Исход из идеологической «пустыни»
Выработка формулы современной идеологии России, той идеологии, которая утвердится у нас в XXI веке — это то, ради чего создавался Изборский клуб. Как клуб мы существуем уже практически девять лет и, конечно, идеологические вопросы мы неоднократно поднимали. Но в таком виде, — как работа над интегративной, собирающей и консолидирующей нацию идеологией — пожалуй, мы как клуб впервые беремся за данную, крайне важную для нас тему. Идеология должна быть явлена на выходе в абсолютно концентрированном, лапидарном виде.
Сегодня мы как государство, как народ находимся на решающем историческом переломе. По статье 13 Конституции у нас сохраняется запрет на ведущую идеологию, при этом допускается многообразие идеологий. Однако, по своей сущности, идеология является функцией социально-политической картины мира. Это некая целеустремленная система, которая направлена либо на сохранение, либо на изменение и развитие, либо на адаптацию социального порядка. Идеология — это всегда работа с социальным порядком. Если существует какая-то картина мира у правящей элиты, значит, есть и ведущая идеология, и неважно, называется она так или не называется. В этом смысле ведущая идеология существует всегда и везде, где есть государство.
Поэтому сам по себе данный конституционный запрет не с юридической, а с сущностной, философской точки зрения либо абсурден, нарочито безграмотен, либо же лицемерен. Этот запрет де факто загоняет идеологию в закрытое пространство, в своего рода «подполье», делая ее властью тайной мысли, а не открытой системой управления смыслами всего общества. В 1993 году этот запрет оказался «органичным» для квазиколониального государства. Это была идеология радикального либерализма компрадорского, хищнического типа. Ее отличали такие черты как делёж наследства того государства, на обломках которого возникала новая Россия, перекраивание, разбазаривание всех накопленных им ценностей и мощностей, узаконивание геополитического распада СССР, ломка национальной ментальности, ограбление большинства. Поэтому и объявлять об этой идеологии вслух, пытаться сделать ее неким общественным консенсусом — было бы со стороны тогдашних властных элит безумием. Она и должна была быть негласной, подспудной, скрытой за пазухой или в рукаве — стратегическим оружием против большинства, оружием в руках меньшинства, предавшего это большинство.
Многие делают неверный вывод, что идеологии вообще не было — действительно, если рассматривать как эталон идеологии марксизм-ленинизм и советскую официальную практику, ее как будто бы и не было. Но по контрасту с советским периодом — идеология 90-х, идеология ельцинской России была ее антиподом, движением маятника к обратной крайней точке. Эта идеология работала на отталкивание от прошлого, от традиции, в моей терминологии это была попытка добиться заведомо невозможного — институционализировать Смутное время.
В таком состоянии государство существовало как минимум девять — десять лет, а затем медленно началась эволюция. Некоторые сейчас упирают на то, что это была эволюция от либерализма к консерватизму. На самом деле, конечно, нет. Мы пришли к либеральному консерватизму, который возобладал в нулевые годы. Недаром его главным лозунгом была стабильность. Это как раз классическая характеристика либерального консерватизма.
Что это означало де-факто? Какой посыл получало общество в результате этой новой идеологической мутации? Это был посыл жить «как все». Это был посыл создавать обывательско-потребительский формат существования. Это был курс, если говорить прямым текстом, на прозябание. Ведь если мы делаем ставку на обывательско-потребительский формат, это значит, что мы проигрываем перед другими цивилизациями, которые данный формат реализовали успешно до нас. А мы туда встраиваемся для того, чтобы культивировать этакого пассивного, в идеологическом плане, человека. Либеральный консерватизм также был разновидностью лицемерия: для одних он означал стабильность оффшорного капитала как разграбления страны, для других — стабильность убогого и бесперспективного существования с продолжающимся увяданием человеческого потенциала страны. При этом Россию как цивилизацию либеральный консерватизм не видит, не признает.
Какой рубеж мы переживаем сегодня? Здесь я перехожу к вопросу о знаке смены эпох. Мне кажется, что смысл деидеологизации был не только в том, чтобы выкорчёвать советскую идеологию, но и в том, чтобы не допустить возрастания каких-то других идеологических эмбрионов, которые могли бы стать альтернативами этой либеральной утопии коллективного вхождения меньшинства предателей-компрадоров в Европу.
В моем понимании то, что власть и политическая элита в России обращается к идеологическому творчеству — знак расставания с наследием Смутного времени, преодоления его коренных последствий. И сегодня речь должна идти о творчестве сверху. Это очень изборская постановка вопроса — добиться изменения атмосферы в обществе и во власти сверху, то есть через духовно-интеллектуальную сферу, через мечту. Понятно, что речь идёт о переломном времени, когда мы ставим вопрос о возвращении в историческое пространство империи. Называя вещи своими именами, фактически речь идет о революции сверху. (Возможно, это последний шанс на такую революцию, поскольку Россию в ближайшее время будут испытывать на прочность с утроенной силой.)
В недавней речи в Давосе Путин, вероятно, уже в последний раз отправил нашим «партнерам» фразу: мы с вами одна цивилизация. Это своего рода прощание с предыдущим идеологическим этапом. На самом Западе мало кто уже говорит подобными словами, начиная с Жозе Баррозу. Как мы знаем, он ярко сформулировал, что Россия — континент, который притворяется страной, или цивилизация, замаскированная под нацию. Многие наши лидеры уже неоднократно говорили о том, что Россия — это особая, самостоятельная цивилизация. Идеология, которую Россия обязательно построит в ближайшие годы и десятилетия, не партийная, не какая-то религиозная или культурологическая, даже не национальная, но именно цивилизационная. Данная идеология связана с глобальной альтернативой, которую Россия несет внутри себя. Поэтому главное в ней даже не столько антизападничество, а просто констатация того, что мы цивилизация-Россия. А значит по определению не Запад. Вот этот выход на цивилизационный уровень предполагает, что идеология в XXI веке будет более широким и гибким образованием, чем она была в ХХ и в XIX веках.
Динамический консерватизм
У нас на сайте и в журнале опубликован материал «Об Изборском клубе пишет заграница» (в газете «Завтра» материал выходил под названием «Люди Мечты»). Там содержится обзор многих материалов, но вот останавливает на себе внимание статья Джульет Фор в довольно популярном и, в то же время, авторитетном издании «Геостратегия». Там она пишет, что Изборский клуб подтолкнул Путина к созданию нового гибридного идеологического формата, консервативного с ценностной точки зрения и прогрессивного с точки зрения технической. Характеризует этот тип термин «динамический консерватизм». В доказательство своей мысли Джульет Фор приводит цитату из Путина: «Консерватизм не означает стагнацию, консерватизм — это опора на традиционные ценности, с тем, чтобы лучше ориентироваться на развитие». Очевидно, спичрайтеры президента читают многие наши работы…
Да, динамический консерватизм действительно может прийти на смену консерватизму либеральному. Это и могло бы стать благоприятным результатом революции сверху, революции долгожданной, выстраданной — и, как кажется нам, людям своего времени, мучительно запоздалой.
В чём суть динамического консерватизма? Динамический консерватизм — это не воспроизведение того, что происходило раньше, не самоповтор, а регенерирующая сила цивилизации. На практике это означает, что мы вместо «стабильности» или стагнации мы создаем своего рода кентавр ортодоксии и инноваций. И вот этот кентавр в XXI веке и будет основным обликом новой идеологии.
Удобнее всего представить основные параметры этой идеологии в ее оппозиции, в ее отталкивании от антипода, который де факто все еще доминирует сегодня. Возьмем, к примеру, олигархический либерализм кланово-финансового типа — что мы ему противопоставляем? Солидаризм, солидарное общество с сильными социалистическими элементами.
Космополитизм с опорой на власть крупного капитала — что мы ему противопоставляем? Национализм, но — имперский, национал-патриотизм. У нас мощная национал-патриотическая традиция, ее сторонники все эти годы была самой крупной идеологической фракцией в стране, среди политизированных людей. Но она никак не могла консолидироваться. И только под идеологию она консолидируется и реально станет ведущим слоем, потому что и сейчас остается самой крупной идейной фракцией в обществе.
Следующий момент. Сырьевая рентная экономика — что мы этому противопоставляем? Технократический традиционализм.
С той стороны трансгуманизм — что мы ему противопоставляем? Русский космизм как авангардную идеологию. Трансгуманизм использует понятие «негэнтропия», у него есть целое направление «экстропия». Но у нас совершенно другая негэнтропия, она как раз космистская, — о чем учит, в частности, так называемый ноосферный социализм.
С той стороны постгуманизм, постгендеризм, неофеминизм, «новое левое» течение — с отрицанием семьи, частной собственности и государства на новом витке развития этих нигилистических идей. Заодно — отрицание классического пола, классического образа человека и всего наследия модерна. Что мы этому противопоставляем? Христианский социализм, лишенный гностической закваски. Под этой закваской имею в виду ту рецепцию гегелевского освобождения индивида как цели истории, которая была перехвачена Марксом и внедрена в социализм. А изначально социализм-то был христианский, но после того, как эта гностическая прививка была сделана, социализм превратился в антирелигиозный, антисемейный, антиродовой и антигосударственный по своему разрушительному потенциалу — и этот взрывной, разрушительный потенциал сделал революцию столь востребованной силами деструкции. Важен был именно разрушительный потенциал, он был замечен плутократией, отсюда ее заинтересованность в революции, в том, чтобы оседлать ее.
Потом, когда возник реальный социализм, он, конечно, был вынужден адаптироваться и со временем восстановил и семейные ценности, и, тем более, ценности государства, и даже создал какую-то собственную квазирелигию. Но, тем не менее, изначально имел место процесс узурпации идеи социалистической радикалами.
Мы исходим из двух аксиом. Первая аксиома — возрождение русской цивилизации. Вторая аксиома — возрождение государствообразующего народа, решение проблемы цивилизационного суверенитета и воспроизводства несущего антропологического типа. Все эти задачи можно решить, только исходя из идеологии восстановления духовного иммунитета и развития на этой основе.
В этом месте я бы сделал небольшое, но важное отступление в связи с темой демографии. В этой области, как показывают неангажированные исследования, основная мотивация связана не с материальными факторами, а с вопросом наличия воли к жизни, наличия витальной силы в людях. В современной демографической политике кардинально недооценен духовный фактор, воздействующий на волевое самоопределение людей. Поэтому хотя власть в последнее время начала наращивать количество мер по поддержке семей и рождению детей, есть самый главный, коренной «больной зуб», отравляющий жизнь многих народов, который не лечат и не вырывают. Это так называемая суицидальная антикультура. Она внедрена уже в Россию, тогда как на Западе господствует. У нас она стремительно идет к доминированию, воздействуя на молодежь через массовую культуру, раскалывая общество на семейную, многодетную часть и бессемейную, бездетную часть. Её, эту суицидальную антикульутру, антикультуру чайлдфри и угасания воли к жизни — нужно уничтожить. Демографическая стратегия — это системообразующий фактор для идеологии России на данном историческом этапе. Это задача № 1, императив выживания цивилизации. Дело доведено до крайности.
Все разговоры о великом демографическом переходе, о нормальности угасания цивилизованных этносов, о решении этой проблемы за счет иммиграции — это самая настоящая диверсионная деятельность. Можно спорить о том, какую роль играет проблема перенаселенности и скученности людей в других странах. Но у России здесь иной, совершенно безальтернативный и бескомпромиссный вектор выживания и развития. Вплоть до введения режима чрезвычайного положения в области демографии, подразумевающего чрезвычайные меры, в том числе, запретительные — в отношении тех явлений и моделей поведения, которые противоречат такого рода стратегии развития. Никакого нейтралитета у государства в этом вопросе быть не может, если государство планирует существовать дальше.
Моделируем образ будущего
В 2000 году вышла наша большая работа «Русский Ковчег», она содержит в себе не только анализ и констатацию сложившейся ситуации — «предпотопного» кризиса, но и предлагает глобальную альтернативу. Мы стоим перед задачей — переплыть опасный участок истории. И в этом смысле идея Ковчега не просто красивый образ.
Ковчег — это сакральный символ. На новом уровне, в переводе на современный язык, опредмечивая старые истины в современных понятиях, в нашем Ковчеге вполне уместны и такие идеологические формулы, как Третий Рим, Удерживающий, Священный союз Александра I, ялтинский миропорядок Сталина — все это можно рассматривать как звенья единой цепи. Сегодня, по предложению Проханова, мы можем называть это собирание себя в истории и в культурной памяти Пятой империей. Это приближающаяся, надвигающаяся русская империя, которая обязательно возродится, но при этом нам придется пройти через большие трудности.
В чём миссия этого государства? У нас очень удачно развивается линия — от Данилевского, через Вернадского, Чижевского, Козырева, сейчас у генерала Ивашова — линия осмысления космопланетарной функции русской цивилизации, функции уникальной. В тезисном виде: особая роль России — это регуляция мирового развития, удержание мира от глобальной катастрофы, поддержание гармонии. Как часть этого — обуздание претендентов на мировое господство.
И здесь мы выходим на проблематику критериев развития человеческого потенциала. В конечном счёте, счастливый человек — это и есть цель интегративной идеологии. Это ее, так сказать, заостренный аттрактор. Существует индекс человеческого потенциала ООН. Он явно недостаточен, ущербен. Мы должны создать свой идеал качества жизни, который, помимо здоровья, трудоспособности, долголетия, подразумевает обязательно семью и детей (у тех, кто может по здоровью их иметь), а также — радость жизни, удовлетворенность материальным достатком, но вовсе не изобилие, которое всегда исторически относительно и в каждую эпоху по-разному оценивается. Далее, этот идеал подразумевает низкий уровень нравственных аномалий в обществе — маркеры здесь: количество убийств, самоубийств, брошенных детей и разводов. Следующий пункт в наборе счастья и высокого качества жизни: удовлетворение положением своего народа и культуры, реализации их чести и достоинства. Наконец, еще один важный элемент — это торжествующая в мире справедливость. Если есть ощущение, что она, может быть, не сразу, но рано или поздно торжествует — эта черта замыкает основной контур образа счастливого человека. Если мы эти вещи игнорируем, если они вываливаются из модели качества жизни, мы теряем ориентир и в плане цели идеологии.
Нам навязан целый ряд обманных идеологем, разработанных «цивилизацией потопа», как мы ее назвали в своей работе. Таково «устойчивое развитие», которое в своем корне, прикрываясь словесами об интересах будущих поколений, озабочено лишь обеспечением интересов мировой банковской системы. Это лукавая идеология сохранения ядра глобальной «антицивилизации», сложившегося основного русла развития, принципиальный статус-кво с точки зрения власти ведущих мировых финансовых кланов.
Так же и демократия в России будущего не должна оставаться «священной коровой», потому что фактически демократия является политическим инструментом — почтенным, законным, но ценным лишь постольку, поскольку его работа направлена на общую пользу. Точно так же понятие «человеческий капитал» следует понимать как проговорку, признак психологии работорговцев. Или, например, «эффективность общества», — это тоже проговорка, потому что она выдает взгляд субъекта, внеположного данному обществу, рассматривающему общество как ресурс для достижения своих целей. Таким образом, вот эта стратегия роста ради самого роста (ростовщическая по своему происхождению) не сможет иметь компромисса с нашей будущей идеологией, несовместима с ней.
Ей должна быть противопоставлена совершенно другая, смыслократическая ориентация. В отличие от других цивилизаций русская смыслократия (или идеократия) не эзотерическая, не конспирологическая. Это будет открытая к обществу система, своего рода орден мечтаносцев (новый орден меченосцев) — хранителей стратегических смыслов, цивилизационных кодов и установки на преображение мира в духе и стиле русской мечты.
Несколько тезисов по экономической идеологии. Для начала необходимо обеспечить финансовое изобилие в стране, чтобы вовлечь в процесс экономических отношений национальные богатства. Главным механизмом видится корпоратизация, призванная разрешить противоречия между частной и государственной собственностью. Цель здесь — солидарное рыночное государство-корпорация, где все граждане являются ассоциированными собственниками большого массива активов данной корпорации. Этот подход предполагает, что сохранится и капиталистический уклад, он будет существовать в разных формах. Но он станет лишь частью большого многоукладного порядка, в котором ведущее место займет солидарное общество. Резко возрастет роль ученых, педагогов, экспертов, то есть будет усиливаться меритократическое начало. Возникнет Социум Знания, знания станут критерием социального статуса и мощнейшим политическим фактором.
Соответственно, должна быть построена русская альтернатива цифровизации. Сегодня цифровизация направлена на перераспределение, а не на создание ресурсов. Эта модель современной технократической цивилизации не равновесна, духовно несостоятельна и не способна к самоисправлению. В центре технократии как модели управления должен появиться духовный, этический стержень для того, чтобы сама технократия не привела к самоубийству цивилизации.
В советское время было реализовано гениальное решение, связанные с развитием мирного атома. Мы взяли самое страшное, что придумала человеческая цивилизация, и повернули это изобретение лицом к человеку. Но сегодня стоят точно такие же рискованные проблемы, связанные с безопасным использованием инноваций. Например, огромные риски создают средства повышенной плодоносности или молекулярная генетика. Точно так же как в случае с атомной энергией когда-то, нам необходимо дать русский ответ на такого рода вызовы. Это должна быть, условно говоря, мирная молекулярная генетика, это должно быть и мирное повышение плодоносности и фертильности. То же самое касается внедрения в производство технологий, связанных с искусственным интеллектом. Необходимы не просто умные, а мудрые технологии — не подменяющие человека, а нацеленные на служение человеку и предполагающие в своей основе купирование угроз в адрес человека.
Русская цивилизация несёт миссию хранителя классического наследия человечества. И в этом смысле наш образ — не только человек-творец, не только движитель большого развития, но и человек-наследник, человек-хранитель — с упором на мировую классику. У нас в XX веке сложилась великолепная переводческая школа, которая перевела на русский язык почти всю классику, все сокровища мировой литературы, создала мощнейший научные тезаурус. Мы этот потенциал за 30 лет существенно растеряли. Много чего от него еще осталось, но его нужно срочно восстанавливать и наращивать, потому, что только на родном языке, с упором на свой научный тезаурус, можно осуществлять наступательное и упреждающее развитие наук и технологий. Конечно же, ученые должны знать несколько языков, всегда так было и будет, и в каких-то отраслях, где отставание фундаментально, придется временно ориентироваться на иностранные языки. Но это не отменяет той закономерности, что у ведущей научной державы должен быть свой полноценный тезаурус на родном языке, а это предполагает публикацию всех объективно ценных новинок, научных достижений, перспективных гипотез в русскоязычной периодике и литературе с минимальным отставанием по времени. При современных технологиях решение этого вопроса не столь трудоемкое как в советское время. Научный тезаурус и корпус переводных текстов будут интеллектуальным и культурным стволом цивилизации, в том числе и в отношениях с другими культурами. Русский язык должен вернуть себе право на роль ключевого интерпретатора всех смыслов, в том числе и смыслов практических.
Наш антропологический ориентир — не homo economicus и не квалифицированный потребитель, а человек достатка. Но можно еще добавить и этическую формулу: защитник идеала, «добро с кулаками», поборник воинствующей справедливости. Это русская формула и, думаю, что она должна, так или иначе, быть отражена в идеологии. Она, кстати говоря, находит свое подтверждение и в современной нашей истории.
В стратегической перспективе на основе деколонизации международного права, очищения его от ползучих привнесений со стороны глобального мизантропического лобби, мы будем строить новую систему взаимоотношений государств, в том числе и новую систему взаимопомощи народов.
Для развития евразийского макрорегиона вместе с Россией, с учетом ее геостратегических интересов необходимо выстраивание полноценной союзнической оси Север–Юг, во главе которой окажутся Индия, Иран и Россия. Такой союз решал бы системным образом массу проблем мирового уровня. Насущность этой модели определяется, в частности, экономическими даже, а не только духовными и идеологическими причинами. Содружество по оси Север–Юг положит конец любой форме гегемонии в мире агрессивных союзов, ограничит их возможности в ведении военных действий, создаст возможности развития совершенных технологий — без участия мировой банковской системы, подконтрольной транснациональным центрам. Данное решение подобно разрубанию гордиева узла, подобно выскальзыванию из исторической ловушки, в которую нас загнали. Но данное решение поможет и большинству других государств в мире. Оно позволит снять напряжение, которое возникло по оси Восток–Запад между Китаем и атлантизмом. Заметьте, в центре этой геостратегической крестовины, перекрестка осей, оказывается именно Россия, что, видимо, не случайно. Это будет огромным облегчением для всего мира потому, что Запад создаёт головную боль для очень многих, особенно для активно развивающихся государств, а противостояние Запада с Китаем эту боль усиливает.
Создав такую систему мировой гармонии и сдерживания агрессии, Россия смогла бы и обеспечить стабильность в целом ряде регионов, в том числе на Ближнем Востоке. Ведь хаос там, противостояния арабов и Израиля, радикалов и агентов Запада возможны именно потому, что нет оси Север — Юг, сдерживающей тех, кто стремится к мировому монополизму. Создание этой оси стало бы гарантией для всех участников этих конфликтов, шансом на мирную жизнь и на то, что их не вытеснят с геополитической арены.
