Ушёл Валентин Яковлевич Курбатов — последний из той великолепной плеяды псковских творцов, которые в шестидесятых годах превратили Псков в духовную столицу России, в своеобразный русский Афон, обожавших псковскую землю с её белоснежными церквами, с синими озёрами, с туманными сосняками, с её придорожными крестами, с аистами на высоких гнёздах.
Курбатов был самый младший из этих исполинов: Всеволод Смирнов, Борис Скобельцын, поднявшие из руин белоснежные храмы и каменные монастыри. Семён Гейченко, который, как весталка, сберегал огонь пушкинской усадьбы в Михайловском. Григорий Гроздилов, копавший в Довмонтовом городе в поисках псковских берестяных грамот. Леонид Творогов – седовласый ведун, стряхивающий с хартий пыль веков.
К этой когорте принадлежал Валентин Курбатов. Он был утончённый, вдохновенный, великий знаток, великий обожатель псковских красот, псковской молви, псковских художников, кузнецов, монахов. Он, как странник, ходил по псковской земле, истоптав не одну пару сапог. Его русская душа была слышна и видна во всех русских столицах, в великих русских городах, где ценится русский слог, русская красота.
На берегу Псковского озера, в Устье, есть чудесная божественная церковь Николы. Там лежала большая деревянная лодка, в которую когда-то уселись все мы: и Борис Скобельцын, и Всеволод Смирнов, и я, и Курбатов, и псковский кузнец, и каменщик. И эта лодка уплывала в бесконечное, бескрайнее Псковское озеро. Эта была «ладья отплывающая». С нею вместе уплывало то чудесное время. И Валентин Курбатов, такой молодой, стройный и вдохновенный, рассказывал мне о поэмах старого Изборска. Незабвенный Валентин Яковлевич, ты — башня псковского Кремля. И каждый раз, проходя мимо этой башни, я буду низко кланяться.
