— Снимая «Курьера», вы понимали, что он станет знаковым и через пять лет после премьеры случится «величайшая геополитическая катастрофа»?
— Я не помню, чтобы снимал картины, думая о том, что они станут какими-то. Я, как все режиссеры, тщеславный, но не до такой степени. Мне это было интересно, это была моя повесть. Изначально фильм должен был снимать Андрей Эшпай, но на Студии Горького он не прошел по цензурным соображениям. Я тогда заканчивал «Зимний вечер в Гаграх», и мой соавтор, Сашка Бородянский, он писал сценарий Эшпаю, говорит: «Может, ты сам снимешь?» Я засомневался: «Но там же не прошел» — «Ну давай попробуем». Послали от «Мосфильма», и он прошел.
— Разве могли отказать сыну Георгия Шахназарова — сотрудника ЦК КПСС?
— Это не имело значения. Когда меня первый раз выдвинули на премию ВЛКСМ за фильм «Мы из джаза», то наверху отклонили именно по причине, что отец работает в ЦК. Типа «Это нескромно». Потом мне дали эту премию сразу за две картины — «Мы из джаза» и «Зимний вечер в Гаграх». А «Курьера» пропустили, потому что уже вообще все начали пропускать. Перестройка еще не началась, но новые веяния чувствовались. А может, просто повезло. В СССР как было: в одном кабинете сидит редактор идиот, а в другом — приличный. Один тебе сценарий зарубил, а другой тот же сценарий пропустил.
— Этот фильм о вечной проблеме отцов и детей. У вас были проблемы с родителями?
— Конечно! Хотя у меня прекрасные родители, но в молодости у меня с ними были жесткие конфликты.
— Политика или что-то другое?
— Бывали моменты, когда мы с папой не совпадали в политических взглядах, но это позже. В молодости я, наверное, как все и, кстати, как Иван в «Курьере», отстаивал свое место в жизни. Это оправдано: ты находишься в противоречии со взрослыми, поскольку входишь в мир и должен отодвинуть их, чтобы занять это место.
У нас на самом деле была очень скромная семья. Мать из-под Арзамаса, из крестьянской семьи. Папа из Баку, сам пробивался, после фронта приехал в Москву. Жили в бараках на Пресне. У него не было никаких замашек княжеских, он был очень демократичный человек. Настоящие аристократы вообще никогда не бывают надменными, это выскочки становятся такими. И никакой золотой молодежи в СССР не было, это все липа и вранье. Вот сейчас она есть, а тогда не было. Да, мой отец работал в ЦК партии, вершина его карьеры — помощник Михаила Горбачева. Но он же не был членом Политбюро. В то время семьи партийных работников жили достаточно скромно.
— Ну, разумеется, им до нынешних как до Луны! Перестройка ведь началась с борьбы с привилегиями. Расскажите, как жили тогдашние партийные чиновники.
— Не было никаких привилегий! Это была тогда одна из обманок Ельцина и всей этой команды. Были продуктовые заказы, кстати, не бесплатные — действительно лучше, чем у других. Хорошие дома отдыха, санатории. Зарплаты — да, высокие, но не на порядок выше, чем у других, как у нынешних олигархов. Отец получал рублей 400 — прилично для советского времени. Но в то время работяги, к примеру, шахтеры, зарабатывали 700 рублей. Правда, у отца имелся дополнительный доход, он ведь был известным политологом, писал книги. Но на свои деньги он не мог, например, построить дачу — это было запрещено в ЦК партии. И госдачи у нас тоже не было. Никто не имел миллионов на счетах и домов за границей.
— А машина?
— Была служебная «Волга» — по вызову из гаража ЦК, а не как сейчас, когда водитель постоянно при начальнике. Редко у кого среди партийных работников были свои машины. Отец мог попросить и жену отвезти, к примеру, в поликлинику. Но при этом он работал шесть дней в неделю с 9 утра и до 10 — 11 вечера, потому что у них был ненормированный рабочий день.
— Как вы оказались замешаны в историю с ГКЧП?
— У Горбачева был отпуск, он отдыхал в Форосе. И отец тоже взял отпуск. Родители поселились недалеко от Фороса, в пансионате «Южный», у отца «вертушка» стояла в номере, и он ездил к Горбачеву. Они готовили новый Союзный договор. Мать позвонила мне: «Не хочешь ли приехать?» — я отправился к ним отдохнуть. И случилась эта история с ГКЧП.
— Вас арестовали?
— Не то чтобы арестовали, никто к нам с наганами не приходил, но блокировали. Отключили связь, запретили выходить за территорию пансионата. Там Примаков был в это же время, еще Пуго, но он перед самым ГКЧП уехал. Евгений Максимович, когда уже рухнул ГКЧП, они вместе с отцом полетели в Москву. Помню, мы по радио услышали, по-моему, «Эхо Москвы», что «Исчез известный режиссер Шахназаров, судьба его неизвестна», что очень порадовало мою маму: «О, про тебя, гляди, пишут».
Вначале было неприятно. Мы не понимали, во что это выльется и что с нами будет, давила неопределенность. Но страха, что сейчас начнут расстреливать или в тюрьму сажать, не было. Мы смотрели телевизор и когда поняли, что это какой-то опереточный переворот, ощущение опасности прошло.
— Кто виноват в развале Союза?
— Главная вина на совести Бориса Ельцина, он сознательно вел дело к распаду, чтобы захватить власть. Горбачев, конечно, допустил много ошибок, и главная — у него не было понимания, как вести страну и куда. Но у Михаила Сергеевича не было желания разрушать Союз.
— Можно ли было сохранить СССР?
— Сейчас я думаю, что это процесс объективный, развал был неминуем. Другое дело, что Россия могла выйти из этого распада с меньшими потерями. К примеру, можно было заранее перевести в состав Российской Федерации Крым и Одессу с Донбассом. Оставить коридор до Калининграда, заявив, что железная дорога — это территория России, прибалты тогда согласились бы на это. Военные базы оставить навечно, и сейчас там бы не было НАТО.
Но ведь тогда никто не предполагал, что дойдет до распада. Если б лидером был более проницательный человек! Но проблема в том, что ни Горбачев, ни Ельцин этими мыслями тогда не были озабочены. Моя главная претензия к ним, что они Россию вывели из Союза с очень большими потерями. Которых можно было не допустить.
— Есть шансы восстановить СССР?
— Сомневаюсь. Сейчас у многих ностальгия по сильной стране. Но вряд ли россияне действительно хотят, чтобы в состав страны опять вошли Грузия, Армения, Азербайджан, Прибалтика. Нам придется их кормить, вкладывать деньги, решать проблемы за них. Одно дело, когда Россия помогает остановить войну в Карабахе соседнему государству, а другое, если это часть нашей страны. России пришлось бы это все тянуть на себе. Дружить, быть союзниками, партнерами — этого достаточно. Вообще, от распада больше всего выиграла Россия. Все деньги, которые раньше Россия вкладывала в развитие союзных республик, сейчас остаются внутри. И даже при том воровстве, которое у нас есть, их хватает на новые дороги, мосты, аэропорты.
— Многие считают нынешнюю систему в России несправедливой. Возможно ли возрождение социализма?
— Того социализма, который был в СССР, — нет, невозможно. Та форма социализма была командно-административная. Когда большевики пришли к власти, страна была в разрухе. И эта модель позволила им провести индустриализацию, выиграть войну и восстановить страну. Для этой модели нужен один обязательный и очень важный компонент — такой человек, как Иосиф Сталин. Вообще, причину падения Советского Союза объясняет гениальный тезис Маркса: производственные отношения перестали соответствовать уровню развития производительных сил. То есть другими стали технологии и население, лучше образованное. Нужна была другая система. Поэтому вернуться к советской системе нельзя. Но найти другую модель социализма возможно. Которая бы и сделала справедливым общество, и сохранила бы рынок, частную инициативу, без чего сегодня немыслимо работать. Ведь наша страна в целом левая.
— Многие спорят до сих пор, Сталин — спаситель России или палач.
— И спаситель, и палач. Это часто совпадает. А скорее всего, Сталин — это возмездие. Мне кажется, точнее всего сущность Сталина понял Булгаков — образ Воланда в «Мастере и Маргарите» — это идет от Сталина. Возмездие — за те грехи, что были совершены в период революции и гражданской войны, и искупление победой в Великой Отечественной войне.
— Китайцы решили подобную задачу так: 70 процентов, что делал Мао, правильно, а 30 — ошибочно.
— Китайцы несколько лукавят. Хотя Мао Цзэдун сыграл такую же роль в Китае, как Сталин в СССР. Та жестокость, с которой большевики и Сталин действовали, диктовалась тем временем. И по-другому было нельзя. Царская Россия рухнула, страну нужно собирать заново. И ведь бо́льшая часть народа поддержала большевиков. Как и многие белые, которые перешли на сторону красных, потому что увидели начало восстановления государственности и посчитали, что лучше так, чем хаос. Сталин продолжил эту линию, покончив с революцией. Фактически в 1937 году все, кто делал революцию и сражался в гражданской войне, были ликвидированы. Поэтому Троцкий писал из эмиграции, что Сталин проводит контрреволюцию в стране. Да, это в определенной степени было так.
— Николай Бурляев назвал российское кино омерзительным. Согласны?
— Нет. Оно просто слабое. В России делают около 100 картин в год — это очень мало. Это даже нельзя назвать кинематографом в полной степени. Вот телевизионная продукция у нас на серьезном уровне — снимают порядка 300 или 400 серий в год. Проблема нашего кино в том, что оно не советское и не рыночное, оно застряло где-то между — а это самое плохое. В СССР государство выступало как продюсер: давало деньги и требовало качественного результата. А сегодня государство работает как сберкасса: пришел, взял деньги и снял, что захотел. Ни то ни се.
— Вспомним последние провальные премьеры. Например, фильмы «Сволочи», «Девятаев», «Зулейха»… Они вроде рыночные, а большинство людей плюются.
— Они как раз не рыночные, а идеологические. Вот мы все удивляемся: почему американцы делают такое патриотическое кино в своей массе? Потому что у них рыночное кино, американский зритель не станет смотреть фильм без внутреннего посыла, что «Америка превыше всего!» Так и российский зритель не будет.
А наше кино ориентировано не на российского зрителя, а на иностранные фестивали либо на мнение узкой социальной группы, как правило, из либеральной среды. Если бы им пришлось работать на рынок, уверяю, кино стало бы совсем другим.
— Как избежать появления произведений, которые откровенно врут про наше прошлое или устраивают пошлую вакханалию на театральной сцене?
— Реагировать как на Западе: им наплевать, кто и что сделал. И нам надо относиться к этому не так болезненно. Подумаешь, проблема — какой-нибудь театральный режиссер показал голую задницу. Да хрен с ним! В нынешней системе чем больше про него говорят, тем ему лучше. Вот не было бы этого скандала вокруг Бузовой — и что? Пришли, посмотрели и забыли. Нигде в мире, уверяю, никто не потратил бы на это и двух минут эфира. А у нас сделали событие вселенское. В результате получили обратную реакцию — сами распиарили.
Я считаю, государству не надо вкладывать деньги в современное искусство. Раз у нас либеральный капитализм, не пытайтесь в него внести элементы советской системы. Проблемы именно от этого — у нас ни то ни се. Надо идти в рынок. Нашел деньги? Делай. Не нашел? Ищи другой сценарий. Я вас уверяю, на все эти экзерсисы никто бы своих денег не дал. И на Бузову бы не дали.
— Вас не пугает, что среди политиков у нас нет ярких личностей, как Владимир Путин!
— Есть Шойгу, Лавров — это крупные фигуры. Но по большому счету действительно не видно. Пассионариев мало. Но заметьте, не только у нас. Сможете назвать мне крупных современных политиков в мире? Не сравнить с теми, что были раньше.
— Пойдет Путин на выборы через три года?
— Сегодня альтернативы нет. Меня, кстати, совершенно не смущает его пребывание у власти более 20 лет. Я вижу в этом преимущество. Умение сохранить в такой сложной стране власть свидетельствует о его недюжинных способностях. Горбачев потерял ее через пять лет, Ельцин — через восемь. Это не значит, что у Путина нет ошибок. Есть, как у любого человека. Главное свойство Путина — никто никогда не может предугадать его решения. Они всегда неожиданные, абсолютно не такие, как предсказывают аналитики. Трудно сказать, пойдет ли он на выборы. Но его решение будет совершенно неожиданным.
