«В одной невероятной скачке
Вы прожили свой краткий век…
И ваши кудри, ваши бачки
Засыпал снег».

Марина Цветаева.

Эти два фильма неминуемо подвергают сравнению — «Звезду пленительного счастья» и «Союз спасения». Можно коротко: «Звезда…» — это искусство, а «Союз спасения» — проект. При том, что оба варианта — дивно сотканы и с любовью поданы. Мы давно живём в иной плоскости, а пытаемся от кино требовать изысканной глубины и осеннего минора 1970-х. Оно из той же копилки памяти, что и «лучшее в мире мороженое». Перестаньте ностальгировать! Та, двухсерийная сага о ясноглазых и достойных патрициях — первых людях империи, возмечтавших ту империю потрясти, а ещё лучше — измордовать, — сделалась культовой неслучайно. К этому приложил руку сам гуру оттепельной вольницы и романтического шестидесятничества — Булат Окуджава, которому «комиссары в пыльных шлемах» казались менее приятными, чем «кавалергарды» с девой-юной, хотя генетически и ментально первые были гораздо ближе.

К финалу 1960-х Советская Власть случайно воспитала прослойку нео-аристократов — они все имели рабоче-крестьянские корни, зато плотно заняли нишу, демонстративно пустовавшую целых полвека. Трудовая интеллигенция придумала всё это не сама и даже не акын-Окуджава ей напел. Поднаторевшие выписывать школьные сочинения о «духовных исканиях Наташи Ростовой» и причинах, побуждавших Печорина быть сволочью, пролетарские дети начинали ассоциировать себя с барским племенем — с Петрушей Гринёвым да Машей Мироновой, но никак не с дворней. Декабристы же почитались, как «теин в чаю, букет в благородном вине». Лучшие восстали против тирании и, разумеется, пострадали.

«Звезда пленительного счастья», вышедшая в разгар брежневского благорастворения, казалась печально-эстетской вещью — мол, все дворянско- интеллигентские порывы (и позывы) кончаются виселицей или каторгой. Но фильм — очаровал. Сочная, пряная линия «второстепенного» заговорщика Ивана Анненкова с игривой, но верной Полиной Гёбль нарисовалась волшебно, а просьбу «не обещать любови вечной» запевали тогда не только на радио, но и во дворе под расстроенную гитару. Но главное — петь это будут ещё долго. И смотреть «Звезду…» — пусть фрагментарно, пару сценок с участием Костолевского в белом мундире, а вот «Союз спасения» — продукт одноразовый. Хотя, и качественный.

Это не убогость современности — это её конструктивная данность — склёпывать клипы. Завтра — другие, не менее красочные и добротные. Свистящий ритм бытия заставляет ваять одномоментное — вечность не волнует. Нравится — хит. Посмотрели-послушали-забыли. Потому что завтра — новизна. Ещё Герман Гессе предрекал всё это: засилье быстрых, лёгких, с виду наукообразных произведений, где не существует ни глубины, ни крепкого начала: «Признаёмся, мы не в состоянии дать однозначное определение изделий, по которым мы называем эту эпоху». (Типовой пример — кассовые блокбастеры «Легенда №17»  и «Время первых» уже считаются давнишними и не стоящими обсуждения, тогда как любой советский фильм собирает на форумах десятки, сотни комментариев).

Итак, чудесный и отнюдь не бестолковый фильмо-клип «Союз спасения» — почти триумф (!) Андрея Кравчука, особенно после его неудачного, всеми раскритикованного «Викинга». Впрочем, сей чрезмерно креативный фильм трёхлетней давности мало кто вспоминает. В «Союзе спасения» шикарно всё — и виды, и лица, и саундтрек. И душа, и одежда, и мысли. В центре фабулы — жизнь одного из пяти основных бунтовщиков — Сергея Муравьёва-Апостола. Великолепная завязка — Муравьёв-ребёнок, обучающийся в парижском пансионе, видит узурпатора-Бонапарта и говорит с ним о свободе. Эта тема — свобода (нас встретит радостно у входа?!) красной нитью проходит через всё повествование. И вывод — печален: борьба за свободу приводит людей к ещё большей закабалённости. Наполеон вовсе не случаен — дитя Французской Революции — он вознёсся к таким диктаторским вершинам, что от его имени трясёт по сию пору.

Композиция фильма — нелинейна, как, впрочем, и у «Звезды пленительного счастья». То мы видим победу русского оружия в Отечественной войне, то попадаем на конспиративную квартиру заговорщиков, то нам предлагается наблюдать за утончённым флиртом подросшего и возмужавшего Муравьёва-Апостола с той самой «девой юной». Пространства залитые светом, грамотная операторская работа, динамичные переходы от фрагмента к фрагменту.

В эру пост-пост-модерна, когда мы вынуждены ловить аллюзии аллюзий, умиляет подбор актёров: так,  Сергея Трубецкого и Кондратия Рылеева играет отлаженный дуэт — Максим Матвеева плюс Антон Шагин. Оба, засветившись в серпантинно-открыточных «Стилягах» у Тодоровского-младшего, перешли в сериал «Бесы», где уже представляли Ставрогина и Петеньку Верховенского. На это можно было бы не обратить внимания — какая разница, кто из этих симпатичных сериальных парней бузит в кадре? Однако вырисовывается пугающая параллель, и ребятки, начинавшие смешными чуваками из Коктейль-Холла, мощно отыграли «истоки» любой смуты. Все три фильма — «Стиляги», «Бесы» и «Союз спасения» — о желании свобод, притом за счёт общества. Болтуны-поэты-вольерьянцы. Союз словоблудия. И растерянный душка-Рылеев идёт по кристально-зимнему, обагрённому кровью, Петербургу с той же физией, как и стиляга Мэл, вдруг узнавший от бывшего друга, что в Америке нет стиляг. А во Франции нет свобод. И всякая война с царём приводёт к власти ещё худшую его (царя, короля, генсека) разновидность. Забавно: сходка заговорщиков, сопровождаемая тяжёлой музыкой, напоминает вещи Тарантино, что ничуть не портит сагу о декабристках — это вишенка из коктейля.

Несомненной удачей фильма является образ Николая I – пожалуй, самого заплёванного и оклеветанного русского государя, коего бранили уже демократы-разночинцы в своих газетках, на волне реформенных послаблений и — дозволений 1860-х.  Ему приписывали непроходимую тупость и казарменно- убогий вкус; императора называли убийцей Пушкина и Лермонтова, душителем России, растлителем малолетних смолянок и бездарнейшим «городовым», окопавшемся на троне. Тот факт при Николае случился Золотой Век русской культуры, почему-то не приходил в голову, а железные дороги, мосты, Пулковская обсерватория, инженерные училища — оказывались не в счёт. Советская историография тоже приложила свою тяжёлую руку к очернению государя — бесконечное цитирование Герцена про «зимние глаза» и вороватое утаивание пушкинского «Друзьям», где поэт открыто признаётся в верноподданстве: «Россию вдруг он оживил / Войной, надеждами, трудами».

Кинематографическая судьба Николая — столь же скорбная. Он выступал то полудурком, то бабником, то — пустым местом, истуканом при усах, жирноватых ляжках и тугих ботфортах. Лишь в «Звезде пленительного счастья» Василию Ливанову довелось сорвать эту клоунскую маску и показать лицо умного, бесстрашного, но — злобно-мстительного правителя. Увы, на этом всё и кончилось — последующие Николаи Павловичи (особливо гротесковый царь-каска — Юрий Яковлев из перестроечного «Левши») малевались всё теми же вариациями на тему салтыково-щедринского Угрюм-Бурчеева.

В «Союзе спасения» наконец-то мы видим аполлонически-сложенного, статного мужчину с выразительными глазами и чувственным ртом — каковым и был Николай в пору своей молодости. Его считали красивейшим принцем Европы. И где? В Англии — на тот момент диктовавшей моду на мужскую привлекательность. Актёры, выбранные на роли декабристов, не имеют портретного сходства с прототипами, а здесь — если не точное попадание, то хотя бы встраивание в типаж. Артист Иван Колесников и его Николай I настолько органичны в этом формате, что постоянно кажется: фильм-то не о декабристах, но о власти, а царь — базовая фигура. Все вихри закручиваются вокруг претендента — Николай то испуган, то зол, то решителен. То — печален. Обнимая цесаревича — будущего Александра II – он словно бы получает импульс из грядущего, когда его сына всё-таки уничтожит дьявольская воля. Также хорош Александр Домогаров в роли Милорадовича и — неожиданно-уместен Виталий Кищенко в образе Александра I.

Массовые сцены — громки и масштабны, правда, мы созерцаем опробованные сто раз приёмчики, вроде замедленной съёмки взрыва или пролёта пули. Умелая компьютерная графика «возвращает» нас в 1825 год, а декораторы и художники по костюмам постарались не напортачить (к слову, в советских фильмах довольно часто мелькали ошибки и ляпы, вроде туфелек 1970-х у Полины Гёбль в «Звезде пленительного счастья»). Плюсом также является скромнейшая, фоновая, необязательная лав-стори, и если в случае со «Звездой…» интимная лирика давала тёплое, даже горячее сияние, то здесь вышло бы наоборот: современные кино-деятели разучились вносить нюансы, вываливая на экран мясо-молочную физиологию. Так что без оной — лучше и краше. Чище.

Талантливая, до слёз пробирающая сцена — это видение умирающего, полузадушенного Муравьёва-Апостола, как император Александр I пьёт со своими офицерами шампанское: «Виктория!»  Что-то из не случившейся реальности. Это-то и есть — союз спасения, господа. Власть и её подданные. Власть, которая не боится и подданные, которые уважают. Обожают. «Страшно далеки они от народа», — сказал о декабристах дворянин Ульянов-Ленин. Они от всего были далеки — богатые, капризные, балованные судьбой — они играли в европейскую свободу. Так стиляги выдумывали себе искрящийся огнями Бродвей длиной во всю Америку.

Зрители и кинокритики задаются вопросом: «Где, в каком месте авторы не дотянули до оценки пять?» — после просмотра остаётся звенящая пустота, хотя фильм шёл на едином дыхании — без провалов, простоев и ненужных длиннот. В своём клипо-жанре «Союз спасения» — вещь пристойная. Финальный аккорд выглядел бы значительно сильнее, если бы справка о царствовании Николая и — последующей гибели Александра II была бы не так сухо подана. Текст на экране, а зритель морально готовится к выходу? Это — халтурка. Надо — в тот момент, когда Николай обнимает своего маленького сына. Вот они стоят, смотрят вдаль, а фоном — голос. Предостерегающий. О том, что крики о счастье и новизне крайне редко приводят к вожделенным результатам.