Поэт – пограничник. Ему ведомы границы между немотой и речью, пустотой и смыслом. Одна неточная фраза, фальшивая интонация – и ты уже будто впустил в свой дом чужака, перестал быть хозяином собственных образов и метафор, собственной мечты.
Поэту открыты грани между бытием и инобытием. На этих гранях он ищет слово, выслеживает его, как добычу, ловит его в капканы, накидывает на него сеть. Порой слово набрасывается на ловца диким зверем, оставляя ему глубокую рану поперек белого листа – стихотворную строку, с которой начинается поэма о могучих великанах или лихих первопроходцах, о суровых лесах и голубоглазых озёрах.
Слово очерчивает для поэта заветное пространство, драгоценную землю, тот заповедный, далёкий край, о котором нужно рассказать так, чтобы он стал Родиной для всех, чтобы каждый восхитился: «Всё здесь русское, всё здесь наше».
Поэтическая Родина Петра Комарова – Дальний Восток. Тут он нашёл для русского стиха небывалые мотивы и ритмы: расслышал их в молитве «отшельника тайги» орочона, в плаче вдовы охотника, в гуле приграничных ветров. Тут поэт вырос в словолова и мечтателя:
Край далекий — с лесами да сопками,
С поздней жалобой птиц, — это ты
Разбудил голосами высокими
Сыновей золотые мечты.
Золотая мечта Комарова — приблизить Дальний Восток к русской жизни, пристальнее рассмотреть то, что «только в песне да в сказке уместится». Вот, как древние рыцари, бьются изюбри. Вот на берегу Уссури «с таволгой шепчется клён». Вот из мглы былого выплывает на коче атаман Поярков. Вот, словно аленький цветочек, «вспыхивает искрою» женьшень. А вот Амур, воспетый Комаровым как ещё одна река русского времени, откуда, как из Волги, Урала или Дона, пращуры пили серебряным шеломом.
Поднебесные скалы Приамурья помнят, как пришли сюда наши предки, построили здесь первые жилища, впервые возделали землю, пролили первую кровь, оберегая новые рубежи России. На скалах остались засечки того времени, сохранились и отметины, которым тысячи лет. Эти каменные великаны видели мир без человека, они пишут «биографию недр», ведут «родословную земли» с той поры, когда ещё не было исторического времени, эпох и периодов, царств и царей. Скалы помнят безвременье, помнят момент, когда время родилось на свет.
Оттого поэт постигает Дальний Восток как колыбель времени. Только здесь так явственно можно ощутить его плавный ход, его ускорение, его пульсацию. Можно уловить, как эпоха теснит эпоху, как на смену летоисчислению мира приходит летоисчисление войны.
В эту пору Комаров становится не только пограничником пространства, но и пограничником времени. С наступлением войны поэту предстоит постичь географию и историю не по учебникам: «Сама земля раскрытой ляжет книгой, исхоженная вдоль и поперёк». Певец природы становится певцов во стане советских воинов. На его долю выпадает особое летописание о восточном походе нашей армии после победного мая, когда над цитаделью главного врага уже вознеслось красное знамя.
Поэт предчувствует, что этому походу в русской литературе достанется не много слов, не каждый подвиг будет воспет, не каждый герой увековечен в ратных стихах. Потому нужно осилить весь путь через Маньчжурию, Монголию и Корею, своими глазами узреть как можно больше, широкими стихотворными мазками создать апофеоз новой войны.
Поэт мечтает, чтобы годы не «изгрызли из памяти», за что и кто воевал и терпел лишения в Санчагоу, Нинани и Нингуте, в Чахаре и Жэхэ, среди Сунгарийских болот. Поэт убеждает в том, что если наш боец переходит чужую границу, то приносит не разрушительный, а «смирительный металл», насыщает из своих рук голодных, утешает страждущих, воскрешает мёртвые города и селения. Ради справедливости и благоденствия наш солдат пройдёт там, где «мир застыл дремуч и первобытен», где посреди изнуряющего зноя «даже мельком сказанное слово как будто высыхает на губах», где для других нет ни земных, ни небесных путей:
Ты вниз поглядел из окна самолета —
И ты не увидел привычной земли:
Глухие разводья, протоки, болота,
Озера и топи лежали вдали.
Там чахлые травы шептались и дрогли,
И плакали чибисы, злясь на судьбу,
И серая цапля, как иероглиф,
Стояла, должно быть, с лягушкой в зобу.
Бездонные топи. Озера. Болота.
Зеленая, желтая, рыжая мгла.
Здесь даже лететь никому неохота,—
А как же пехота все это прошла?..
Летоисчисление войны заканчивается, и поэт-ратник становится певцом рукотворного русского леса. Война выветрила из родной земли много сил, надорвала её, лишила былого плодородия. И теперь предстоит высаживать Зелёный пояс, как пограничную заставу.
Человек-победитель способен на всё: среди безжизненных пустынь возникают озёра, среди когда-то голых степей золотятся колосья. Поэт населяет этот новый мир дивными цветами, яркими звёздами, сладкоголосыми соловьями, песни которых «пришлись как раз к лесному новоселью». Поэт пограничной России мечтает познать безграничность, наполнить свои стихи зелёным шумом, что неумолкающей жизнью стоит над Родиной:
Мохнатый ельник.
Свежий след лося.
Глухарь токует, за ветвями кроясь…
Вам нет границы, русские леса!
Из края в край
Шумит Зеленый пояс.
А выйдешь в степь —
Ей тоже нет конца,
И степь родную не охватишь глазом,
Вокруг нее —
Так нам диктует разум —
Зеленый пояс ляжет в три кольца.
И это будет делом наших рук…
Придет пора —
Мы одолеем вьюгу.
Сады перешагнут
Полярный круг,
А лиственница выберется к югу.
И вижу я тот благодатный год,
И зной песков,
Где рощи зашумели,
И полюс холода,
Где мы достигли цели:
Там ртуть мертва, но яблоня цветет!
Поэт – свидетель покорения новых рубежей Дальнего Востока, прокладки путей, для которых не преграда ни болота, ни скалы: «И рады мы той первой из дорог, где скорый поезд пробегает мимо». Даже радуга расцветает в небе мостом между двух берегов реки. Наступает пора единения – сопряжения прошлого и настоящего, пространства и времени, человека и природы: «Россия!.. Где твою, Россия, черту конечную найти?».
В такой бесконечной России, где «нет границ для радости и песни», слово само приходит к поэту. Оно уже не дикий, а кроткий зверь, его не нужно ловить и ранить. С этого слова начинается новый век. Может быть, он окажется золотым.
