Нам предложено обменяться мнениями на две темы. С одной стороны, на обсуждение вынесена евразийская тема. И мы будем говорить на основе категорий и методологий, связанных с географическим положением, в данном случае — Евразии. Поэтому я взял классическую категорию геополитики — Хартленд. И вторая тема — историческая. Поэтому здесь будут уместны исторические апелляции.
Начну с того, какие вызовы стоят перед нами. Если мы рассуждаем в категориях борьбы Хартленда и Мирового острова, то посмотрим: что сегодня делает противник, и какие стратагемы борьбы с Хартлендом используются? Во-первых, это — блокирование, то, что классически называлось «выстраивание санитарного кордона». Во-вторых, это раздробление пространства Хартленда — технологии такие тоже работают. В-третьих, использование технологии хаоса, внесение дисфункциональности в структуры Хартленда. В-четвёртых, выстраивание альтернативных сборок — таких, какие, продуцирует сегодня, например пантюркистский проект. В-пятых, переориентирование регионов Евразии на иные центры. И из этой переориентации вытекающая смена идентичности: вместо единой, как бы она ни называлась — советской, русской цивилизационной идентичности — новые идентификаторы. В-шестых, идеологическое поражение функций центра: центр перестаёт нести миссию сборки евразийского пространства.
Как отвечать на эти вызовы? Классическая теория геополитики гласит: устойчивость систем задаётся выходом к крайним для них океаническим пространствам. Применимо к Хартленду это означает следующее: государство будет геополитически устойчиво, если оно достигнет одновременно двух океанов: либо по оси «Атлантический океан — Тихий океан», либо «Северный Ледовитый океан — Индийский океан». Создание такой оси будет означать неуязвимость Хартленда.
Исторически Россия продвигалась по геополитической линии «Запад — Восток». В теории геополитики эти вектора российской политики соотносились с концептом великой континентальной оси. Апологетом создания континентальной оси «Берлин — Москва — Токио» среди западных мыслителей выступал, как известно, Карл Хаусхофер. Но стратагема континентальной оси исторически пробуксовывала. Первая мировая и Вторая мировые войны были провалом политики «Запад — Восток». Последующее в послесталинский период обострение отношений между СССР и КНР также подрывали перспективу создания евразийской континентальной оси. Современная ситуация показывает и то, что основные европейские акторы — такие, как Германия — на континентальный альянс с Россией (концепт «Единая Европа от Лиссабона до Владивостока») не пойдут. Поэтому Изборский клуб предложил такую постановку вопроса по выстраиванию стратагемы России: не упираться в схему «Запад — Восток», а переориентироваться на геополитическую ось «Север — Юг», имея в виду альянс «Россия — Иран — Индия», и она имеет основания на больший стратегический успех.
Стоит и вопрос о методологии формирования геополитической стратегии. Широко применяется в геополитике методология «Оси». Берлин — Москва — Токио или Берлин — Москва — Пекин являются проектами в применении именно осевой методологии. Её условно можно назвать методологией Карла Хаусхофера.
Но существует и другая методология геополитического моделирования, которая описывается моделью мир-систем Иммануила Валлерстайна. Она основывается на тезисе о том, что любая система имеет свой центр, полупериферию и периферию. Мне кажется, эта методология в применении к реальной политике работает гораздо лучше, чем осевой подход.
Принципиальным в этой связи становится вопрос не о союзниках по оси, а о выстраивании собственной мир-системы. И главное — как в этой мир-системе и за счёт чего будет выстроен центр. Если в качестве такого центра мыслится Россия, то вопрос и состоит в потенциалах россиецентричного мир-системного строительства.
А за счёт чего могут в принципе строиться мир-системы? Таких факторных обстоятельств мир-системного строительства вокруг предполагаемого Центра несколько:
— центростремительные экономические связи;
— технологические цепочки;
— транслирование Центром квалификационных потенциалов (как Россия прежде, нёсшая индустриальные потенциалы на Восток);
— интеграция элит (Россия исторически включала национальные элиты в общероссийскую);
— наднациональная идентичность (пример такого рода даёт советская идентичность в СССР);
— наличие языка межнационального общения;
— общая история;
— религиозная общность;
— консолидация через образ врага;
— наличие общего культурного контента;
— единые образовательные стандарты;
— коллективная система безопасности, защита Центром от врагов периферии (Россия защищала малые народы от геноцида со стороны более сильных соседей и эти народы устремлялись под скипетр русского царя).
У Центра мир-системы могут быть разные функциональные аспекты. Центр мир-системы может быть политическим, финансовым, духовным, научным, культурным. Все эти функциональные аспекты могут быть соединены в едином Центре мир-системы. Но так бывает не всегда. И случается, что складывается модель рассредоточенного Центра. Но Центр для мир-системы нужен в любом случае, ибо без него она не может функционировать.
Какие исторические образы надо использовать при выстраивании новой россиецентричной мир-системы? Все, какие только возможны и связаны исторически с интеграционной семантикой. Перечислю образы, которые могут быть в интеграционном плане взяты из истории.
Во-первых, это образ СССР, переосмысливаемый в перспективе нового советского модернизированного проекта. Во-вторых, образ Российской империи с семантикой «Белого царя» — объединяющего сакрального символа для Востока. В-третьих, образ Византии и связываемого с ней неовизантийского проекта. Выдвижение такого проекта позволит вести акцентированную идеологическую работу на поствизантийском пространстве. В-четвёртых, образы, сопряжённые с тематикой «Скифства» («Да, скифы — мы!»). В-пятых, образы с апелляцией к теме «Славянства», используемые, к примеру, Сталиным, противопоставлявшим в конце войны идею славянского единства пангерманизму. В-шестых, образ Монгольской империи — крупнейшего государства за всю историю человечества. В-седьмых, малоизвестный, но имеющий определённые потенциалы образ Церкви Востока как крупнейшей по территориальному распространению христианской общности средневековья, с идеологемой новой христианизации Востока. В-восьмых, образы «Сакральной Индии» и «Сакрального Ирана» — не столько в качестве современных государств, сколько в качестве священных символов, связываемых в том числе с праисторией индоевропейской общности.
Ещё одной важной составляющей формирования мир-системы является её оппонирование другой мир-системе. Если есть сакральный Центр, то должен быть и Центр инфернальный. Никакая сборка невозможна без наличия образа врага, и не просто врага ситуативного, а метафизического.
Поэтому, если мы говорим о новой евразийской общности, то принципиально важно определить то, кому она противостоит в онтологическом смысле. А противостоит она не только и не столько Западу, или мировому острову, как учит геополитика.
Некоторое время назад швейцарские учёные предложили вниманию уникальную разработку, в которой прослеживались связи тысяч мировых корпораций. Было показано, что все крупнейшие ТНК встроены друг в друга. Они не просто связаны между собой, но представляют единую систему, в том числе и в управленческом плане. То есть существует единый корпоративный центр: мир транснациональных корпораций, глобальная система олигархата, стоящая над национальными государствами, включая государства Запада. Это вызов формируемой антицивилизации, которая угрожает всем цивилизациям. В публикациях Изборского клуба её называют «цивилизацией потопа». Именно в альтернативе к ней, а не к Западу и следует выстраивать российскую мир-систему. Что же до Запада, то следует говорить не о борьбе с ним, а о его спасении как жертвы антицивилизации. Именно так, собственно, и ставил вопрос Советский Союз.
А что в этом отношении говорят наши противники? У Барака Обамы спросили: «Возможна ли холодная война с Россией?» И он отвечал: «Нет, мы не вступаем в новую холодную войну. Ведь Россия, в отличие от Советского Союза, не возглавляет блок государств, не представляет глобальную идеологию». Россия в оценке Обамы — региональная держава не потому, что она недостаточно сильна, а потому, что у неё нет глобальной идеологии. Региональных идеологических проектов, как и преподносится евразийский проект: с адресацией к Евразии, — недостаточно. Пространственные ограничители, манифестации, что мы держим свою территорию для победы в глобальной борьбе,— этого мало. Нужен проект глобальный, адресованный всему человечеству. Но этот глобальный проект может и должен включать в себя также проекты региональные. Именно так, собственно, и осуществлялось советское идеологическое строительство.
А есть ли вообще основания считать, что такая интеграционная идеология, как Хартленд, может быть сформулирована? Основания для подобного утверждения предоставляет, в частности, один из наиболее масштабных проектов количественного расчёта ценностной ориентации стран мира «World Values Survey». Он реализуется с 1981 года, охватывая около ста государств. Многочисленные опросные данные укладываются по системе, разработанной Рональдом Инглхартом, в рамках двух ценностных дихотомий: традиция — секулярность и коллективизм — индивидуализм. Страны, принадлежащие к различным цивилизационным ареалам, чётко кластеризуются, подтверждая правильность применяемой расчётной методики. Россия и весь «православный» кластер стран оказываются в ценностном отношении наиболее отдалены от кластеров «протестантского» и «англо-саксонского» ареалов. На основе полученных количественных результатов можно говорить о мировой альтернативе Россия — Запад (максимальный среди всех цивилизаций показатель ценностной отдалённости). Ценностно близкими оказываются не только православные страны, но и страны других религиозных традиций, которые потенциально могут быть объединены в рамках Евразии. Эмпирика социологии показывает, что есть основание для ценностного объединения на платформе коллективизма, солидарности, приоритетности общего над частным.
И есть смысл говорить о том, что евразийское пространство — это место развития мировых цивилизаций. Именно вокруг этого пространства формируются разные цивилизационные системы. И эта апелляция к генезису цивилизационных систем также способствует выдвижению положения об объединении всех цивилизаций против общего врага — наступающей антицивилизации, которая связана с транснациональным корпоративным миром и глобальным олигархатом.
Конечно, для интеграционных перспектив очень важны экономические, социальные, военные аспекты. Но Россия, помимо всего прочего, всегда выступала генератором больших смыслов. Этих смыслов в мире сегодня крайне недостаточно. И фундаментальной основой новой, грядущей, сборки может стать выдвижение Россией, прежде всего, интегральной системы ценностно-смысловых координат спасения человечества.
