Старшее поколение помнит, что все получавшие высшее образование в СССР сдавали государственный экзамен по научному коммунизму, выступавшему фундаментальной основой государственной идеологии. Он считался одной из трех составных частей марксизма-ленинизма наряду с марксистской философией и политической экономией. Превращение социализма из утопии в науку было обусловлено двумя великими открытиями: материалистическим пониманием истории и созданием теории прибавочной стоимости, что подтвердил дальнейший ход событий. Почему же эта идеология оказалась неспособна защитить СССР от перерожденцев и предателей, пробравшихся к руководству высшими органами политической власти? И может ли сегодня Россия обойтись без идеологических скреп?

Главной из причин, по-видимому, является недоверие к научному коммунизму как к научной теории, претендующей на истину в последней инстанции со стороны мыслящей части общества, и безразличие, непонимание со стороны простого народа. Несмотря на постулирование научности, увы, он представлял собой схоластическое учение, основанное на догмах, которые принимались бездоказательно, на веру.

Догматика научного коммунизма, созданная в начале 60-х годов, в период торжества советского социализма, отражала веру политической элиты в его безусловное превосходство над капитализмом. Тому были веские основания: победа в Великой Отечественной войне над объединенной фашистами Европой, рекордное по срокам восстановление народного хозяйства, запуск первого спутника и человека в космос, строительство первой в мире АЭС, создание ракетно-ядерного щита, гарантировавшего непобедимость Советской армии, образование мировой системы социализма. Но неспособность советской политэкономии вырваться за пределы утвержденных номенклатурой догм повлекла застой в системе управления страной, которая не смогла ни парировать, ни даже заметить нарастающих диспропорций в советской экономике на фоне ускоряющегося научно-технического прогресса (НТП) в капиталистическом мире.

Руководство страны не смогло выйти за пределы жесткой догматики революционного периода, которая запрещала частную собственность на средства производства, эксплуатацию наемного труда. А также провозглашала государственную монополию внешней торговли, административное ценообразование на основе калькуляции издержек, главенствующую роль пролетариата, безусловное преимущество директивного планирования над рыночной конкуренцией и так далее.

Вследствие неспособности политического руководства к переменам, обусловленным требованиями НТП, произошло расслоение народного хозяйства на передовой военно-промышленный комплекс (ВПК) и отсталое производство товаров народного потребления.

Нарастающие диспропорции вызывали дефицит последних, народное недовольство. Быстрое развитие информационных технологий пробило железный занавес, через щели в котором население смогло убедиться в сомнительности законов советской политэкономии об окончательном загнивании капитализма и автоматическом превосходстве централизованного планирования над рыночной конкуренцией.

Предательство партийных бонз

Основные догмы марксизма-ленинизма, как справедливо говорится в БСЭ, вытекали из сформулированных Марксом теории прибавочной стоимости и исторического материализма, которые якобы «превратили социализм из утопии в науку». Сегодня, однако очевидно, что эти теории отражали состояние производственных отношений и обществознания середины XIX века. Это период колониального мирохозяйственного уклада, в котором действительно доминировало рабовладельческое отношение капитала к труду как в прямом смысле в отношении рабов из Африки, так и в переносном к рабочей силе, покупаемой как товар. В ту эпоху главными факторами производства были капитал и труд, между которыми существовало антагонистическое производственное отношение, которое Маркс и отразил в теории прибавочной стоимости.

С переходом к имперскому мирохозяйственному укладу, первым центром которого стал СССР, произошло формирование социальных государств, защищавших права не только капиталистов, но и наемных работников. Прошедшая в середине XX века научно-техническая революция породила новый фактор производства – НТП, который вскоре стал главным в генерировании экономического роста. Прибавочная стоимость стала формироваться в большей степени интеллектуальной рентой за счет внедрения новых технологий, нежели эксплуатацией наемного труда. Появившаяся в капиталистическом менеджменте школа человеческих отношений, опережающие инвестиции в человеческий капитал, вовлечение трудящихся в управление частными предприятиями существенно нивелировали эксплуататорскую составляющую производственного отношения между капиталом и трудом.

Научный коммунизм старался не замечать позитивных изменений в капиталистических странах и игнорировал нарастающие диспропорции в воспроизводстве социалистической экономики. Неспособность к их объективному анализу и действительно научному подходу к разработке политики экономического развития стали причиной быстрого нарастания технологического отставания СССР от развитых капиталистических стран.

Политэкономия социализма не могла объяснить падающую сравнительную эффективность советской экономики и предпочла попросту не замечать нарастающего технологического отставания, за которое приходилось платить стагнацией уровня жизни и дефицитом качественных потребительских благ. Теоретики исторического материализма и вовсе, подобно страусам, засунули головы в песок перед угрозой разрушения мировой системы социализма, так как считали это невозможным в принципе.

Подавляющее большинство членов 16-миллионной КПСС покинули партию, как только ее руководство добровольно отреклось от власти и ответственности за страну. Они состояли в ней из карьерных соображений, не разделяли коммунистическую идеологию и тем более не были готовы ее защищать. Разумеется, в партии были идейные коммунисты. Но предательство ее высшего руководства и недееспособность партийной номенклатуры свидетельствуют о глубоком идеологическом кризисе позднего советского общества. Политическая элита перестала верить в идеи, на которых держалась ее власть, что стало следствием внутреннего противоречия в самой идеологии марксизма-ленинизма. Претендуя на научное обоснование, по сути он воспринимался на веру. Его догматы считались непререкаемыми и неименными, несмотря на очевидное несоответствие быстро меняющейся реальности. В науке появление аномальных фактов, которые не может объяснить общепринятая теория, порождает кризис последней и последующий переход к новой парадигме.

Марксизм-ленинизм позиционировался как научная теория, но в его догмы нужно было верить под страхом неполучения диплома о высшем образовании или партийного билета. По сути он представлял собой наукообразную религию. Попытки ученых подвергнуть устоявшуюся догматику сомнению отвергались политическим руководством как ревизионизм и оппортунизм, жестко пресекались. Классики марксизма-ленинизма считались пророками, труды которых воспринимались как истина в последней инстанции. Без ссылок на них невозможно было опубликовать статью в журнале или защитить диссертацию по общественным наукам. В общественном сознании позднего СССР научный коммунизм воспринимался как химера, от которой отмахивались мыслящие люди в поиске более убедительных мировоззрений.

Марионетки во власти

Крах СССР оставил Русский мир без идеологии. В Конституции Российской Федерации прямо был зафиксирован отказ от государственной идеологии. По сути это означало принятие либеральной идеологии в ее самой вульгарной ипостаси: веры в золотого тельца. Ее основу составляет другая наукообразная религия – теория рыночного равновесия и основанная на ней доктрина Вашингтонского консенсуса, постулирующая отказ государства от управления воспроизводством и развитием экономики. Она дополняется столь же вульгарной концепцией социал-дарвинизма, оправдывающей социальное неравенство и эксплуатацию людей капиталом. Эта идеология столь же химерическая, как научный коммунизм, только более примитивная и доступная малообразованной властвующей прослойке. Она для нее весьма удобна, так как избавляет от ответственности и оправдывает коррупцию и произвол.

Властвующая элита ряда других постсоветских республик выбрала еще более простой путь – оправдания своего господствующего положения националистической идеологией. Ради нациостроительства населению было предложено терпеть резкое падение уровня жизни, феодализацию властнохозяйственных отношений, те же коррупцию и произвол. В наиболее гротескном виде эта идеология была в последние годы сфабрикована на Украине. Для воспитания в обнищавших массах чувства национального превосходства были придуманы псевдоисторические мифы про античные племена укров, несуществующие победы в никогда не проходивших войнах за независимость от России. Не только на Украине, но и в других постсоветских республиках нациостроительство происходит сегодня на русофобской почве, сопровождаясь фабрикациями исторических мифов и культом личности национальных вождей. При этом русофобия в мозгу неонацистов мирно уживается с готовностью отдать полученную от России независимость западным партнерам, стать их марионетками и даже пушечным мясом в войне с русским населением, как это имело место в Донбассе.

Иными словами, и либеральная, и националистическая идеология в их современном воплощении также является химерой. По мере прояснения в общественном сознании реального положения дел для населения становится понятным предназначение этих идеологий – оправдывать эксплуатацию страны и ее населения властвующей прослойкой. Последняя при этом весьма далека как от либеральных идей, путая их с криминальными, так и от националистических, путая их с паразитическими. Поддерживавшие Ельцина десятки миллионов россиян потеряли жизненную перспективу и опустились в нищету, разочаровавшись в либеральной идеологии. Свергнувшие Януковича неонацисты вскоре обнаружили себя в качестве защитников интересов разоряющих страну американских марионеток.

Постсоветское пространство сегодня лишено идеологической целостности. Общественное сознание разорвано разными, в том числе противоположными по смыслу идейными воззрениями, порождая хаос и войну всех против всех. При этом властвующие элиты большинства бывших союзных республик исповедуют химерические идеологии вульгарного либерализма или неонацизма, провоцирующие классовые конфликты и гражданские войны. В этом состоянии разброда и шатания едва ли можно рассчитывать на консолидацию общества, необходимую не только для совершения рывка в развитии экономики, но и для выживания Русского мира в условиях ведущейся против РФ гибридной войны. Это наглядно продемонстрировали белорусские события, ставшие поводом для написания настоящей работы. Попробуем найти выход из создавшейся ситуации безыдейности и наметить пути конструирования консолидирующей общество идеологии. Под обществом в контексте настоящей статьи будем понимать Русский мир – всех жителей Евразии, говорящих на русском языке и считающих историческую Россию своей Родиной.

Из анализа современного опыта эволюции и борьбы идеологий можно сделать вывод о необходимости дифференцированного подхода к разработке научной, духовной и образной составляющих консолидирующей идеологии. Научная составляющая должна исходить из объективных закономерностей социально-экономического развития и обосновывать рекомендации по проведению государственной политики в целях, определяемых духовной составляющей. Последняя должна основываться на традиционных для русской культуры ценностях социальной справедливости и солидарности. Образная составляющая должна создавать видение будущего, ради которого предлагается консолидация здоровых сил общества.

Кризисное состояние современной экономической науки затрудняет обоснование научной составляющей консолидирующей идеологии. Лежащая в основе мейнстрима западной экономической мысли теория рыночного равновесия не отражает реальности: современная экономика, движимая НТП, никогда не бывает и даже не стремится к какому-либо состоянию равновесия. Если предположить его наличие в текущий момент времени, то в следующий момент вследствие появления нововведений оно изменится. Теория рыночного равновесия исходит не из научного подхода, а из веры в «невидимую руку рынка» и используется в качестве основы доктрины рыночного фундаментализма, оправдывающей претензии частного международного капитала на управление экономикой в своих интересах без вмешательства государства.

Волны Кондратьева

Научной альтернативой квазирелигиозным концепциям мейнстрима экономической мысли выступает теория долгосрочного экономического развития как процесса смены технологических и мирохозяйственных укладов. Жизненные циклы технологических укладов определяют полувековой ритм долгосрочного технико-экономического развития как последовательности длинных волн экономической конъюнктуры Кондратьева. Смена технологических укладов опосредуется технологическими революциями, преодолевающими ресурсные ограничения развития экономики. Жизненные циклы мирохозяйственных укладов определяют ритм социально-политического развития как последовательности вековых системных циклов накопления капитала Арриги. Смена мирохозяйственных укладов опосредуется политическими революциями и мировыми войнами, преодолевающими институциональные ограничения развития экономики.

Полувековой ритм технико-экономического развития определяется инерционностью воспроизводства совокупностей технологически сопряженных производств, которая задается жизненными циклами их базисных технологий в соответствии с хорошо изученными закономерностями НТП. Смена технологических укладов сопровождается депрессиями, продолжительность которых определяется временем, необходимым для переключения инвестиционных процессов на новые технологические траектории.

Вековой цикл смены мирохозяйственных укладов задается инерционностью систем управления и лежащих в их основе производственных и властно-хозяйственных отношений. Их смена опосредуется социальными революциями и войнами, поскольку сложившаяся в центре устаревшего мирохозяйственного уклада властвующая элита сопротивляется назревшим переменам всеми способами, пытаясь сдержать развитие новых лидеров с более эффективной системой управления и производственных отношений.

Теория мирохозяйственных укладов не претендует на объяснение всей истории человечества. Она отражает закономерности эволюции системы институтов, определяющих производственные отношения и регулирующих воспроизводство экономики после распада традиционного общества, который начался в Европе полтысячелетия назад и постепенно охватил весь мир. С началом промышленной революции в конце XVIII века возникают сложные совокупности технологически сопряженных производств, складывающиеся в воспроизводящиеся целостности – технологические уклады. Эмпирические исследования подтверждают последовательную смену четырех мирохозяйственных и пяти технологических укладов. В настоящее время происходит переход к интегральному мирохозяйственному и шестому технологическому укладам. Этим объясняются нарастающая политическая напряженность и мировой экономический кризис.

Теория длинных циклов социально-экономического развития позволяет переосмыслить в соответствии с современным научным пониманием открытую Марксом взаимосвязь эволюции производительных сил и производственных отношений. Его представление о поступательном развитии производительных сил следует скорректировать на жизненные циклы технологических укладов, смена которых открывает новые возможности накопления капитала. Производственные же отношения действительно меняются дискретно и сопровождаются революционным насилием и мировыми войнами, поскольку властвующая в мировом экономическом центре элита препятствует назревшим переменам и тормозит развитие производительных сил. В течение полутысячелетия таким образом сменилось четыре МХУ: торговый, торгово-мануфактурный, колониальный и имперский мирохозяйственные уклады с центрами накопления капитала соответственно в Испании и Италии, Голландии, Англии, США и СССР. До этого мир пребывал в состоянии традиционного общества с религиозным сознанием, монархическим устройством и азиатским способом производства.

Маркс и Ленин приняли завершение жизненного цикла колониального мирохозяйственного уклада, в котором доминировали частные семейные предприятия, за конец капитализма. Великая Октябрьская социалистическая революция действительно ознаменовала переход к новой формации, которая стала одной из разновидностей имперского МХУ. Но наряду с ней произошло перерождение капиталистического государства в социальное, место частно-семейных предприятий заняли транснациональные корпорации. А эмиссия фиатных (классических) денег многократно расширила возможности накопления капитала и развития экономики, которая с переходом на третий технологический уклад (электрификация) стала намного более эффективной.

Переход на четвертый технологический уклад, связанный с автомобилизацией и органической химией, сопровождался научно-технической революцией и формированием школы человеческих отношений в менеджменте. Финансируемые государством инвестиции в человеческий капитал превысили инвестиции частного сектора в машины и оборудование.

В пятом технологическом укладе наука становится главной производительной силой, основная часть прибавочной стоимости формируется за счет интеллектуальной ренты, которая создается творческой деятельностью ученых и инженеров. Для их мотивации в практике менеджмента происходит переход к концепции органической фирмы, предусматривающей вовлечение трудящихся и специалистов в управление развитием предприятия. Интеллектуальный капитал становится ведущей составляющей рыночной капитализации компаний высокотехнологического сектора экономики, особенно в сфере информационных технологий.

Таким образом, капитализм, который Маркс считал одной формацией, за полтысячелетия прошел четыре этапа преображения, на каждом из которых существенно менялись производственные отношения между трудом и капиталом. В период жизни Маркса степень эксплуатации труда капиталом достигла максимума, наемные работники действительно воспринимались как товар, рабочую силу которых можно было продавать и покупать на избыточном вследствие аграрного перенаселения рынке труда. Тогдашний МХУ можно было бы назвать рабовладельческим, если бы Маркс не приписал этот институт призрачной древнеримской античности. Торговля людьми в период колониального МХУ на много порядков превосходила значение этого института в древности.

В сменившем его имперском МХУ труд объединился в профсоюзы, всеобщее избирательное право породило политические силы, выражающие интересы наемных работников, добившихся принятия трудового законодательства, формирования социального государства и даже участия представителей наемных работников в управлении капиталистическими предприятиями. Классовая борьба капиталистов и трудящихся была преодолена на основе институтов социального партнерства, регулируемых государством исходя из общественных интересов.