А.Плющев ― Добрый вечер! У микрофона — Александр Плющев. Это программа «Особое мнение». Я бы хотел начать с анонса, но это будет продиктовано вопросом. Сначала поздороваюсь, конечно, с главным героем и гостем нашей программы Александром Прохановым. Добрый вечер, Александр Андреевич!
А.Проханов ― Здравствуйте!
А.Плющев ― Анонс заключается в том, что после нас с вами не хоть потом, а в 20 часов в программе «В круге Света» будет тема рассматриваться: «Церковные школы: назад в будущее?» Такой вопрос задают авторы программы. И в гостях будут — доктор психологических наук Александр Асмолов и священник писатель Андрей Кураев, а также уполномоченный по правам ребенка в Московской области Ксения Мишонова.
И, конечно, это, так или иначе, связано со взрывом в Серпухове. И он поставил вопрос о религиозных школах, возможно, издевательствах там. Естественно, сразу эти версии появились. Как, по-вашему, то, что там случилось, — это то, что могло произойти везде или среда, где это случилось, тоже имеет значение?
А.Проханов ― Во-первых, это уже происходит везде. Все, что сейчас нас ужасает в связи с помповыми ружьями, приносимым в школу, ножами, которые режут учителей и товарищей, это стало субкультурой, вот что ужасно. Этому нет, может быть, реального психологического объяснения. Это поток. А с субкультурами практически невозможно бороться. Субкультуры — это то, что не поддается истреблению. Ибо если из него вырывается тот или иной лидер, на его место встает другой. Это сетевое явление.
И вот явление — приносить с собою оружие и палить по обидчиками, учителям или просто по людям-мишеням, оно стало почти нормой. Я не знаю этой статистики, но есть, наверное, резонансные дела раза два в год, помимо этого есть тихие, закрытые, неафишируемые преступления молодых людей в школах, колледжах, в университетах.
Поэтому, мне кажется, что это явление надо вписать в категорию субкультуры и исследовать его на этом уровне. В данном случае саму эту субкультуру надо понять, как она образовалась, возможно ли ее остановить, чем она подпитывается, не является ли она началом чего-то другого, более угрожающего и страшного, что охватит не только молодых людей, но и взрослых людей. Не является, может быть, прелюдией какого-нибудь терроризма, какого-нибудь нового народовольчества.
Потому что посмотрите, семинарии в России, они были источником революционизма. Иосиф Виссарионович Сталин окончил семинарию.
А.Плющев ― Так себе связь, скажем.
А.Проханов ― Не так себе связь, а ого-го какая связь! А Белинский?..
А.Плющев ― Они не все гимназии заканчивали, знаете ли. Или некоторые университеты.
А.Проханов ― Университеты. Но все, так или иначе, заканчивали семинарии. Это все семинарские революционеры, это бурсаки. Удивительно, что в те царские достославные времена семинарии были источником революционных настроений. Вот что это, почему? Конечно, это может быть связано с тем, в то время церковь стала гаснуть, она стала угасать. В семинариях царил дух затхлости, печали. И молодая поросль, молодая энергетика требовала других откровений, другого восстания после этой догматики унылой. Может быть, теперь то же самое происходит?
Хотя мой опыт — я несколько бывал в православных гимназиях, это очень интересные места, — там работают, как правило, подвижники. И батюшки и учителя — это подвижники, светлые люди, одержимые, может быть, идеей спасения молодых людей.
Поэтому этот случай, с одной стороны, ужасен сам по себе, с другой стороны, интересен, что является частью субкультуры и побуждает нас изучать субкультуры. Во-вторых, действительно, посмотреть, что семинарии, в данном случае наша, и православные гимназии могут быть источником не просто вольнодумства, а радикализма социального.
А.Плющев ― Интересно, что вы говорите — субкультура, но не называете субкультура чего. Обычно говорят — субкультура, и дальше следует какое-нибудь название. Я подумал, какое название. Но обычно здесь применяют два слова явно пока чужеродных для русского языка. Это «шутинг» и «колумбайн». А какое бы вы дали определение этой субкультуре одним словом или, может быть, словосочетанием?
А.Проханов ― Я бы назвал эту субкультуру: «Головуотрываем». Это желание оторвать голову всему, вообще всему человечеству. Сейчас мне пришла мысль о субкультуре. Моргенштерн, например. Рэпер, который вывелся, которого хотят срезать, прижать, потому что он слишком экстравагантен. Он вообще сам по себе интересен. Но он явление субкультуры, потому что рэп — это, действительно, молодежное, много лет сохраняющееся молодежное поветрие, в недрах которого молодые люди чувствуют себя веселыми, счастливыми, у них общества, они друг друга узнают по притоптыванию. Это, в общем, своеобразные знаки. И бороться с субкультурой невозможно. Невозможно же было бороться с субкультурой Цоя, «Мы требуем перемен!» Это культура оказались сильнее и преследования и всевозможных вызовов на допросы в госбезопасность. Поэтому субкультура, она сильнее, чем силовые средства воздействия на нее.
Как власти гасить вредную для нее субкультуру.
А.Плющев ― Только возглавить, мне кажется.
А.Проханов ― Возможно. Потому что, скажем, пример Че Гевары удивительный. Это же верх революционизма, верх радикализма. Что с ними сделали? Что с Че Геварой сделала буржуазная культура? Она обволокла его, она обняла его. Она стала печатать этого человека в берете на майках на потных, на женских и на мужских. Стала именем Че Гевара называть бары, может быть, универсальные магазины. Она опошлила, обезопасила его. Но не думаю, что это уничтожило Че Гевару. Это просто создало еще один вид субкультуры.
А с субкультурой-то как бороться? Че Гевара не был субкультурой. Че Гевара был звездой, он был одиночка, он был восхитителен. Субкультура сожрала. А как с субкультурой бороться? — вот вопрос.
С субкультурой, может быть, можно бороться таким образом, если бы в недрах субкультуры возникло восстание против этой субкультуры. Если бы возник какой-то лидер, какая-то душа, новый стиль, новая форма произведений, еще более радикальная, чем субкультура. Тогда бы субкультура распалась. Одна часть потянулась бы за этим новым явлением. Другая, оскудев, стала вырождаться, погасла. Но это мой домысел.
А.Плющев ― А зачем делает с ней бороться, Александр Андреевич? Вот вы то что показали,что буржуазное общество. Оно обнимает и превращает в мерч, и извлекает из этого деньги. Может быть, не самое душевное занятие, но тем не менее. Что делает авторитарное гс? Оно пытается уничтожить. В результате оно может быть уничтожено само, как нам показал опыт Советского Союза 30-летие развала которого мы тут в разных смыслах отмечаем.
А.Проханов ― Вы знаете, были «Красные бригады»…
А.Плющев ― Это террористическая организация.
А.Проханов ― Это своеобразная террористическая субкультура, которая родилась как раз в недрах сытого буржуазного западного общества. Потому что западное общество НРЗБ провоцирует революционеров. Восстание против буржуазности, восстание против этой усредненности, сытости, против потребление. Этот бунт, это восстание, оно может произойти.
Я, кстати, думаю, что может быть, уродливые явления сегодняшнего западного мира, с моей точки зрения — господство геев, превознесение всевозможных половых сексуальных уродств, странное гендерство — это тоже связано со слишком филистерским характером этого общества. Это общество устало от усредненности, от сытости, от спокойствия. От благополучия. Оно хочет быть взорвано, оно взрывает себя само. Поэтому не всякая субкультура подавляется тоталитаризмом. Вовсе нет.
Скажем, в Советском Союзе, там не было такого слова «субкультура», но там были молодежные движения, скажем «Ворошиловские стрелки» или ОСАВИАХИМ. Все молодые люди хотели пойти в летчики вслед за Чкаловым.
А.Плющев ― Но подождите, что значит, движения. Это была вполне себе государственная политика. Это была часть государственной политики. И, более того, вы еще ДОСААФ назовите, собственно, преемник ОСАВИАХИМа. Более того, оно были во многом принудительными, людей загоняли туда. Разве можно загнать в субкультуру?
А.Проханов ― Субкультуры зарождаются не обязательно как протестные культуры. По всей видимости, есть фабрики субкультур. Потому что мы видим, что субкультуры фабрикуются. Что такое интернет современный? Это фабрика субкультур. По всей видимости, есть мастера, есть портные, которые шьют одежды для новых субкультур? Где это зарождается? Где этот микроб, какой-то штамм, который развивается в какую-то эпидемию субкультурную?
А.Плющев ― Чайный гриб еще хорошо. Где этот чайный гриб?..
А.Проханов ― Чайный гриб хорошо. Кстати, не шутите с чайным грибом.
А.Плющев ― Нет. Комбуча сейчас очень популярный напиток на проклятом Западе. Все поглотил, наш чайный гриб тоже поглотил, собака.
А.Проханов ― Посмотрите на себя в зеркало, Саша. Я вот на себя смотрю в зеркало и вижу чайный гриб. Вы внимательно посмотрите на себя.
А.Плющев ― Я просто гриб, я без всякого чайного.
А.Проханов ― Ну вот, все, что я хотел вам сказать по поводу взрывов.
А.Плющев ― Мы от них довольно далеко ушли. Я хотел еще одну цитату обсудить. Не так давно патриарх Московский и всея Руси сказал, когда очередной был как раз колумбайн, шутинг: «Мы видим молодых ребят, которые, назвав самих себя богами, всех остальных — биомусором, берут в руки оружие, идут убивать», сказал патриарх, указав, что преподавание основ религии позволит узнать о религиозной традиции своего народа, сформировавшей систему нравственных ценностей. Но, видимо, не сработало.
А.Проханов ― Он примерно подтвердил то, о чем мы с вами говорили. Вот атмосфера такой скуки, уныния, буржуазности, погоня за чистоганом людей возмущает. Люди протестуют самым разным образом. Одни от этого убегают, другие занимаются проповедями, а другие хотят взорвать к чертовой матери этот мир, который стал паскудным, который стал античеловечным. Это так. И патриарх прав. Но только где те огненные слова, которые изрекает священник и ведет за собой паству? Есть много хороших, добрых священников, прекрасных людей. И храм, чтобы о нем не говорили наши антицерковники или Александр Глебович Невзоров, храм — это то место на земле, где светло, гораздо светлее, чем за пределами храма. Моя жена, царствие ей небесное, ее усилиями построен у нас храм, а дочь наша стала звонарем, и она ходит каждую субботу, воскресенье звонить на колокольню нашего храма. И я знаю, какая там в храме обстановка, в этой общине небольшой, какая там доброта, свет.
Где это огненное слово, когда паства становится такой, ангелопрекрасной и идет совершать духовные подвиги. Этого нет. Отсюда и патриарший призыв учить молодых людей основам православной культуры во многом учить дидактически. Где эти учителя.
А.Плющев ― Раз вы заговорили о слове, как некоем двигателе, давайте поговорим о словах, близком вам жанре, может быть, о литературе в некотором смысле. Как вам день челобитных в Российской Федерации?
А.Проханов ― День челобитных? Это что, день проскрипционных списков, что ли? Я толком не знаю, что это за день челобитных.
А.Плющев ― Конечно, это моя терминология. Я подумал, как бы подхватите, нет. Нет, пока еще не прижилось в Российской Федерации. Есть над чем работать.
Ну как, встреча Путина со своим Советом по правам человека — разве это не День челобитных?
А.Проханов ― Не знаю. Думаю, может быть, конечно. Потому что там собрались люди достаточно респектабельные. Это были не дерзновенные люди, это были законопослушные люди. Они требуют от власти соблюдения законов…
А.Плющев ― Их, прямо скажем, собрали, потому что их назначают, в том числе, и президент. И многих вывели из его состава, может быть, за дерзновенность как раз.
А.Проханов ― Не знаю, кого там вывели. Мне интересен только один ушедший оттуда блистательный Шевченко.
А.Плющев ― Шульман Екатерина Михайловна будет, кстати, сегодня в 21 час в программе «Статус» — вот вам еще один пример. Чиков Павел — блистательный адвокат. Я согласен с вами совершенно, Шевченко тоже полезные член Совета по правам человек.
А.Проханов ― Вы знаете, этот совет — я кое-что слушал о том, что там говорилось, в частности, часть речи Сокурова. Много комментариев на тот счет. Знаете, какое у меня ощущение? Что это гигантский проигрыш либерализма. Сокуров подставил всех либералов своими высказываниями.
А.Плющев ― Прошу прощения, все называют Александра Сакурова Сокуровым. Более-менее, у вас есть какое-то тайное знание.
А.Проханов ― Ну, японское растение, оно какое у нас?
А.Плющев ― Сакура, но оно пишется через другую букву — через «А».
А.Проханов ― Вот это моя вечная… Я и «корову» пишу через «А», что поделаешь.
А.Плющев ― Вы, видимо, Александр Андреевич, в душе белорус.
А.Проханов ― Да у меня души-то нет. Что вы ко мне пристали с душой? Белорус — да, но души у меня нету.
Повторяю, почему я так считаю. Сокуров сказал удивительную фразу. Может быть, это была оговорка, может быть, это была либеральная фронда. Он сказал, что за то, чтобы дать волю всем субъектам, самоопределению всех, по существу, народов. Пусть народы делают так, как они считают нужным.
А это главный тезис либералов, которые разрушили Советский Союз. Это главная философия и Гавриила Харитоновича Попова, и Бориса Николаевича Ельцина — распустить эти субъекты. В данном случае союза. И этот распад государства обошелся народам, русскому, прежде всего, но и всем остальным чудовищными катастрофами. То есть идея потерять государство для фрондирующей части русского народа является кромешной и самой страшной.
И когда было услышано, что Сокуров предлагает дать вольницу тому, что с таким трудом после 91-го года было собрано Путиным, мне кажется, у Путина должна была возникнуть торжествующая улыбка на лице. Не знаю, возникла она или нет. Теперь он этот раунд выиграл на тысячу процентов. Народ посмотрел на это собрание, в общем, как на людей, несущих зло.
А.Плющев ― Да там собрание-то было, господи — что? Если бы все члены Совета по правам человека были как Сокуров или как Сванидзе — одно дело. А только по ним и судят, потому что они там что-то такое, действительно, дискуссионное и предложили президенту, о чем стоит разговаривать. А Совет по правам человека состоит, господи, из людей, прямо скажем, отфильтрованных.
А.Проханов ― Я говорю об общественном сознании. В общественном сознании Совет по правам человека не является организацией ФСБ и не является организацией Министерства обороны и не является профсоюзной организацией.
А.Плющев ― Но уже близко к тому.
А.Проханов ― Я не измерял расстояние, но в общественном сознании правозащитники, которые радеют за права человека, — это либералы. В этом смысле либерализм, права, свободы. Свобода субъектов Федерации. Эта свобода, она в 91-м году кончилось жутью распада страны. И она теперь тоже толкает и ведет к тому же самому. Либералы неуемные. Мало того, что они рассекли Советский Союз на 16 частей. Они хотят рассечь и Россию на сто кусков. Поэтому повторяю…
А.Плющев ― Почему на 16?
А.Проханов ― А сколько республик у нас было?
А.Плющев ― 15. Или вы Болгарию заодно считаете.
А.Проханов ― Приднестровье, наверное. Не знаю, что я там считаю. Я высказал свою оценку. Это был колоссальный проигрыш либерализма и, по существу доставшаяся Путину даром победа.
А.Плющев ― Я, честно говоря, не понял, в чем тут проигрыш либерализма именно. Но я понимаю, о чем это. Это хороший мостик к распаду 30-летния Советского Союза. Собственно, что в нем такого трагического за исключением того, что до сих пор мы не можем определиться: была это главная геополитическая катастрофа или это был естественный процесс путь к свободе?
А.Проханов ― Давайте считать, что это был путь к свободе, естественный процесс, то есть это благо. Как считает вся элита.
Я считаю, что огромным достижением в связи с распадом Советского Союза явилось образование по периферии сегодняшнего российского государства русофобских, пронатовских, оснащенных танками, ракетами, государств…
А.Плющев ― Это же прямое следствие того, что с ними было в Советском Союзе, разве нет? Очевидно, совершенно. Они больше не хотят туда, в этот Советский Союз. И они бегут в НАТО, ясное дело, что еще им делать?
А.Проханов ― Давайте отрежем Сибирь от сегодняшней России и отправим Сибирь в НАТО.
А.Плющев ― То есть вы хотите сказать, что сейчас Сибирь находится на положении региона, с которым плохо обходятся?
А.Проханов ― Нет, я хочу сказать, что если расчленить целой и воздействовать на эти части в нужном для расчленителя направлении, то эти части будут восставать против недавнего целого. И все государства, которые были созданы на развалинах Советского Союза, большинство из них, они поощрялись Россией на создание собственных суверенных государство. Это была так практика Ельцина. Ельцин радел за создание независимых, суверенных государств. Он скорбел по этому поводу.
Но эти суверенные государства создавались, естественно, на базе русофобии. Надо было оттолкнуться от чего-то, не только от советского, но и от русского. Поэтому создание русофобских государств, пронатовских — это прямое следствие распада Советского Союза.
А.Плющев ― Между прочим, никакого русофобства не было в Беларуси, да и сейчас нет ровным счетом. Мне кажется, что, условно говоря, какой-нибудь Казахстан не назовешь русофобской страной. Там не было какого-то национально-освободительного движения.
У нас все время Владимир Путин называет Украину братским народом или вообще даже одним народом. Какая же русофобия, если один народ присутствует на территории двух государств? Я понимаю, куда вы клоните. Например, можно, с вашей точки зрения, наверняка это бросить Балтийским государствам, потому что там соответствующее национально-освободительное движение фактически было. Но бросить этот упрек Беларуси или Украине мне, в общем, странно.
А.Проханов ― Вы хотите поймать Путина на оговорках? Нет, я не советую этого делать. Я вам скажу, что русофобия на Украине — это фактор государственной политики. Это тот фактор, которые, по мнению украинских философов, социологов должен цементировать украинский народ, разрушить в нем русский элемент, растворить его в элементах украинских. Поэтому русофобия на Украине, она еще гораздо более грозная и страшная, чем русофобия прибалтийская.
Теперь в такой республике как Казахстан тоже возникают эти тонкие формы, осторожные…
А.Плющев ― Я замечу, 20 лет или 30 лет спустя после развала Советского Союза. 30 лет прошло!
А.Проханов ― Знаете, сейчас можно предъявить претензии и к Римской империи за то, что они так жестоко обходились с галлами. И все насилия исторические, они просто всплывают рано или поздно. И здесь фактор времени ничего не значит. Наоборот, чем глубже и древнее эти обиты, тем они с большей жестокостью наказываются, и реванш является более страшным и тяжелым.
Проблема распада Советского Союза и эта идеология, которую мы с вами ведем, — это уже банальность. Об этом говорилось тысячу раз. говорил это свое, талдычил. Мне говорили примерно то же, что вы говорили. Это все стало банальностью. Это является усталостью проблемы. Поэтому я думаю, как же все-таки продвинуться чуть дальше в понимании того, что случилось?
И, мне кажется, что очень важным было понять, что там во время Беловежского соглашения 30 лет тому назад, там пролегла та грандиозная, трагическая пропасть, которая время от времени пролегает внутри русской истории. Вот эти разрывы времен, которыми характерна вся русская история и которые с таким мучением и горечью преодолевается русским имперским государственным субъектом. Этот разрыв истории произошел тогда 30 лет назад. Это очень важно. И когда рушился Советского Союза, я помню, переживал какой-то реликтовый ужас. Мне было страшно, страшнее, чем когда бы то ни было — страшнее во время моих военных одиссей, страшнее, чем во время катастроф, в которые я случайно попадал. Это был реликтовый ужас, связанный с движением этих тектонических платформ, ломался хребет русской истории.
А.Плющев ― Слушайте, а что страшного? В результате, простите, Октябрьской революции, когда к власти пришли большевики и образовали потом они Советский Союз, который потом благополучно развалился, тоже сопровождалось это подобными… может быть, не на 15 частей разделилась, но Польша ушла, Финляндия ушла. Никто не плакал вообще. И не вспоминают об этом, как о какой-то геополитической катастрофе гигантской.
А.Проханов ― Что вы говорите, Саша? Советский Союз собирался с помощью Конной армии. Были созданы армейские подразделения, которые входили в Тифлис, шли на Варшаву, просто не дали им взять эту Варшаву, Тухачевскому. Союз как раз собирался на развалинах царской империи. Она развалилась вся. Это самая страшная пропасть развала. И собирание этой империи итоговое, оно стоило народам колоссальных жертв и усилий. И мы собрали эту империю красную, и собрав ее, одержали эту победу.
А в 91-м году опять возник разрыв. И надо сегодня, спустя уже 30 лет, поместить себя в недра этого разрыва и понять, как долго длился этот разрыв. Он длился примерно 10 лет, а, может быть, даже больше. И понять, как государственность из той, советской эры перенеслась в нынешнюю эру. Почему не исчезло Государство российское? Оно должно было исчезнуть, оно должно было раствориться. Оно должно было перейти в сплошной лом, как ломаются льдины. Должны были уйти Кавказ, должна была уйти Татария, Якутия. Все это ломалось, скрежетало. С каким трудом это спаяно, слеплено.
А.Плющев ― Мне кажется, то из разряда мифов. То есть понятно, как и почему уходили республики Советского Союза. Потому что они все-таки были странами по большому счету внутри Советского Союза, были республиками. Какая Якутия? Куда она уйдет? Какой Урал? Какая Уральская республика? О чем вы?
А.Проханов ― Вы ни разу не были в Чечне во время войн? Вы на чеченских войнах были?
А.Плющев ― Нет, я не был.
А.Проханов ― Какая Чечня? Куда она уйдет? Подождите, а куда уйдет Дальний Восток? Дальневосточная республика? Она же была. А куда уйдет Урал? Когда все дряблое, рыхлое… Что, Ельцинское государство — это что, сталинская мощь? Все стало плыть, расплываться. В 90-е годы Россия была огромной медузой бесхребетной, которая между трех океанов высыхала на этом историческом солнце. Поэтому что вы, Саша, не лепите мне это все.
А.Плющев ― Ну ладно, какая там сталинская мощь? В конце концов, сталинская мощь закончилась брежневской немощью, даже черненковской, я бы так сказал. Ну, да бог с ним.
А.Проханов ― Конечно.
А.Плющев ― А как? Вот так вот.
А.Плющев ― Ну вот бушевская мощь закончилась байденской дряблостью. Гитлеровская мощь окончилась дряблостью Хонеккера. Вообще всякая мощь кончается дряблостью. Что уж там уж? Это же ваша Родина, Саша, Советский Союз. Вы же советский. У вас на лбу-то звездочка, я смотрю, сверкает.
А.Плющев ― Есть такое: во лбу звезда горит. Но мне кажется, что сейчас мы с вами рассказываем друг другу некие сказки. Во всяком случае я от вас точно слышу. Возможно, и вы от меня слышите. Это нормальное.
И мне показалось, что как-то под Новый год все стали друг другу сказочки рассказывать, в том числе, например, президент Путин. Сказочки, я не говорю, что это обязательно ложь, но смотрится своеобразно. Путин успел нам рассказать про агентов ЦРУ, которые в 90-е годы фактически с ногами на столе сидели в правительстве. Про расчлененную Россию, которую на картах показывали всем. И про то, что сам он таксовал в 90-х.
Я хотел вас как писателя спросить, отчего такая вдруг литературщина поперла со всех щелей? И Путин просто ежедневно нас снабжает какими-то байками, что ли, я не знаю, как сказать.
А.Проханов ― Вы знаете, я принадлежу к числу этих сказочников…
А.Плющев ― Да я знаю. Вы не в прошлый раз, две недели назад рассказывали про подлодку «Курск» отличную сказку тоже.
А.Проханов ― Я договорю. Я объехал огромное количество оборонных предприятий, которые были уничтожены и закрыты в 90-е годы. Я был на великом «Севмаше», который сейчас выпускает «Бореи». Я знал, когда приезжал Гайдар и Ельцин, требуя закрытия этих заводов. Это сделали цээрушники, которые сидели у Чубайса. Они занимались госимуществом, они занимались уничтожением отраслей, конкурирующих с американцами. Самолетами увозили секретную документацию.
Это все сказки, я понимаю, новогодние сказки, там не было ничего этого. Совершился гигантский разгром великой советской цивилизации. Он совершился не сам по себе, это сделали не мыши, это сделал не Цой. Это сделали офицеры ЦРУ, которые сидели в Москве, которые сидели в Вашингтоне, которые сидели в Лэнгли, которые занимались проблемой обескровливания этой огромной конкурентной страны красной.
Поэтому, конечно, все это сказки, все это не так. Мы живем в чудесной, великолепной, полноценной стране, где соблюдаются права человека. Это же идеал. Вы достигли идеала. Вы разрушили Советский Союз и живете в своей свободной, восхитительной, милой стране. Как я вам завидую, что вы, наконец, добились своего либерального счастья.
Вы его не добились по одной причине — что там, внутри русской истории живет этот сгусток энергии, который преодолевает разломы исторические и воспроизводит сущности имперские на любых отрезках русской истории, в том числе, на этом. Вы этого не понимаете и не хотите с этим смириться. Отсюда и одиночные пикеты.
А.Плющев ― Неожиданный вывод, собственно говоря. Вам что милее в этом смысле, широкомасштабные манифестации?
А.Проханов ― Да мне просто милее ваше изумление, ваша милая моему сердцу ирония.
А.Плющев ― Это так, действительно. Слушайте, а какие цээрушники? Почему мы узнаем о них только сейчас? Что вы молчали все эти годы? Сначала про подводную лодку, спустя 20 лет, теперь про цээрушников, спустя 20 лет. Где были спецслужбы, что с ними стало?
А.Проханов ― Что стало со спецслужбами в виде Бобкова?
А.Плющев ― Нет, в виде Путина. Почему в виде Бобкова?
А.Проханов ― Ну, потому что Путин тогда был еще мелкий сошка. А вся крупная рать кагэбэшная, которая разрушала Советский Союз вместе с Крючковым…
А.Плющев ― Вместе с Крючковым? Крючков же был в ГКЧП. Вы о чем сейчас?
А.Проханов ― Ой, Саша, у нас не будет времени. ГКЧП… Крючков должен был арестовать Ельцина и положить конец ельцинизму. Вместо этого он не отдал приказ, уничтожил ГКЧП, а вместе с ним Советский Союз. Это длинная история о роли КГБ, Андропова в разрушении государства.
Просто я говорю, что эти, как их называют, темные рыбы истории, которая плавают в глубинах истории, время от времени всплывают. Нам, например, никто не сказал, о чем говорил Ельцин в Сиэтле, когда он прилетел, как пьяный бык мочился там на шасси, о чем он говорил? О чем говорил Горбачев в Рейкьявике с Рейганом, когда он выступил по телевизору. Лицо у Горбачева было страшное, как будто его ошпарили кипятком. Такое лицо, наверное, было у Иуды, когда он убегал из Гефсиманского сада. Нам никто об этом не рассказал. Но когда-нибудь расскажет.
