Ходорковский не Мандела
Сергей Черняховский
Если заключенный ведет политическую деятельность – значит, либо он не «политический», либо вообще не заключенный
Сторонники Ходорковского давно пытаются предречь ему триумфальную участь Манделы: всемирно известный узник, под давлением времени выходящий на свободу, возглавляющий государство, чтобы провести в нем революционные реформы.
Было бы странно, если бы к этому образу не стал апеллировать и сам «главный политзаключенный». Сделал он это в очередной своей статье, причем написанной не для подпольного самиздатовского листка, а для одного из лидеров мировой прессы – New York Times.
Вообще его сторонники так часто пишут, в каких тяжелых условиях он шьет варежки, а его статьи и интервью так часто появляются в прессе, что иногда возникает вопрос о том, где же именно он отбывает срок наказания – в колонии далеко на востоке страны или же на удобной вилле под условным «домашним арестом».
То, что даже настоящие политзаключенные пишут книги и статьи, – естественно и традиционно. Кампанелла в тюрьме написал свою великую утопию «Город Солнца». О том, как Ленин делал из хлеба чернильницу и писал молоком, рассказывали в свое время школьникам младших классов. Были «Тюремные тетради» Грамши, был «Репортаж с петлей на шее» Фучика, была «Моабитская тетрадь» Мусы Джалиля. Но Кампанеллу за это пытала инквизиция; статьи Ленина, написанные молоком, не публиковали газеты ни Российской империи, ни даже Французской республики; Грамши не издавали в современной ему Италии, как не издавали и Фучика с Джалилем.
Политического заключенного потому и делают заключенным, чтобы он не мог вести политическую деятельность. Публикация статей и книг, раздача интервью – это политическая деятельность. Если заключенный легально и ненаказуемо ведет политическую деятельность – значит, он либо не «политический», либо вообще не заключенный.
Если же заключенный имеет право не только писать, но и публиковать статьи – значит, либо держащая его в тюрьме власть сошла с ума, либо ее структуры полностью разложились, до предела продажны и неспособны выполнять свои сугубо функциональные задачи. Либо все это вообще не заключение, а реализуемый властными группами сценарий долгосрочной стратегической операции «Преемник».
Кстати, и апелляция Ходорковского в названной статье к образу Манделы в том отношении, что, выйдя из тюрьмы, нужно не захлопывать дверь перед своими тюремщиками, а дать им возможность покинуть ее вместе с тобой, с подобной экзотической гипотезой вполне стыкуется. С одной стороны, это как будто демонстрация благородства и немстительности. С другой – обеспечение безопасности для игравших роль твоих преследователей, на деле разрабатывавших и обеспечивавших стратегическую операцию по передаче власти.
Если это и не так, само сравнение Ходорковского и Манделы, как и сравнение выхода из тюрьмы одного с выходом из тюрьмы другого, некорректно. Хотя бы потому, что Мандела провел в заключении почти тридцать лет, а Ходорковский – десять. Тридцатилетнее заключение – время, за которое создается и формируется легенда. Ходорковский легендой не стал, и за десять лет стать не мог. Он не стал образом «умного злодея», подобно Березовскому: вот тот действительно стал некой легендой, хотя в заключении и не был и не стал «томящимся защитником народа». В системе образов Юрия Олеши он, конечно, не один из «толстяков», но никак и не «оружейник Просперо».
Образ «успешного Ходорковского» тесно увязан с образом эпохи Ельцина, образ «страдающего Ходорковского» – с эпохой Путина. «Успешный при Ельцине» и «страдающий при Путине» – это не образ для смены нынешнего режима на нечто лучшее. Это образ «реванша 90-х». А главная содержательная претензия большей части общества к Путину именно в том, что он не полностью и недостаточно решительно расстается с «наследием Ельцина».
Ходорковский, конечно, максимально и, возможно, искренне пытается дистанцироваться от социальной практики 90-х, но его позиция – это одно, а его вписывание в систему образов и, соответственно, характер групп, готовых вокруг него сплотиться, – это другое. Он никак не мог бы быть Манделой. В самом лучшем случае ему светило стать Де Клерком, пришедшим к власти после инсульта у автора половинчатых реформ ЮАР Питера Боты.
В отличие от Ходорковского, Мандела, во-первых, всю жизнь боролся против всех режимов, существовавших в то время в ЮАР. Он не был, скажем, успешным деятелем английского колониального правления, поссорившимся с пришедшими к власти в ЮАР в 1949 году националистами, которые, собственно, и создали режим апартеида – замышлявшийся, кстати, как режим отдельного существования разных рас и народов ради ликвидации конфликтов между ними.
Мандела был противником и того режима, который существовал до апартеида, и того, который существовал после его введения. Причем, начав как сторонник ненасильственного сопротивления в духе Ганди, к началу 1960-х годов в ответ на репрессии власти он создал свое «Копье Нации» и развернул при поддержке компартии мощную, по сути, партизанскую борьбу. За что, собственно, и был арестован и официально осужден. И он никогда не говорил, что осужден незаконно: среди обвинений, с которыми он согласился, было сотрудничество с АНК и ЮАКП в вопросе использования взрывчатки с целью уничтожения объектов водо-, электро- и газоснабжения в ЮАР.
Народ ЮАР знал, что Мандела – не оспаривающий свое осуждение миллиардер, поссорившийся с властью, а человек, который, рискуя жизнью, с оружием в руках боролся за его свободу и эту свободу в конце концов завоевал. Мандела – для народа, народ – для Манделы. Неправдой является наивный миф о том, что он вышел на свободу под давлением общественного мнения, равно как и миф о том, что он получил ее, отбыв срок наказания. Просто ко времени, когда власть решила, что лучше выпустить его и начать с ним переговоры, созданная им повстанческая армия контролировала большую часть территории страны, и положение официальной власти было к этому времени хуже, чем у гитлеровцев в Белоруссии: они не контролировали ничего, кроме городов, но и города контролировали только днем. Остальное было в руках армии Манделы.
Де Клерк выпустил Манделу, чтобы иметь возможность начать переговоры о почетной капитуляции, а Мандела сделал его вице-президентом. И каждый объявил своего рода амнистию сторонникам другого.
Так что всё это разные образы, и их сравнение некорректно. Хотя опыт Манделы и полезен.
Возвращаясь к образам Юрия Олеши, Мандела – это действительно «оружейник Просперо». Но видеть Манделу в Ходорковском – это все равно что в Навальном видеть куклу Суок.
КМ.ru 31.10.2013
