Виктор Петрович Поляничко в моём представлении был настоящим партийцем: крепкий, деловитый, хваткий, неутомимый, народный любимец, с Оренбуржья, где он начинал свою партийную деятельность. С Поляничко я познакомился в Афганистане, где тот был главным партийным советником и опекал Бабрака Кармаля. Он был первым человеком в Афганистане. Без его решения не предпринималась ни одна войсковая операция, ни один политический демарш, ни одно крупное политическое или хозяйственное назначение.
Я видел его издалека. Он носил грубошёрстную афганскую форму без знаков различия, такой же грубошёрстный картуз. Мне хотелось подойти к нему и познакомиться, но не случалось.
Вдруг однажды под ночь в мой гостиничный номер в Кабуле постучали, и вошли Поляничко и писатель Анатолий Сафронов, который приехал в ту пору в Афганистан. Он был уже разжалован, уже не имел «Огонька», но бодрился и был рад человеческим отношениям. Они принесли с собой початую бутылку виски. Мы хорошо посидели, выпили, подружились. На следующий день генерал Валентин Варенников, который был представителем Ставки и жил на территории 40-й армии, дал нам обед. Это была моя первая встреча с Варенниковым, моё первое с ним знакомство, которым я обязан Поляничко.
В Афганистане мы не часто встречались, у каждого были свои заботы, свои пути. Помню, когда на выводе полков меня занесло в расположение 101-го гератского полка, я ходил по уже пустым казармам, пустым модулям. Видя, что нет ни одной живой души, я стал выбираться и увидел, что на вертолётной площадке стоит вертолёт, раскручивая винты, готовый взлететь. Я кинулся к вертолёту, тот подождал меня. Меня подсадили, и в вертолёте я увидел Поляничко. Он пожурил меня за мои журналистские демарши, сказав, что в расположение полка, откуда ушли военные, вот-вот должны были нагрянуть мародёры, а вместе с ними — моджахеды.
Когда завершился его советнический срок, он вернулся в Советский Союз, в Азербайджан, где был вторым секретарём ЦК компартии республики, правой рукой Муталибова. В ту пору уже вовсю горел, кровенел карабахский конфликт. Несчастные советские армии: одна в Армении, другая в Азербайджане, — поставляли на эту войну своих добровольцев. Именно там, в Карабахе, первый раз в эти годы одни русские убивали других.
Бездарное военное руководство Азербайджана проигрывало кампанию в прах, и Армения район за районом занимала пространство вокруг Степанакерта, уже готова была взять Степанакерт. И туда был направлен Поляничко. Там, в Степанакерте, я его увидел в новой роли: организатора военного сопротивления. Он был так же деятелен, неутомим, так же окружён людьми, он ведал делами на фронте, за что и получил удар из гранатомёта, когда выстрелили в его окно, и он был контужен.
Когда мы встретились в Степанакерте, я видел его усталое, измождённое, поражённое контузией лицо, и он в тоске попросил меня об одном: «Нужна информационная поддержка! Нужна информационная поддержка!» Потому что Горбачёв, который дал разгореться этому конфликту, не погасил в самом начале, оставил его на откуп азербайджанцам и армянам, он замалчивал этот конфликт. И Поляничко просил о поддержке.
Оттуда, из Степанакерта, измученные, наглотавшись пыли, нанюхавшись пороха, мы вернулись в Баку и провели удивительный, незабываемый день. Под Баку на берегу Каспийского моря есть госдача. Это райский оазис среди раскалённых камней и зелёного морского рассола. По всему высокому склону, от вершины до воды, растут райские деревья, цветут райские цветы, летают райские птицы. Мы спустились с Поляничко к морю, сели на камни, нам принесли стеклянную вазу, полную фруктов, бутылку вина и бокалы, и мы сидели, укутавшись в белые простыни, как древние эллины в туниках. Вели нескончаемые разговоры о литературе, о природе, о семье, о жизни. Пили вино, заедали сладкими персиками, а потом уходили в море и купались каждый отдельно. И я помню солёный вкус этих чудесных каспийских вод.
Возвращались, садились на камни, заворачивались в туники и снова говорили, говорили, говорили. Не говорили только об одном — о том, что витало над нами. Мы чувствовали, что кончается советское время, что погибает Советский Союз, что там, в этом бескрайнем морском просторе, тонет великая советская Атлантида. Тонут наши университеты, наши заводы, наши памятники, наши великие книги, наши кумиры, наши мечты о совершенной блаженной жизни. Мы смотрели на эту тонущую Атлантиду, и было нам горько, и мы пили вино.
Когда рухнул Советский Союз, Поляничко уехал из Азербайджана в Москву, которая его как партийца приняла неласково, враждебно — по сути, оставила без средств к существованию. Он, могущественный человек, всесильный, всезнающий, перебивался тем, что в какой-то мастерской делал гвозди. А потом перекупал картошку. Помню, как в то несытное время он подарил мне большой мешок картошки.
Благодаря своим оренбургским связям он вышел на Черномырдина, который принял его, согрел, дал ему место подле себя. Но не тёплое, не бархатное, какими награждал своих молодых помощников, которых когда-то назвали «мальчиками в розовых штанишках». Он дал ему должность вице-премьера и направил опять на войну — на Кавказ, в Осетию, где в это время шла жестокая бойня между осетинами и ингушами. Уже в новой России продолжались распри, которые кололи её, были готовы рассыпать её на враждующие, ненавидящие друг друга фрагменты. Поляничко поехал во Владикавказ, и очень скоро был убит. Попал в засаду на какой-то трассе, и его в упор расстреляли. И пули, которые не настигли его в Афганистане, пролетали мимо него в Карабахе, эти пули настигли его во Владикавказе.
На Новодевичьем кладбище стоит прекрасный памятник Виктору Петровичу Поляничко. И когда я бываю там, кладу цветы к подножию этого памятника, вспоминаю наши сидения на берегу малахитового зелёного моря и наше прощание с любимой Родиной, с любимым восхитительным прошлым, и как над стеклянной вазой с персиками всё летала и не решалась присесть рыжая, в чёрных полосках, оса.
