Историю гибели Римской империи вспоминают сегодня всё чаще. Что и понятно: слишком уж много общего у времени заката Рима с нашим настоящим и всё более очевидно приближающимся закатом Европы. То же отсутствие духовного стержня; то же засилье восточных культов, магов и чародеев; тот же наплыв варваров, затопляющих улицы европейских столиц и обращающих их в помойки, тот же распад нравов, семьи и традиций, тот же демографический кризис. Вспомним, ведь упадок Рима не в последнюю очередь связан с тем, что ему стало просто некем наполнять свои легионы – движущую силу римской цивилизации.

Сегодня дела обстоят еще катастрофичнее. Белые народы – основа мировой цивилизации – тотально перестали рожать. Сметены все миграционные барьеры. Социологи уверенно прогнозируют, что к 2040-му Соединенные Штаты перестанут быть преимущественно белой страной. Чуть позже то же ждет и Германию, и Францию, и Европу в целом.

Если же есть глобальные различия с кризисом Рима, то и они, увы, не в пользу нынешней цивилизации. В IV веке уставший Рим теснили молодые германские племена, полные юной пассионарной силы. Именно они, крестившись, составили костяк средневековой цивилизации Запада. А сегодня? Кому обновить цивилизацию? Древнему арабу-мусульманину или еще более древнему китайцу?

Именно потому «драма истории сыграна» – еще более ста лет назад замечал историк Сергей Соловьев, уточняя, что «эпилог ее может, как в драмах у Ибсена, затянуться еще на пять актов». Сын историка, Владимир Соловьев, пел об эсхатологическом «панмонголизме», наползающем тенью на мир: «Панмонголизм, хоть имя дико, но мне ласкает слух оно…». А эти строки Соловьева эпиграфом к своим пророческим «Скифам» ставил Блок. И, кажется, правда, недалеко то время, когда улицы европейских городов заполнит дикая орда варваров, когда «свирепый гунн / В карманах трупов будет шарить, Жечь города, и в церковь гнать табун, / И мясо белых братьев жарить».

Да, собственно, всё это уже и происходит: бунты БЛМ, Антифа, шествия ЛГБТ сметают традиционную цивилизацию и культуру не хуже блоковских «гуннов». А из глубины Азии глаза древнего китайца бесстрастно смотрят на то, как пески Азии заметают Европу: таково лицо нашего мира, точнее – лицо его неминуемого конца. Впрочем, конец истории – вещь трудно постигаемая и прогнозируемая. В 1990 году всем, вслед за Фукуямой, казалось – да, конец; спустя тридцать лет начали понимать, что конец близок, но далеко не столь эйфорический. А как оно обернется еще через тридцать? Да и правда ли, что совсем не осталось молодых народов?

А мы, русские? Да-да, конечно, мы не моложе германцев-готов. Мы создавали свою государственность и писали свои первые великие книги в то же самое время, что и молодая христианская Европа. Но потом опустился «железный занавес» татарского нашествия, и по-настоящему вернулись в Европу мы лишь пять веков спустя, со стуком топоров на адмиралтейских верфях Петра Великого. Вернулись в Европу уже глубоко больную, уже лихорадочно сворачивающую свой христианский проект, уже безнадежно зараженную вирусом демократий и революций. И русские войска 1812-го беззаботно несли европейскую заразу на своих сапогах домой. Но всё же, всё же… На то, что молодым и диким (по европейским меркам) славянским народам удастся, возможно, обновить Европу, осторожно намекал уже Гегель. Шпенглер (отец «Заката Европы») говорил об этом уже во всеуслышание (почитайте его «Пруссачество и социализм»).

Да и сами мы всё это время относились к Европе не то чтобы с безусловным восторгом. Да, была у нас узкая, но очень крикливая прослойка полуобразованной полуинтеллигенции, голосом столь же крикливых брошюр взывавшая: «чтоб и у нас как в Европе» (она, эта прослойка, есть и сейчас). Но настоящая русская духовная аристократия, в лице того же Пушкина или Чаадаева, смотрела на вещи совсем иначе. Она смотрела на Европу несколько со стороны, и несколько свысока, считая себя в полном праве судить все добро ее и все зло, и судить по самой высокой мере… «Мы – настоящий судебный приказ Европы», говорил Пушкин.

Чаадаев же мечтал о будущей России и ее миссии: пробудить старую Европу, очистить её и спасти от революционного разложения. Тем же пафосом полны произведения Гоголя и Достоевского. Последний, говоря о «дорогих нам камнях Европы», подразумевал одно: Европу пора спасать от пошлой её «демократии» и варварской «революции», то есть – тотальной гибели духовности и культуры. Да и сама Европа чувствовала этот русский взгляд, вычитывая его из произведений Гоголя и Достоевского. Молодой Томас Манн именно поэтому и назвал русскую литературу «святой». Вальтер Шубарт пел России настоящую оду, с дифирамбами, быть может, чрезмерно лестными для нашего слуха, но порой и необходимыми – для снятия морока самоедства.

Одним словом, мысль об освобождении Европы всегда была одним из центральных кодов нашей культуры. И, может быть, пришла пора вспомнить о нем? Еще в начале 2020 года, во многом определяющего, Изборский клуб, наш известный консервативный Think Tanks (фабрика мысли), возглавляемый писателем Александром Прохановым, выпустил работу с говорящим названием «Русский Ковчег», в которой предложил определяющие формулы новой русской идеологии.

Формулы эти, впрочем, очень просты и понятны из названия: «цивилизации Потопа», которой стал современный Запад и которая уничтожает всю европейскую культуру и самого человека (обращая его в трансгуманистическое «нечто»), необходимо противопоставить «цивилизацию Ковчега», которая сохранит христианскую европейскую традицию. И не только ее, но и вообще все традиционные культуры, сохранившие понятие о сакральном, о вечном, о смысле человеческого бытия.

И еще по поводу нашей молодости. Замечательный русский композитор и философ Владимир Мартынов, автор книги «Конец времени композиторов» – лучшего, наверное, образца традиционной русской философии последнего времени, представляет нашу цивилизацию как эпоху постепенного «выстывания» или «вымораживания» бытия, разделяя ее на несколько фаз, от самой горячей (которую он называет «иконосферой») до самой холодной, сегодняшней («информосфера»), времени окончательного отчуждения человека от Бытия. Так, например, церковный раскол 12-го века он связывает с тем, что в то время, как Запад уже вступил в «фазу культуры», Византия всё ещё оставалась в «иконосферной фазе», Россия же оставалась в «иконосфере» вплоть до 18-го века.

Таким образом, быстро, за два века, пройдя фазы культуры и цивилизации, мы и правда остаемся еще слишком молодым по европейским меркам народом. Колесо истории прокатилось по нам, и даже изрядно переломало нам кости, но не слишком замутило наши глубины. В отличие от цивилизации Запада, мы еще помним свои начала, и, значит, действительно остаемся единственными, кто способен построить «ковчег».

Так что, по-видимому, спасение Европы, являющееся одним из фундаментальных кодов Русской цивилизации, так и будет происходить: мы просто «примем на борт» тех европейцев, которые не захотят стать куском мяса на вертеле «свирепого гунна» или виртуальным файлом в трансгуманистической матрице.

И станем – новой Европой, Новым Римом. Впрочем, мы и сейчас уже являемся им – последней Европой, которая в мире еще осталась.