А.Осин: 19 ―07 в Москве. Здравствуйте, уважаемые! Алексей Осин у микрофона. И Александр Андреевич Проханов сегодня в «Особом мнении», писатель, философ, я бы сказал. Александр Андреевич, здравствуйте!
А.Проханов ― Я не иностранный агент, не знаете?
А.Осин ― Вы — нет. А вот общество «Мемориал*» — да. Признанно. И нас обязывают говорить об этом каждый раз. Таковы законы Российской Федерации, которых мы придерживаемся. Ну, а вы против этой формулировки по отношению к обществу «Мемориал»?
А.Проханов ― Нет. Меня просто интересует все, что связано с накоплением новых форм путинской государственности. И я полагаю, что мы свидетели довольно энергичной, бурной трансформации раннепутинского, путинского государства в позднепутинское государство. Поэтому мне даже несколько странно и удивительно слушать все причитания и вопли по поводу того, что собираются закрыть «Мемориал». Это было настолько ожидаемо, настолько выкликаемо и определенные структурами, определенными кругами нашего общества, что когда это состоялось, многие сказали, что да, мы понимаем ход исторических процессов в России. Другие вот рвут на себе волосы. Мне кажется, что «Мемориал», который будет закрыт или не будет закрыт — это проблема. Потому что у Путина есть манера напустить страх и ужас, а потом его развеять мановением своих волшебных рук. И если, допустим, после всех обращений академиков, педагогов, журналистов все-таки «Мемориал» сохранится, то для Путина это будет большой репутационный урон. Он отступит перед давлением тех же либеральных структур, против которых он сражается. Что касается того, почему Путин, наконец, перешел к закрытию «Мемориала», что в «Мемориале» ему кажется вредным, вредоносным и даже опасным для сегодняшней России.
А.Осин ― Написано: оправдание экстремизма и терроризма.
А.Проханов ― Да, это формально. На самом деле «Мемориал» на протяжение больше 30 лет занимается постоянной возгонкой этих глубинных трагических противоречий между обществом и государством, между советской эпохой и нынешней эрой, нынешней эпохой. А тенденция нашей пятой, путинской империей состоит в том, чтобы, прежде всего, поставить во главу угла государство как высшую святыню и ценность, поэтому постоянно попираемую в России. И попираемое и уменьшаемое государство, оно сулит катастрофу и край, как это был не раз в русской истории. И затем, конечно, важно для Путина соединение этих разорванных эпох — романовской и советское, советской и нынешней. А «Мемориал» постоянно расчесывает эти рубцы. Потому что, посмотрите, эти мученики, наполняющие расстрельные рвы или неизвестный кладбища на Севере. Ведь сколько раз признавалось их наличие и говорилось на трагичности происшествия. Первым об этом сказал Хрущев на XX съезде партии. Затем об этом периодически говорили Солженицын, Шаламов в своих публикациях и перепубликациях многочисленных. Об этом говорили непрерывно в перестроечные времена. Было несколько реабилитаций, одна за другим. Поставлены памятники, эмблемы, памятник в центре Москвы, памятники в виде Вологодского камня на Лубянке. Эрнст неизвестный поставил три гигантских бетонных маски скорби, которые заключили в треугольник всю почти русскую политику и русское время. И, несмотря на это, «Мемориал» по-прежнему, спустя такое количество времени расчесывает эти раны, требует постоянно акцента на роли государства сталинского сначала государства, а потом и путинского государства. И это, повторяю, наносит огромный ущерб для идеологического строительства. Путин выстраивает идеологию новую государства Российского, в котором идеал государства, идеал победы, идеал связи эпох и времен является первоочередной задачей. «Мемориал» мешает ему реализовать эту задачу.
А.Осин ― Мы же вспоминаем жертв нацизма. И какой-нибудь условный памятник, недавно открытый, прекрасный, с моей точки зрения, погибши подо Ржевом, он одно из свидетельств этого. Храм великолепный Министерства обороны под Москвой. Мы же тоже, получается, расчесываем эти места трагические или нет, это разные вещи?
А.Проханов ― Мы занимаемся формирование образа Победы. Более того, образ Победы, который включает, конечно, и мученический аспект, жертвенный аспект. Это не аспект трагической, бессмысленной гибели, когда клались дивизии жестокими и кровожадными полководцами. Это мученический, почти христианский православный аспект. Потому что Победа в представлении сегодняшних богомыслящих людей — это не просто военная, политическая или идеологическая победа. Это победа райских смыслов над адскими, это религиозная победа. Для того, чтобы лить слезы, бить себя в грудь и посыпать голову пеплом, мы вспоминаем этих мучеников, отдавая дань их героизму, их мужественности, их жертвенности, христианской красоте их подвига. И это каждый раз это делается не для того, чтобы нашу жизнь наполнить тьмою, безнадежностью и скорбью. Нет. «Бессмертный полк» — это есть высшее поминовение усопших и убиенных И этот бессмертный полк является собой крестный ход ликующий, радостный, воскресительный. Это разные вещи.
А.Осин ― Где та грань? Надо же, наверное, вспоминать и жертв репрессий тоже. Это же страница в истории пусть печальная история нашей страны во всем многообразии. Может быть, они чрезмерно это делают. Но где та грань, и кто ее будет определять, чего можно и чего нельзя.
А.Проханов ― Я же говорю, грань проведена. Репрессии осуждены многократно. И постоянно осуждает и президент. Совсем недавно воздвигнут памятник…
А.Осин ― Извините, вас поправлю. Наверное, не жертвы, а, наверное, те, кто репрессии эти организовывал. Вы сказали, жертвы осуждены. Жертвы не за что осуждать. Жертвы на то и есть.
А.Проханов ― Я говорю, мы воздаем дань мученикам. Мы скорбим по этому поводу, это делается постоянно. Но, во-первых, это делается, как это делалось всегда. Эти кости, на них нельзя танцевать на этих костях. Эти кости должны найти свое успокоение в этой длинной, огромной реке русской истории, в которой такое количество костей, такое количество печали. А вот это постоянно взвинчивание этой драмы, расчесывание этой драмы, оно побуждает, будет все остальные кости, все остальные драмы. Оно будит распри между никонианами и старообрядцами, драму, которая разверзлась между петровской и допетровской Русью, драму убиения царской семьи. По существу, вся русская история превращается в огромное количество трещин. Среди этих трещин, поминовений и воплий, среди этих стенаний невозможно строить государство, невозможно рождать детей. Вы знаете, я был в Магадане совсем недавно. И я проехался по Колымскому тракту трагическому, где замерзали конвои. И мне показали эту маску скорби Эрнста Неизвестного. Вы знаете, это могучий, чудовищный по своей силе и тьме памятник, который ложится на весь город. Он вознесся над Магаданом. Магадан живет под этим черным солнцем этой беды, этой скорби, этой безнадежности. Это город-катастрофа. Это город огромного крематория. И в этом городе нельзя жить. В этом городе нужно заниматься поминовениями, в этом городе нужно каяться, в этом городе нужно постоянно ненавидеть мучителей. И поэтому когда в центре Магадана построили прекрасный белый, светлый собор православный с золотыми куполами и чудесными фресками, то, конечно, эта тень отступила. И этой тени, которую отбрасывает «Мемориал», нужно, конечно, противодействовать.
А.Осин ― Вы считаете, что признанная иностранным агентом российскими властями организация «Мемориал», без нее не будет этого расчесывания и упоминания? Ведь у нас достаточно людей, которые придерживаются тех же точек зрения, кстати говоря, близких по политическим взглядам к «Мемориалу».
А.Проханов ― Я думаю, что поминовение поминовению рознь. Если поминовение завершается призывом сокрушать, разрушать и уничтожать те центры, откуда исходила эта беда. А этими центрами является государство, не просто ЧК, не просто НКВД, а этими центрами является все советское государство. Поэтому «Мемориал» и те, кто его почитает, они отрицают не просто эту страшную, жестокую эпоху, когда орден меченосцев был создан Сталиным. Они отрицают весь советский период, всю советскую эру. По существу, они вырывают из контекста российской истории этот огромный плодоносящий победный, связанный с космосом, с освоением Сибири, с появлением нового типа человека, советского, они отрицают этот период. И опять разверзается страшная бездна. Это метафизическая диверсия. Это не тот экстремизм и терроризм, который, может быть, пытаются вменить «Мемориалу». Это терроризм метафизический, исторический. Это взрывается целая историческая эпоха. Превращается в дребезги.
А.Осин ― Вы упомянули, в двух словах сказав, что если Путин, скажем, не прогнется под ситуацию и, действительно, в обсуждаемой нами ситуации останется тверд в своих позициях, то решение будет принято правильно.
Примерно та же ситуация, видимо, с непризнанными республиками Донбасса, когда буквально час назад президент выпустил указ. В частности, он снял пошлины во взаимоотношениях экономических между Донбассом и Россией, признал сертификаты, которые выдаются властями непризнанных республик и разрешил участвовать в госзакупках. Это экономические меры, но, тем не менее, они, может быть, как многие говорят, знаменует некий шаг по сближению с Донбассом. На Украине считают, не только сближения, но и поглощения. Там и паспорта, и другие шаги, и вот это один из этих шагов. Как вы относитесь к процессу более тесной интеграции Донбасса и России и возникающего при этом непонимания между Западом и Украиной?
А.Проханов ― Непонимание между Украиной, Западом и Россией — это константа. На них нечего опираться и обращать внимание. Надо просто, чтобы это непонимание не достигало формы военный конфликтов, бомбардировок, в том числе, атомных. А непонимания и расхождения будут всегда. Я полагаю, что эти меры по отношению к этим двум республикам, они своевременны, полезны и логичны. Они запоздалые, их надо было предпринимать гораздо раньше. Но у Путина есть свой, видимо, хронотоп. Он по-своему чувствует время и динамику событий. И я думаю, что союзное государство с Беларусью мучительно, но неуклонно выстраивается, и наступит момент, когда возникнет союзное государство России и Беларуси, и к этому моменту, я думаю, присоединятся все эти небольшие образования, которые мы одни признали, другие признаем непременно еще. Туда присоединятся и Абхазия с Южной Осетией. Надеюсь, что и Луганск с Донецком.
А.Осин ― Скажите, для вас важно в случае с Беларусью, скажем, чтобы Беларусь потеряла свою государственность 30-летнию или вас устроит просто более тесная интеграция, может быть, с единой экономической, вооруженными силами и так далее, но все равно пусть различие будет? Вы как считаете?
А.Проханов ― Мне важно, чтобы потенциалы были синхронизированы, чтобы возник синтез этих потенциалов территориальных, экономических, ментальных, мировоззренческих. И как эти потенциалы будут синтезированы, это вопрос искусства и новаций. До сей поры традиционно соединение этих потенциалов велось через механическое присоединение, через слияние. Но, по всей видимости, как это и написано в союзном государстве, есть более тонкие формы соединения, которые, конечно, будут включать в себя надполитические организации, надполитические организмы. Потому что до сих пор за пределами этих централистских, надполитический организаций трудно бывает достичь синхронности в поведении, в том числе, политическом. Ну, например, казалось бы, Беларусь и Россия очень тесно интегрированы, очень тесно взаимодействуют и в военной сфере, экономической и в организационной, и симпатия огромная. Но Белоруссия по сей день не признала, например, эти маленькие государства Южной Осетии…
А.Осин ― Но она и Крым не признала тоже, что уж там говорить.
А.Проханов ― Она не признала Крым. Она косится на наше поведение на Донбассе. Это вредит России, это наносит урон, Потому что Запад потирает руки. Если ваш ближайший сосед считает ваши действия неправомерными, аморальными, то чего про нас-то говорить? Так вот такого рода слияния, сближения и установление этой наднациональной политической структуры — какой, видимо, трудно мне сказать, потому что я не политолог, — но она будет установлена. Я думаю, что к этому моменту будет приурочено и признание независимости Донецка и Луганска, и все, что делается до этого времени. Может быть — это мой имперский домысел, — к этому времени ситуация на Украине настолько обострится экономически, потому что такой антирусский угар русофобии, которая проникала во все слои населения, включая даже русскую часть украинского населения, — вот этот угар кончается и он кончится. И наступит некоторое отрезвление. И я не исключаю, что, возможно, суверенитеты Харькова или Одессы, Днепропетровска, создание таких суверенных государств республик наподобие Донецка и Луганска, оно возможно. И тогда открываются двери им в этом новое образование, имя которому союзное государство.
А.Осин ― Но вы же понимаете, что без участия России, в том числе, военного такие вещи невозможны. Или нет, вы видите какие-то иные пути образования этих новых республик в пределах Украины?
А.Проханов ― Вот, скажем, Приднестровье, оно случилось без участия русских войск. Оно прошло само по себе, через восстание, через отвержение.
А.Осин ― Но затем Россия приняла участие своими войсками?
А.Проханов ― Затем Россия приняла участие. И мало ли в чем она еще затем примет. Но сам старт был сделан без русских войск, даже вопреки русским войскам. Потому что тогда русские войска были ельцинские войска. И Приднестровье было единственной маленькой территорией, где удержался Советский Союз, территорией, которая не согнулась перед ельцинизмом и перед огромной махиной, которая навалилась тогда на Россию. Повторяю, это было сделано благодаря воле президента Смирнова* и воле самих приднестровцев. Я не исключаю такое поведение и среди украинцев.
А.Осин ― Куда проще, если эту линию рассматривать, было то же самое сделать именно тогда, в 14-м году, чтобы это поддержала Россия. Сейчас, во-первых, выросло уже целое поколение, которое соответствующей пропагандой настроено определенным образом. Мне кажется, что мы отдаляемся от этой ситуации, когда это возможно, а не приближаемся к ней. Может быть, я ошибаюсь?
А.Проханов ― Нет, вы правы. Я тоже считаю, что был утерян момент после Дебальцевского котла, когда ополченцы перешли в наступление, они шли на Мариуполь. И Мариуполь опустел, и, по существу, оттуда бежали все. И такие города как Харьков, Николаев или Одеса были готовы принять ополченцев. Был дан приказ остановиться. И это, мне кажется, была огромная стратегическая ошибка, как и многие ошибки, которые делало российское руководство, половинчатость их решений, быть может, это было продиктовано надеждой установить более тесные отношения с Западом, снизить уровень давления. Может быть, имелся в виду еще «Северный поток-2». Кто знает, какой был расклад, какие были очки.
А.Осин ― А в целом, как вы полагаете, вооруженный конфликт между Украиной и Россией в ближайшее время реален, возможен, или вы оцениваете низкую вероятность этого?
А.Проханов ― Да нет, я считаю, что военный конфликт всех со всеми возможен хоть сегодня, хоть завтра. Мир находится в такой трагической панике, он трепещет в предчувствии конфликта войны. Возможен ли конфликт Китая и Тайваня сегодня или через два года? Возможен ли конфликт Азербайджана и Армении? Сегодня уже начинают стрелять друг в друга из гранатомета. Возможно ли продолжение конфликта на Донбассе. Все возможно, все очень близко. Войска ходят, бороздят. Танковые следы подходят к самым границам, самым разным. А вы думаете, что гусеницы от натовских танков не нарезают колеи вдоль псковской границы, что ли? Вы думаете, что все эти американские корабли, которые бродят по Черному морю, аккумулируя флоты этих небольших государств, — это тоже степень приближение военной конфронтации.
А.Осин ― Сейчас активные консультации идут по ситуации на белорусско-польской границе. Никто не раскрывает детали этих переговоров между Лукашенко и Меркель, между Путиным и Лукашенко и так далее, между Путиным и Меркель. Но проскальзывает в речах Александра Григорьевича выражения типа: «мерзавцы коллективного Запада», «совместные действия по обороне границ Союзного государства». Иногда это даже пугает. Вот как вы считаете? Лукашенко добился отчасти своей цели, его, по крайней мере, неформально признали. Наша какая в этом цель? Стоит ли совместно действовать по обороне границ? Стоит ли от этого дистанцироваться, и вообще, в какой мере Россия в это вовлечена?
А.Проханов ― Мы с вами пользуемся только поверхностными рассуждениями.
А.Осин ― Совершенно верно.
А.Проханов ― Тем, что прилетает в блогах и внятно или невнятно говорят официальные лица. Потому что там идет, конечно, огромная, многомерная, начатая не вчера, игра, направленная на создание союзного государства, что само по себе является очень желательным для Путина или крайне нежелательным для объединенного Запада, потому что это расценивается как реставрация огромных пространств, как имперская реставрация России. Реставрация произойдет и за счет Беларуси, и за счет украинских земель, и за счет маленьких государств Закавказья. Это, конечно, очень пугает. И вокруг этого разворачиваются сложные закрытые переговоры и, конечно, мягкая сила и идет на информационные войны и кампании. Я сейчас так осторожно говорю, что все, что там сейчас творится, это на руку этой идее союзного государства, за которым, конечно, стоит, прежде всего, президент Путин. Может быть, Лукашенко и не так охотно в это идет. Там есть свои резоны этому противиться или не торопиться слишком. Но союзное государство, как, мне кажется, неизбежно. И все, что происходит сейчас на границе, только приближает этот момент.
А.Осин ― А ход с мигрантами тогда, раз уж вы так говорите, что это все выстраивается в единую систему, он каким боком влияет, кем он задуман, и вообще, что это такое, с вашей точки зрения?
А.Проханов ― Смотрите, что такое мигранты? Запад, который сейчас ратует за белорусских мигрантов, он в свое время взорвал две гигантских этнических бомбы на Востоке. Он уничтожил Саддама Хусейна, он уничтожил Каддафи. То есть две страны лишились своего правительства. И оттуда хлынули обезумевшие, изведенные до последней черты сотни тысяч людей. Они хлынули на Запад через Средиземное море на лодках, на плотах. И Запад вынужден был принять этих мигрантов. Он принял этих мигрантов. Все эти сотни тысяч, они наводнили Париж, наводнили Лондон, начали строить мечети свои. Это произошло. А что такое 2 тысячи человек на польской границе? Это ни в коем разе не соизмеримо с теми гигантскими потоками, которые пришли в Европу и продолжают туда идти.
А.Осин ― Но шум-то такой же информационный. Польша вообще военное положение объявила.
А.Проханов ― Так вот я и говорю, что это нужно сделать было. Там не нужно было этого делать. Там могли тонуть несчастные беглецы и беженцы. А здесь это сделано, потому что это нужно, это необходимо. Ну что, пропустить эти тысячи через Польшу. Никто не будет сидеть в Кракове, в Варшаве, зачем им нужно? Они хотя туда, к сытым землям, на Рейн, где тучные пастбища. И они пройдут туда и тем самым не переполнят чашу этих миграционных потоков, которая поднесена Европе. Мне кажется, что это сделано очень искусственно, очень навязчиво. Это акт, направленный против Лукашенко. Но если верить нашим комментаторам антилукашенковским, если верить западным комментаторам антилукашенковским, которые утверждают, что это игра батьки, что это такая сложная, казуистическая политика Лукашенко, но я могу только поздравить с этим. Потому что все, что испытал Лукашенко за недавнее время — эта гигантская экспансия Запада, чудовищный нажим, который чуть было не опрокинул режим, не поставил Беларусь на грань гражданской войны. Я в ужасе наблюдал эти события. Сейчас, повторяю, если эта акция спланирована Минском, Лукашенко, я могу его только поздравить. Это слабый, но все-таки ответ на это чудовищное вмешательство.
А.Осин ― Так он не в первый раз уже отвечает. И самолет посадил тоже он, сняв с его оппозиционера Протасевича. Он каким-то образом огрызается, пытается кусаться. Но вот так себя позиционирует. Другое дело, что Путин при этом. Он либо за его спиной стоит, либо помогает, либо его каким-то образом инструктирует, либо просто смотрит на ситуацию, смотрит, что делать дальше. Вот тут непонятно.
А.Проханов ― Лукашенко не огрызается. Он защищается. Это разные вещи. Он защищается разумно, используя свои потенциалы, потенциалы союзников. Он очень опытный дипломат, о чем свидетельствует его существование в европейском контексте, где он объявлен демоном. А потом европейцы смягчились и были установлены почти братские отношения с Евросоюзом, половина товарооборота пошло в Европу. А сейчас опять это всё… И Лукашенко выиграл огромное количество исторического времени. Он создал свое государство, свой народ, свое образование национальное. Поэтому я полагаю, что это демонстрирует искусство Лукашенко держаться среди этих чудовищных потоков современной европейской политики.
А.Осин ― А Путин? Он кто в этой ситуации: кукловод, наблюдатель, парящий над схваткой… Афина Паллада, которая своими крылами это все осеняет?
А.Проханов ― Передовица, которая сейчас выйдет у меня, — я сказал, что Путин — это трубочист русской истории. Он чистит дымоход русской истории, в которой столько копоти, столько нагара. И он дает ход русскому историческому огню самыми разным способами. И в случае «Мемориала», будь он неладен, иностранный агент. И в случае Украины, и в случае космических запусков наших антиспутниковых ракет. Он делает это по-разному, с разной степенью успеха. Но он чистит эту закопченную трубу, которой осенью дует, знаете, такой воющий волчий ветер, а если эту трубу прочистить, то там начинают реветь фанфары серебряные, раздается победный звук победных труб.
А.Осин ― Но огонек-то загорится, согреемся хоть дровишками?
А.Проханов ― Огонек уже горит. После 91-го, в котором погас огонек, мы все дрогли и дрожали на этом ледяном ветру. А после, в 90-е годы огонечек меленький теплился, потом раздулся. А с момента, когда Путин перенес из советской эры в нынешнюю свою, путинскую эру знамя Победы, этот огонек уже стал по существу лампадой, священным огнем. Потому что Победа, знамя Победы — это икона, к которой все время прикладывается Россия и войсками, и бессмертным полком, и детьми, и женщинами, и усопшими, которые лежат в могилах. Так что этот огонек уже не огонек, это огнь.
А.Осин ― Вы упомянули о войнах на орбите, которые приобретают абсолютно реальные очертания. И сейчас тоже большой шум, большое обсуждение, много криков по поводу сбитых спутников и испытания нашего нового оружия. Ну что, будем воевать в космическом пространстве? Есть в этом что-то апокалиптическое, согласны?
А.Проханов ― Я думаю, что рубежи и поля брани расширяются постоянно. Они расширились из обычных полей брани в интеллектуальные, иные, ментальные — это почище, чем космос, потому что затрагивается это космогоническое начало в человеке. Там происходит борьба. Идет перекодирование исторических констант в человеке. А что касается, космоса, господи, американцы этим давно занимаются. Что нам лицемерить? И мы давно этим занимаются.
А.Осин ― Индусы, китайцы, все практически, кто летает, тот и занимается.
А.Проханов ― Я не исключаю, что на картах Луны американской, на которой готовят высадку, уже нарезаны участки под строительство американских военных баз. А Рогозин, который обещал у нас в феврале полет на Луну, я думаю, что там будут землемеры, которые с аршинами будут ходить по Луне в Море Дождей* и тоже отмерять территорию под строительство наших ангаров, наших баз.
А.Осин ― Но вообще-то, на Луне воевать, наверное, менее безопасно для остального человечества. Вы уже дальше видите, чем просто какие-то конфликты на орбите, вот этот космический мусор, который якобы кому-то угрожает или не угрожает, не знаю.
А.Проханов ― Какой там космический мусор, я не знаю.
А.Осин ― 1500 обломков от этого космического орбитального устройства осталось и теперь полетит куда-то.
А.Проханов ― Я не знаю, как убирают этот космический мусор. Но как убирать либеральный мусор 90-х годов, мы видим по путинским манерам. Мы видим, как он сметает этот мусор в совочек веничком и отправляет в контейнер, чтобы он увез их прочь от сегодняшнего российского настоящего. Это я имею в виду этого иностранного агента «Мемориал».
А.Осин ― Но ведь речь не только о «Мемориале». Сейчас все пространство оказывается основательно зачищенным. Вы это одобряете?
А.Проханов ― Так я и говорю, что это выбирается мусор 90-х годов, причем мусор, который лежит на поверхности. Мы понимаем, что наследие 90-х годов, оно гораздо глубже, чем эти торчащие и назойливые неправительственные организации. Это наследие — сознание элиты, глубинное сопротивление элиты тем переменам, которые назревают. Потому что перемены, которые назревают в России, будут связаны с дополнительной централизацией, с планированием, созданием стратегического планирования, созданием новых предприятий, которые исключают из себя либеральную стихию рынка, которая сделала наших олигархов богачами несметным. Там же тоже идет сопротивление. Поэтому я полагаю, что этот мусор, который убирается из открытой политики, он не является слишком уж опасным для государства. Там другие корневища, там другие законы. И как с ними бороться, я не знаю. Тут Бастрыкин с этим не справится. Нужны очень мощные идеологемы.
А.Осин ― Видимо, надо начинать с того времени, когда люди поперек лавки лежат, то есть со школы, если не раньше, только тогда через поколение получится то, что хотят видеть власти или не получится.
А.Проханов ― Может быть так. Но я думаю, что во многих людях сегодняшних живет не остывший опыт возвышенных мечтаний, представлений о себе, о стране, о природе, о лесах русских, потому что это все было заложено в культуре русское и советской, это все было опрокинуто, затоптано. Но посмотрите, люди тоскуют, людям страшно худо в этой предложенной им реальности. Они ищут выхода. Они отталкиваются от этой реальности. Они ее терпеть не могут. Вы думаете, откуда у нас ширится антиковидное движение? Самое простое объяснение — недоверие государству. Это самый примитивный, жалкий способ объяснения этого антиковидного загадочного движения.
