, а не поддержания с ней конкурирующих;
— «расширение мобильности студентов и преподавателей» — в нынешних условиях это означало б только расширение отъезда за рубеж выпускников российских вузов, обученных за деньги российского бюджета. То есть расширение «утечки мозгов за рубеж». В этом, конечно, есть и свои плюсы – чтобы уехали те, кто не считает Россию своей Родиной. Но зачем перед отъездом тратить деньги на их трудоустройство за границей – более чем спорно. Лучше уж, хоть по российской, хоть по европейской методике, учить тех, кто будет работать в России и во имя России;
— «а также обеспечение успешного трудоустройства выпускников вузов за счёт того, что все академические степени и другие квалификации должны быть ориентированы на рынок труда» — трудоустройства, опять же — где… Если стоит задача трудоустройства российских выпускников в России – зачем это делать по унифицированной европейской методике. Если российских же, но в Европе – зачем это нужно России, у нее сегодня недостаток квалифицированных специалистов, а не их переизбыток. Если речь о трудоустройстве выпускников западноевропейских университетов в России, то это им, скорее, нужно унифицироваться под российские условия рынка труда.
Кстати, что вообще означает положение «все академические степени и другие квалификации должны быть ориентированы на рынок труда». Это же само по себе нечто бредовое: академическое и рыночное – даже для прошлой эпохи рыночной экономики – явления разного уровня. Академическое – ориентировано на фундаментальность и долгосрочность. Рыночное – на конъюнктуру и краткосрочность.
Переориентировать академическое на рыночное – если это и возможно, означает только одно – переделку академического в рыночное.
То есть уничтожение академического, стратегического и долгосрочного во всех тех странах, которые присоединятся к Болонской системе. США, кстати, не присоединяется.
То есть в худшем случае – это сознательное уничтожение возможных конкурентных преимуществ стран, которые периферийно присоединятся к Болонской системе.
В лучшем – атавистические остатки наивных надежд на общеевропейское процветание, утвердившихся в начале прОклятых 90-х, окрашенное вспышками взрывов при евроагрессии против Югославии и ее остатков.
Болонская декларация была подписана в 1999 году на фоне идиллической веры в конец истории, в то, что с падением восточной системы можно прийти к золотому веку, и осталось только всем «войти в Европу» — как он настанет для всех. Это было наивно и тогда, но с тех пор стало ясно, что Европа вползает в перманентный кризис и ЕС не может расплатиться по долгам своих членов.
Если в этих условиях ЕС все еще хочет создавать «единое европейское образовательное пространство», это его право.
Но России то нужно скорее создавать либо «единое европейское образовательное пространство», либо «единое евразийское», либо «единое пост (нео) советское».
Зачем ей растворять свою образовательную систему в том, что для нее спорно, конкурентно и при этом само на сегодня проблемно.
Тем более что то, в чем они предлагают унифицироваться, как уже было сказано, к классическим европейским образовательным моделям имеет предельно малое отношение.
