Когда впервые в 60-х годах я приехал в Пхеньян, мне показалось, что я попал в атмосферу моего детства, когда на стенах висели портреты Сталина, в парках стояли его бюсты, по улицам пионеры ходили, взявшись за руки, а все корейские песни своими мотивами и, быть может, словами напоминали те наши пионерские песни. Это впечатление было столь сильным, что ночью, когда я спал в отеле, мне снились сны моего детства: мои дворы, переулки, лица забытых друзей.
Позднее, когда я попал в музей подарков товарища Ким Ир Сена, я понял природу этих сновидений. За стеклом на витрине стоял огромный тяжеловесный советский ЗИС-110 — подарок, который сделал Сталин Ким Ир Сену. В багажнике этого ЗИСа Сталин прислал в Северную Корею всё то, что звалось сталинизмом: тип государства, экономики, представление о вожде, культуру, оборонное сознание, музыку и что-то ещё, что присутствует в обществе, которое пребывает в постоянном сражении, в обществе, что вырвалось из жестокого мира, обособилось и стремится породить нового человека, новую этику, новый способ соотнесения людей, природы и техники.
В конце моего пребывания, когда были совершены все положенные ритуалы, выступления и встречи, я увидел товарища Ким Ир Сена. В Пхеньяне я был с делегацией Комитета защиты мира. В великолепном по тем временам дворце мы были представлены Ким Ир Сену. Он появился в шумном многолюдье политиков, писателей, партийных деятелей, и мне показалось, что полыхнул ветер, дунул на это скопление людей — и оно распалось, освободило пространство, а на эту пустоту плавно, почти не касаясь земли, вошёл Ким Ир Сен. Он был уже очень немолод, с полным усталым лицом, на котором непрерывно сияла улыбка. Он был в сером френче. Обходя всех делегатов, приблизился ко мне и пожал руку. До сих пор помню это мягкое, тёплое рукопожатие. Моя ладонь погрузилась в эту теплоту и мягкость, вождь через переводчика пожелал мне здоровья и успехов в работе. Пошёл дальше, пожимая делегатам руки. И я, видя, как он удаляется от меня неторопливо, мелкими шагами, испытал не благоговение, нет, а нечто, подобное изумлению, природу которого я не могу объяснить и по сей день. Вождь, победивший в жестокой войне с Японией, одолевший американцев, создавший удивительное государство, существующее в своей полноте и по сей день, этот вождь напоминал мираж, состоящий из неведомой субстанции. И я, реалист, скептик, повидавший в своей жизни много сильных людей, уловил эту призрачность, которая обрела образ человека.
Второй раз я видел Ким Ир Сена в его мавзолее. Недвижно, в рост он лежал под огромным стеклянным колпаком, озарённый голубоватым лунным светом. Движение к этому стеклянному саркофагу было долгим. Приходилось стоять в многолюдной очереди. Люди, подходя к стеклянному саркофагу, кланялись, задерживались на несколько секунд, и казалось, они поглощают исходящие из этого саркофага лучи, получают загадочную инъекцию. Насыщенные этими лучами, напоённые таинственным эликсиром, отходят – изменённые, потрясённые, уносят в мир полученный от Ким Ир Сена свет.
Я побывал в Северной Корее несколько раз, и конечно, не сумел разглядеть множество сокрытых в этом обществе связей, законов, сложнейших политических и социальных установок. Тем не менее, я повидал немало.
На границе с Южной Кореей, на 38-й параллели, я видел заминированную границу, ведущий к пограничной заставе шоссейный путь, уставленный со всех сторон огромными бетонными глыбами. Мне объяснили, что в случае вторжения с юга эти глыбы будут взорваны и преградят путь танкам. Я сидел за письменным столом, за которым подписывали соглашение о 38-й параллели, разделившей Корейский полуостров ровно по линейке на две части.
Я видел заводские цеха, где рабочие изготовляют медную проволоку для высоковольтных передач. На нехитрых станках вытягивалась непрерывная блестящая проволока. Спокойные, точно действующие рабочие в комбинезонах, на стенах – яркие красивые плакаты, воспевающие труд, оборону и, конечно же, обожаемых вождей.
Меня пригласили в новый высотный дом в квартиру профессора-физика, который занимается пьезокристаллами и несколько раз в году бывает в Петербурге. Мы дружески поговорили, профессор попросил свою дочь сесть за пианино, и та сыграла несколько этюдов Чайковского из цикла «Времена года».
Я побывал в буддийском храме с деревянным ярко-золотым Буддой. Бонза в оранжевой хламиде улыбался, показывал свой храм, позволил мне помолиться, и я, глядя на золотого Будду, молился Спасителю, читая «Отче наш» среди восточных благовоний и курений.
Меня привели в одну из крестьянских общин и показывали клуб, дом культуры, а также простой стол, за которым когда-то сидел и вёл собрание приехавший сюда Ким Ир Сен. Провожавшая меня женщина средних лет, рассказывая о том, как вождь сидел за этим столом, не выдержала и расплакалась – такова была её экзальтация, связанная с именем Ким Ир Сена.
В парке, где играла музыка, в резной беседке танцевали. Набравшись смелости, я пригласил на танец молодую кореянку. Мы танцевали, все кругом смотрели и улыбались, а когда танец кончился, хлопали нам.
Повсюду, где бы я ни находился: среди высших ли партийных представителей, – мне довелось ужинать в обществе второго человека в партии, или среди педагогов, профессоров в университете имени Ким Ир Сена с компьютерными аудиториями, со светлыми открытыми лицами учащихся, – мне хотелось понять, чем же является учение чучхе, сформулированное на заре северокорейского государства товарищем Ким Ир Сеном. Это учение в нашем потребительском, бездуховном обществе не понимают, а подчас иронизируют над ним. Но в этих насмешках я улавливаю не просто неприятие, а какой-то глубинный страх, мистическое отторжение. И то, как шарахается от этого учения наш интеллектуальный планктон, для которого Америка является кумирней, где они молятся не золотому Будде, не распятию, а золотому тельцу, — это отторжение и отчуждение от чучхе ещё больше привлекает моё внимание, заставляет проникнуть в глубину этого уникального учения.
Суть его в следующем. Оно говорит о всесилии человека, о его способности совершать чудеса, распространять свою силу и волю не только на общество, но и на всю Землю, быть может, на всю Вселенную. Эти постулаты учения напоминают теорию Вернадского о том, что человечество превратилось в геологическую силу, трансформирующую Землю, а потому имеющую планетарный характер. Каждый член общества, обладающий этой уникальной способностью, этой грандиозной потенцией, передаёт это драгоценное состояние в самую сердцевину общества – вождю. Вождь – как чаша, куда каждый член общества отдаёт свои дарования, вливает свои таланты, умения, свою преданность общему делу. Вождь принимает эти подношения, впитывает их в себя, суммирует, сочетает, увеличивает тысячекратно эту мощь и возвращает тому, кто отдал её, тем самым увеличивая энергию и талант отдельно взятого человека тысячекратно.
Соотнесение человека, общества и вождя напоминает солнечную систему, где солнцем является вождь, а планетами, окружающими вождя, – отдельные члены общества.
И действительно, по учению чучхе, вождь именуется солнцем. Ким Ир Сен для корейского народа – это солнце. Причём это не просто образ, но образ, имеющий под собой астрономическую реальность. Это солнце негасимо. Вождь не умирает, а живёт вечно, как неугасимое светило. Все последующие вожди: сын Ким Ир Сена Ким Чен Ир, его внук Ким Чен Ын, – занимают своё место в гелиоцентричной картине мира, становятся солнцем. И каждое из трёх солнц сливается в одно – единое, бессмертное и негасимое.
По мнению корейских философов, рождение и появление в корейской жизни товарища Ким Ир Сена – это чудо, которое явлено корейскому народу в период великих испытаний, на переломе исторической судьбы. И это чудо имеет не социальный, не политический, не человеческий характер, а космический. Корейский народ выстрадал появление вождя, ждал этого появления на протяжении тысячи лет. Появление вождя составляет весь смысл корейской истории, которая стремилась к его появлению, объясняет победы, переселения, грандиозные потрясения, что выпали на долю корейского народа. Когда скончался Ким Ир Сен, эту утрату пережил не только корейский народ, но и вся природа. Нарушая свои космические графики, поднялись и улетели журавли, стала увядать природа, отошли от берегов косяки рыб, на небе наблюдались знамения. Это свидетельство того, что рождение, жизнь и смерть вождя связаны с мирозданием, меняют силовые линии планеты, всю картину земного и звёздного мира.
В центре Пхеньяна высится гигантский монумент, где Ким Ир Сен стоит рядом со своим сыном Ким Чен Иром. Оба: золотые, огромные, отсвечивающие солнцем, — сами являются золотым подобием солнца. Люди, подходя к этому грандиозному монументу, склоняют головы, напоминают огнепоклонников, которые поклоняются солнечному огню.
Я не изучал глубоко северокорейское общество, рычаги, которые управляют этим обществом. Но учение чучхе позволило Северной Корее уцелеть среди страшных бурь XX–XXI веков, бурь, в которых не уцелел великий Советский Союз. Он рухнул под напором ураганов, что посылали нам западные цивилизации. А Северная Корея выстояла, создала мощную индустрию обороны, останавливает своими ракетами, своими атомными взрывами армады американских авианосцев, удерживает от нападения вооружённую до зубов южнокорейскую армию.
Если хочешь понять суть северокорейского общества, пойми чучхе. Поняв чучхе, изучив северокорейскую модель, ты придёшь к убеждению, что история сберегла эту модель на тот случай, когда все остальные модели будут исчерпаны, их поглотят внутренние смуты, процессы разложения. И среди гибнущих червивых цивилизаций будет жить и сиять цивилизация Северной Кореи. Этот опыт, несомненно, пригодится другим, обманутым, погружённым в рабство народам.
Я – лауреат международной премии имени Ким Ир Сена. Меня торжественно награждали, надевали мне на грудь цепь из золотистого металла, и на этой цепи, на эмалевом медальоне – большое улыбающееся лицо Ким Ир Сена. Должно быть, с этой цепью, с этой медалью я напоминаю епископа, носящего панагию. Я горжусь этой наградой. Встречаясь с северокорейскими друзьями, рассказываю им о моей встрече с вождём, рассказываю о мягком, тёплом рукопожатии, которое и по сей день помнит моя рука.
