Слушания, объявленные Алексеем Венедиктовым и журналом «Дилетант» на пресловутую тему пресловутого «Пакта Молотова-Риббентропа», если и были слушаниями, то слушаниями бенефиса самого Венедиктова. И если кто-то думал иначе и думал, что речь идет о дискуссии, где каждый сможет поделиться своей точкой зрения и высказать свои аргументы, можно только удивляться его наивности.
Люди, объявившие себя в России «либералами», — это не какие-нибудь «кремлевские пропагандисты» с центральных телеканалов. Это у них — «пропагандистов кровавого Мордора» — принято приглашать для обсуждения представителей иной точки зрения – и даже давать последним высказать эту иную точку зрения. У настоящих «российских либералов» и подлинно независимых журналистов все проходит без этих «пропагандистских извращений».
Все честно и демократично. Объявляются слушания. Собирается аудитория своих сторонников. Оглашается бенефисный доклад на час-полтора главной «говорящей головы». Слово оппонентам не предоставляется. Если такие находятся в зале, им позволяется задать вопросы, после чего многословно объясняется, почему вопросы нелепые, а сами оппоненты – невежественные. Зал истинно-либерально-верующих рукоплещет. Либеральная демократия торжествует.
Все сказанное – не в осуждение. Все описанное – не открытие прошедших в Ельцин-Центре «слушаний Венедиктова-Риббентропа». Просто наивны те, кто этого не понимает и на подобные бенефисы приезжает в наивной надежде получить слово для дискуссии.
Весь сценарий изначально известен: протокультура, которую представляет Алексей Венедиктов, иначе не может и не умеет — не позволяет ни воспитание, ни заведомая истеричность, ни упоение собственным невежеством. Венедиктов в ее составе — безусловно еще относительно интеллигентный, относительно приличный и относительно эрудированный персонаж.
Их нельзя осуждать – просто они такие и иными быть не могут. И нужно понимать, что они такие и к честной дискуссии не приспособленны.
Удивляться можно только тем, кто думает, что они могут быть такими, и пытается участвовать в их «либеральных молебнах» как в честной интеллектуальной исторической дискуссии.
В Ельцин-центре все так и было: Венедиктов сначала с упоением в течение часа любовался своей риторикой, потом в течение часа любовался своими ответами на задаваемые ему вопросами, потом послал всех несогласных куда подальше – и под аплодисменты поклонников завершил слушания.
При этом, все же (не Амнуэль же какой-нибудь и не Альбац) старался оперировать фактами, не опускаться до откровенной лжи и даже оперировать цифрами. Только не имеющими отношения к основному заявленному вопросу: можно ли считать СССР одним из виновников Второй мировой войны, а советско-германский договор о ненападении от 23 августа 1939 года – ее спусковым крючком.
Цифры касались чего угодно: численности вооруженных сил тех или иных стран в 1939, 40 и 41 гг., динамики изменения экономического потенциала в эти годы, площади присоединенных территорий, но только не вопроса обоснованности или необоснованности заключенного Договора 23 августа.
При этом в цифрах Венедиктов не всегда был точен как численно, так и в их оценке. Ну, например, он, определяя численность польской армии в 1939 году в один миллион человек, утверждал, что она в силу этого не могла планировать напасть на СССР, численность вооруженных сил которого он определял в два миллиона человек, хотя, с одной стороны, в первой половине 1939 г. РККА насчитывала лишь 800 000 человек, с другой, если даже в качестве форы принять цифру Венедиктова, абсолютно игнорировалось то, что в это время СССР уже был втянут в войну на Востоке и над его азиатской частью нависали вооруженные силы Японии.
При этом докладчик путался в собственной аргументации.
Например, отрицая оценку Договора о ненападении как триумфа советской дипломатии, Венедиктов, для создания впечатления объективности, утверждал, что на самом деле триумфом был не этот договор, а Договор о нейтралитете с Японией от 13 апреля 1941 г. При этом игнорируя простое обстоятельство: названный договор был естественным следствием советско-германского договора 1939 года. И прежде всего потому, что в последнем, августовском договоре о ненападении, заключенном Германией с ее союзником в момент, когда сама Япония воевала с СССР на Халхин-голе, Япония увидела ненадежность Германии и перестала ей верить: без Договора о ненападении с Германией не было бы Договора о ненападении с Японией.
Подобных осознанных либо неосознанным противоречий в бенефисном докладе Венедиктова было много – и говорить о нем можно тоже много: просто не в данном формате. Хотя, конечно, Венедиктов действительно стремился к солидности доклада, он успешно сумел лишь доказать, что нельзя одновременно быть руководителем радиостанции, сделавшей ложь своей профессией, и самому при этом остаться объективным исследователем (даже если предположить, что такое желание он имеет): бытие и среда определяет.
В данном случае несколько об ином: все-таки о Договоре 23 августа. Оппоненты уходят и от его сути, и от учета общей ситуации. Вообще, не вполне ясно, как можно осуждать Договор о ненападении: незаключение Договора о ненападении означает ситуацию ориентации на нападение. Тогда получается, что СССР виновен в том, что не хотел воевать. И в том, что в конфликте Германии и Польши не захотел встать на сторону Польши.
Только, во-первых, абсолютно не учитывается ни то, что Польша была в 1939 году для СССР и по своему режиму, и по своей агрессивной политике не менее враждебной страной, чем Германия, а установленный еще Пилсудским режим мало чем отличался от режима, установленного Гитлером.
И, во-вторых, что помощь Польше со стороны СССР летом 1939 года все же была предложена – и была Польшей отвергнута.
Более того. Если Германия имела агрессивные намерения в отношении Польши, то Польша точно так же имела агрессивные намерения относительно Германии. И еще в 1930-м году предлагала Англии и Франции — основным хозяевам Европы после Версальского договора — окончательно уничтожить Германию. Еще когда та была относительно демократическим государством. Хозяева отказались. И Польша заключила договор с Германией – только 26 января 1934 года, когда в Германии утвердился родственный тогдашней Польше гитлеровский режим.
А в 1939 году два союзных хищника поссорились о своих видениях форматов передела Европы. Защищать Польшу у СССР не было никаких оснований.
Так называемые «секретные протоколы» к договору о ненападении, объявляемые оппонентами соглашением о разделе Польши и Восточной Европы, никакой речи о каком–либо «разделе» вообще не вели. Речь шла о разграничении сфер влияния в случае, если дело дойдет то «территориально-политического переустройства» в Европе. Вопрос о том, состоится ли оно и является ли желательным, оставался открытым, и ответ на него должно было дать последующее политическое развитие в Европе.
Далее. Выбор СССР в сложившейся ситуации заключался не в том, брать Польшу под защиту или нет – и брать ее под защиту оснований не было, и сама Польша от этой защиты уже отказалась. Пытаться защищать Польшу без ее согласия — было бы и странно, и вообще предполагало войти на ее территорию без ее согласия, начав сражение и с ее войсками, и с войсками Германии одновременно.
Выбор заключался в том, чтобы либо смотреть, как Гитлер будет захватывать территорию всей Польши и выйдет на границу СССР, либо защитить от нашествия хотя бы ту часть территории Польши, на которой жили преимущественно украинцы и белорусы. И которая, еще по условиям Версальского договора, на тот момент регулировавшего международные и территориальные отношения в Европе, должна были сохраниться в составе России.
Польша исчезала, и стоял вопрос, захватит эти территории Гитлер, либо ему это не позволит сделать СССР. И СССР этого сделать не позволил.
Летом 1939 года СССР сказал: «Все вы – безумцы. Мы в вашей авантюре принимать участие не хотим. Кто из вас победит – нам все равно, оба хуже. Но если победит Германия, пусть имеет в виду: дальше вот этой линии мы ее не пустим».
И 17 сентября, через две недели после начала войны, когда стало ясно, что Польское государство пало и защитить эти территории от Германии больше не может, а на Восточном фронте война закончена победой над Японией, на встречу вермахту, в соответствии с предупреждением, зафиксированным в протоколах к Договору о ненападении, двинулась РККА.
Осуждать эту договоренность – всего лишь значит осуждать то, что СССР не дал Германии захватить всю Польшу. А в современном контексте – стремиться превратить СССР из главного победителя нацизма в его преступного союзника и привить России и всему народу страны комплекс вины за соучастие в преступлении. Чтобы унижать, топтать и принуждать к покорности в будущем.
Все это, в общем-то, практически очевидно для любого объективного анализа. Но только если речь идет об объективном анализе, а не о патологическом влечении определенных идеологических сект современной России к утверждению своей значимости в навязчивой борьбе против нее, которую своей страной они давно не ощущают.
Вопрос в итоге и несколько в ином. Если что-то и подтвердили слушания Венедиктова-Риббентропа в созданном Дмитрием Медведевым Ельцин-центре, то только то, что с этими людьми диалог и дискуссия в принципе невозможны. Перед ними не стоит задача дискутировать – перед ними стоит задача вещать, утверждая свою монополию на право слова.
И еще если они что-то и выявили, то только потрясающую наивность людей, которые приехали на бенефис Венедиктова в наивной уверенности, что их там кто-то собирается слушать и что кто-то с ними собирается честно вести дискуссию.
Потому что диалог с этой сектой может означать только одно: что ее признают не сектой самозагипнотизированных своей ненавистью к СССР и России идеологических маргиналов, а достойными уважения оппонентами, способными на честное сравнение точек зрения.
И тем самым способствуют некому повышению их давно предельно опустившегося общественного статуса.
