Вопрос не в том, почему почти все страны, подпадающие под понятие «коллективный Запад» или «Евроатлантика», соединились во вражде к России. В подобном объединении нет ничего особенного, принципиально нового и «эсхатологически предопределенного». И разговор о том, что «Запад всегда ненавидел Россию», во многом и примитивен, и неверен. Когда-то он против России объединялся, когда-то разъединялся, когда-то заискивал и вступал с ней в союзы, одновременно восхищаясь ее культурой и искусством.
Особенность отношения Запада к России определялась не чем-то мистическим и потусторонним, а конкретным раскладом сложившихся интересов и балансов сил. А Россия почти всегда была источником и центром силы – и эту силу пытались с одной стороны привлечь на свою сторону, а с другой – не дать ей превратиться в начало, явно доминирующее над всеми остальными участниками процесса. В чем ее всегда подозревали и очень часто – абсолютно безосновательно — как все великаны, она, в общем-то, всегда была достаточно добродушна, хотя и способна на «ярость благородную». Все остальное – от замутненности мистико-обскурантистской разновидности сверхпатриотизма.
Вопрос вообще не в том, почему они все объединились против России, вопрос в том, почему все они объединились вокруг Украины — и именно нацистской Украины. Формально наследующая либерализм Евроатлантика в едином порыве встала на защиту нацизма.
И не правы те, кто утверждает, что сама эта цивилизация всегда была склонна к тем или иным росткам расизма и деспотии по отношению к другим народам – хотя и это имело место.
Дело в том, что Европейская цивилизационная зона уже давно рассталась с наполнением той классической Европы, которая опиралась на все то, что называется конструктом Модерна, от Возрождения до Просвещения с включением как составляющей оси прогресса, гуманизма и антропологического оптимизма. От этого она ушла давно и далеко: пройдя стадию остывающего Модерна, который почти безвольно почти упал в объятия того, еще героического, но уже бесчеловечного старого национал-социализма, Контрмодерна, выразившего своеобразный протест против деградационных трендов европейской цивилизации.
Тогда Европу спас конструкт Сверхмодерна, воплощенного в проекте Коммунизма. Сейчас Европа перешла в стадию Постмодерна, такой деградационной ветви развития, когда все стрежневые моменты своей классики превратились в собственную противоположность. Идея свободы превратилась в идею «всех и всяческих свобод» от любых выработанных цивилизацией ограничений, идея гуманизма – в идею абсолютизации человеческих слабостей, идея разума – в идею поглощающего скепсиса, идея прогресса – в идею благотворности постоянных изменений как таковых.
Постмодерн, и, соответственно, Евроатлантика, стали зоной отказа от признания единства истины, зоной морального релятивизма, отказа от классических ценностей и цивилизационных запретов. Европейский социум, не сумев обеспечить человеку свободу созидательного развития, предложил ему паллиатив: свободу удовольствий, провозгласив комфорт и наслаждение телом и потреблением высшей свободой животного начала в человеке.
И возникло раздвоение: с одной стороны, Постмодерн Европы обожествил в человеке животное и породил тягу к низменности, одновременно породив тоску по животной силе, по наличию той силы, которая сможет стать для тебя центром притяжения. С другой стороны, уничтожив моральные и цивилизационные запреты, он уничтожил запреты на зверство вообще и нацизм в частности.
Что такое нацизм в своей исходной форме, форме этнического национал-социализма Гитлера, — это представление о том, что высшей расе, немцам, достается «урезанный социализм», собственность и социальная забота, порабощение и уничтожение – низшим. Но уже гиммлеровские ваффен-СС вышли за пределы германской этничности, а после 1945 года среди бывших нацистов стало формироваться представление об ошибочности этнического нацизма и формировании господствующей нации из разных этносов, в своем объединении признаваемых высшими.
Евросоюз создал своего рода наднациональную общность, евронацию. Создал во многом именно на присвоении произведенного «неевропейцами» — как в самой Европе, так и вне ее.
Когда бесноватый майдан в 2014 году сливал требование «евроинтеграции» с остервенением бандеровцев и лозунгами «Украина превыше всего!», это казалось неестественным, исходя из представлений о несовместимости ни европейского гуманизма, ни европейской толерантности с идеями нацизма. Только противоречие было кажущимся, взятым из прошлой эпохи существования старых классических наций, когда ставился вопрос о превосходстве германской нации над французами и славянами.
С точки зрения эпохи Постмодерна и создания евронации противоречия не было: порыв обывателя Украины в Европу был порывом присоединения к новой «высшей нации», также осуществляющей господство над другими, «низшими народами». И откровенные нацисты Украины сливались с украинскими евроинтеграторами в одном представлении: они должны быть среди «высших».
Могло казаться, что это должно пугать и европейских обывателей, и европейских интеллектуалов, и европейские элиты, но если оно и пугало, только в том отношении, что украинцев они считали слишком диковатыми и некультурными для их высшего сообщества. Но сама по себе идея возрождения нацизма в новой форме, в которой он должен был бы дать смыслы, волю и стержневую силу деградирующей постмодернистской евронации, вполне подходила. А запреты на нацизм, установленные трагедией Второй мировой войны, не первый год преодолевались хотя бы на материале Прибалтики, где эксперимент с реабилитацией нацизма уже не вызвал отторжения европейского общества.
То есть европейский цивилизационный карман, с одной стороны, нуждался в чем-то подобном нацизму, чтобы дать скрепляющий стержень для обеспечения своего национального господства, с другой – избавился от комплексов и запретов на принцип национальной исключительности и политическое зверство.
Могло казаться неестественным, что Европа не замечает ни возрождения нацистов в Прибалтике, ни откровенных фашистских зверств на Украине. Можно было списывать ее терпимость на пресловутую «русофобию» и готовность всегда найти способ нанести вред России. Но все было и проще, и сложнее.
Запад все замечал и все видел. И именно поэтому брал под защиту не Украину, но обещающий эксперимент возрождения нацизма. Впрочем, антироссийскость здесь тоже имела место: и как стремление ограничения развития России, но еще больше – как стремление низложить Россию как образ и некое остаточное воплощение советскости, то есть – антинацизма. Борьба современной Европы против современной России – это, прежде всего, борьба евронацизма и общеевропейского запроса на нацизм против памяти о его разгроме.
Поэтому поддержка Евроатлантикой нынешней Украины и укронацизма – естественна и закономерна, она – продукт Постмодерна и общего процесса евродеградации. Они – их родное и долгожданное.
И задорность, с которой Олаф Шольц посмеивался над геноцидом на Украине, это бурлящая в нем надежда и ожидание, расчет на то, что победа украинского нацизма на Украине станет шагом к реабилитации его родного нацизма, немецкого, надежда на то, что если не Германия, то кто-то сумеет взять реванш у России как символа разгрома гитлеризма – за разгром над его вождем. Отсюда – и увлеченный порыв на передачу нацистам Украины немецких противотанковых снарядов и «Стингеров».
Отсюда – далеко не умным шагом со стороны России было ставить задачу денацификации Украины (что правильно) под обещание заодно ее окончательно «декоммунизировать»: уж либо с нацистами, либо с коммунистами, либо «декоммунизировать», либо «денацифицировать». А одновременно – это сапоги всмятку могут получиться…
Как бы то ни было, главное: утверждать, что Евроатлантика поддержала Украину просто назло России – наивность неофилофейства. Это для Запада было вторичным. Евроатлантика поддержала свою надежду на будущее и свое видение своего будущего.
Первичное – это запрос современной постмодернистской Европы на свою самоидентификацию в идее евронацизма, запрос на возвращение силового мускульного начала как опоры сохранения ее господства в мире и защиту своей укронацистской лаборатории, в которой она с гипнотическим самоувлечением отрабатывает оформление своей сегодняшней внутренней сущности.
И говоря о своей миссии денацификации Украины, Россия должна понимать как то, что рано или поздно она столкнется с проблемой евронацизма, так и то, что бороться с теми или иными воплощениями нацизма без предложения и Украине, и Европе своего проекта Сверхмодерна – Сизифов труд.
