— В последнее время в России все чаще вспоминают про фейковый «геноцид в Сребренице», проводят конференции, посвященные работе независимых международных комиссий, убедительно доказавших, что не было такого геноцида. На ваш взгляд, с чем связан этот интерес?

— Вы знаете, эта тема никуда не исчезала, она периодически возникает, как только речь заходит о воспоминаниях или обращении к истории войны против Югославии. Потому что на тот момент она была ключевая, и США поставили ее, как основу своего права начать эту войну. И они начали эту войну без санкций ООН. Оправданием войны стал некий геноцид, жертв которого в заявленных масштабах так и не нашли. И, несмотря на все поиски, эксгумации, усилия международного трибунала, предъявить арестованным сербам что-то реально было нечего. И количество погибших не превышало обычную статистику боевых действий в том или ином районе.

Поэтому тема массовых репрессий в ходе войны в бывшей Югославии является чрезвычайно болезненной, как для Запада, так и для сербов. И, соответственно, ее постоянно муссируют.

— Весьма показательным стало недавнее общение Путина с Шольцем, когда на слова президента России о геноциде на Донбассе, тот посмеялся, а на замечание про бомбардировки Югославии ответил, что с их помощью НАТО якобы остановило «геноцид» в Косово? Давно ли термин «геноцид» стал разменной монетой, козырем в геополитических играх Запада?

— Запад этим пользуется регулярно, лично я этот термин впервые услышал во времена Афганистана, когда Советский Союз начали обвинять в геноциде афганцев, насчитав чуть ли не миллион убитых местных жителей. В то время как в реальности в ходе боевых действий погибло на порядок меньше людей. И большая их часть были боевики. Тогда это был постоянный такой тренд, который больше работал на западного обывателя.

Затем этот термин всплыл в бывшей Югославии, в Боснии и Герцеговине, и им определялись действия сербов по отношению к мусульманам, по отношению к хорватам. Хотя потом выяснилось, что геноцид совершался именно в отношении сербов – например, полная зачистка Республики Сербская Краина хорватами. И больше всех в этой войне пострадали те, кто проиграли, а проиграли именно сербы, поэтому если использовать понятие геноцид, то по отношению к ним.

Затем все это уже перекочевало на нашу территорию, нас обвинили в геноциде чеченцев, и в первую, и во вторую чеченские войны. То есть, это термин, который регулярно используется Западом для очень жестких обвинений и введения санкций для противодействия тем или иным странам. И геноцид в этом случае понятие абсолютно размытое, оно общественно чувствительное – общество всегда на него реагирует, и, самое главное, оно не требует особых доказательств, потому что само по себе озвученное оно вызывает ассоциации с горами трупов, как в знаменитой картине «Апофеоз войны» Верещагина. Что позволяет достигать нужного градуса истерии в информационной войне.

Поэтому Шольц так нервно отреагировал на обвинение Украины в геноциде, тут же начал забалтывать тему, засмеивать, произнес священную западную фразу «это другое» и, соответственно, тут же попытался соскочить с нее.

— Я слышал, что вы были знакомы с начштаба Войска Республики Сербской, генералом Ратко Младичем, приговоренным  Гаагой к пожизненному сроку за тот самый фейковый «геноцид в Сребренице»…

— Мы были знакомы, да, но не близко. Да, мне доводилось несколько раз общаться с ним.

— В разговорах вы как-то затрагивали тему Сребреницы? Как так вышло, что после очень грамотной эвакуации сербами из зон боевых действий мусульманских женщин, стариков и детей, после отъезда Младича из города, командиры по собственной инициативе начали расстреливать военнопленных?

— Нет, эту тему мы не поднимали. Но могу сказать, что два сербских генерала, также осужденных Гаагским трибуналом и отбывающих сейчас, если я не ошибаюсь, сроки в тюрьме Финляндии, оба категорически отрицают даже возможность подобного геноцида. Потому что по тем данным, которые существуют, нет никаких фактов, указывающих на то, что Республика Сербская проводила там какие-либо этнические чистки.

— Но расстрелы пленных даже сербы не отрицают. Могу понять, что многих из них было за что расстреливать, в том районе годами проводились жесткие этнические чистки сербов, тем не менее, принцип коллективной ответственности таков, что под одну гребенку попадают и правые, и виноватые. 

— Тут надо понимать одну вещь – это законы войны. И как бы это жестоко ни звучало, но расстрел военнопленных – это совсем не то, что убийство безоружных гражданских. Военнопленные могут быть уничтожены и потому, что их банально некуда пристроить. Вы ведете боевые действия, вы находитесь в полуокружении, и у вас на руках еще несколько сотен или тысяч военнопленных – людей, которые сражались против вас с оружием в руках. И они в любой момент могут оказаться освобожденными, получить оружие и снова воевать против вас. Очень часто расправы с пленными – это циничная, страшная механика войны. Поэтому, повторюсь, расстрел военнопленных, как бы мы к этому ни относились, и убийства гражданского населения – это качественно разные вещи.

— На ваш взгляд, Россия сделала из произошедшего в Сребренице определенные выводы? И в целом не только Россия, но и, например, русские воины в тех же республиках Донбасса? Я, вот, обратил внимание на подчеркнуто цивилизованное обращение с украинскими военнопленными в Донбассе, чего никак не скажешь про обращение с русскими военнопленными у противоположной стороны.

— Россия сделала очень хорошие и правильные выводы из той же Чечни. Россия поняла, как важно фиксировать любые свои действия, как важно не допускать никаких проявлений хаоса, некоей личной инициативы, неких выходящих за рамки устава действий. Какими эмоциональными не были бы настроения в войсках.

И – да, Россия все войны последних десяти лет, в том числе и в Сирии, ведет исключительно на позициях высоко цивилизованной страны. Если же говорить про Донбасс, то там пример обратно противоположный: как обращается с военнопленными украинская сторона, и как обращаются с военнопленными республики – это очевидно, по-моему, всем.

Донбасс, несмотря на то, что он защищает свои дома, свою землю, является страдающей стороной, сохраняет человечное отношение к пленным. Украина же, если даже пленные доживают до момента, когда оказываются глубоко в тылу, их превращает в ничто, они попадают в неизвестность, и судьба очень немногих из них возвращает обратно.

— Произошедшие в Донбассе провокация с малазийским «Боингом» и недавняя – с «обстрелянным» детским садиком на оккупированной украинцами  территории, не являются ли очередной серией «Сребреницы»?

— К этому нужно относиться совершенно спокойно. Это ведение психологической войны. Информационной войны. Украина, которая все эти годы долбила по Донбассу, пользовалась тем, что Запад пропагандистски ее всячески поддерживал, сейчас, наращивая свои удары, пытается перестраховаться и подстелить соломку. И похожа на профессионального нищего, демонстрирующего окружающим свои расцарапанные раны, язвы. Показывает воронки, заламывая руки, мол, вот, находится под ударом.

— Почему Россия сейчас активно поддерживает Сербию и боснийских сербов, не позволяя навесить на них западный пропагандистский ярлык «геноцидного народа»?

— Из стремления к исторической правде. Потому что у нас хорошо понимают, как дорого обходится переписывание истории – история начинает стрелять. И снаряды из прошлого очень тяжелые, достаточно вспомнить об отсутствии какого-либо документа о нераспространении НАТО на Восток. В начале 90-х об этом говорилось, как о чем-то само собой разумеющемся, а сегодня нам объясняют, что это ничто, поскольку такого документа нет.

Вот и здесь – если сейчас не сохранить историческую правду, то спустя десятилетия останется только одна «правда», о том, что в Югославии «сербы были потомками нацистов, которые пытались уничтожать мирное население», а потому при любом раскладе они будут неправы. И при любом раскладе против них будет вестись, как минимум, информационная кампания.