Всех политических лидеров можно условно разделить на три типа. Первый – это те, для которых власть и лидерство является средством, инструментом для осуществления некого стратегического Проекта. Они служат этому проекту, подчиняя свою жизнь диктуемой им цели. Второй тип – это те, для кого лидерство и власть – самоцель. Их личный индивидуальный проект. Есть и третьи: те, для кого лидерство и власть – средство того или иного вида обогащения, добывания и раздела ресурсов. Встав перед угрозой потерять власть или потерять даже не жизнь, а богатство и комфорт, они всегда сдадутся, предадут сторонников и декларируемые цели ради спасения собственного благополучия.
Сталина, скажем, можно отнести к первому типу. Ельцина – ко второму. Остальные лидеры 1990-х – к третьему. Но бывает еще и некое исключение. Те, кто, силой обстоятельств получив власть, не знают, как ею распорядится. Она им нравится. Им комфортно быть «самым главным». Им даже хочется сделать что-нибудь «Великое». Но что – они не знают. И как – они тоже не представляют. Они не знают и не понимают своих целей, потому что, какие бы цели они публично ни провозглашали, их подлинная цель – даже не власть, а наслаждение ею. Они могут в этом не признаваться даже самим себе, но их цель лишь собственное самолюбование и тщеславие. По сути, Горбачев – это именно такой тип «лидера». Его властный алгоритм – это скольжение. Маневр, но маневр не самостоятельного игрока, а маневр между игроками.
Он возвышался в качестве производного от неких отношений, существовавших вне его. Всегда в этих отношениях выбирая положение удобного и для одних, и для других. Это принесло ему власть. Но, получив эту власть, он не знал, что ему делать. Он получил пост, формально ставивший его в один ряд с титанами прошлого. И хотел быть таким же, но не был. Потому что не мог. Для того чтобы вообще что-то решать, ему нужно было иметь тех, от кого он сможет быть производным. Тех, между кем ему можно будет скользить. Нужна была чужая схватка, чужое противостояние, чужой конфликт, чтобы оказаться в них неким подобием арбитра, «генератором консенсуса». И он отчасти не произвольно, а отчасти сознательно, провоцировал и порождал конфликты и противостояния. Он натравливал одних на других, а потом начинал призывать их к соглашению. И приводил к тому, что не устраивало ни одних, ни других. А когда каждый из них, спровоцированный им на конфликт, обращался к нему за поддержкой, он предавал каждого из них.
Он может это отрицать, но:
— это он санкционировал публикацию статьи Нины Андреевой – а потом разыгрывал возмущение по этому поводу;
— это он санкционировал применение армии при разгоне демонстрации в Тбилиси – а потом заявил, что ничего об этом не знал;
— это он санкционировал и поддержал и создание Комитета Общественного Спасения в Литве, штурм телецентра и применение войск зимой 1991 года, а потом сказал что все было сделано без его ведома и предал создателей тех же комитетов;
— это он весной 1991 года инициировал попытку смешения Ельцина с поста Председателя Верховного Совета РСФСР и требовал от Первого Секретаря ЦК КП РСФСР Ивана Полозкова и Первого Секретаря ЦК МГК КПСС Юрия Прокофьева обеспечить необходимое голосование на Съезде депутатов РСФСР, а когда все было готово, дал Полозкову указание снять этот вопрос из повестки дня, но ко всему прочему потом в ЦК обвинил Полозкова в самовольном снятии вопроса;
— это он инициировал подготовку введения чрезвычайного положения летом 1991 года, дал согласие на создание и действия ГКЧП (по некоторым свидетельствам именно он предложил и название «Государственный Комитет по Чрезвычайному Положению») и сам составил список его членов, а потом обвинил всех их в своем аресте и попытке переворота.
Его адвокаты упорно утверждают: не мог бы один человек разрушить СССР, если бы тот не имел в себе собственных проблем. Во-первых, мог бы. Чем сложнее система, тем больше для нее опасности. Самый совершенный лайнер можно разбить, если пилота станет отвлекать пьяный министр авиации. Во-вторых, в 1985 году страна на самом деле хотела перемен, хотела развития и динамики. Но не разрушения существующего. Она хотела подняться выше того уровня развития, которого она достигла, а не обрушения ниже того, что имела. Опросы, проведенные ФОМом еще в феврале 1995 года, посвященные десятилетию начала «перестройки» уже тогда стали своего рода моральным приговором Горбачеву. Уже в ответе на вопрос, нужно ли было вообще начинать перестройку, можно увидеть глубокий общественный раскол, причем при заметном перевесе ее противников. Положительно на него тогда ответили лишь 40% всех опрашиваемых, тогда как отрицательно – 45%, при 15 % не определившихся. Однако если посмотреть на структуру тех, кто по-прежнему поддерживал изначальную необходимость ее проведения, можно увидеть не только внутреннюю неоднородность, но и явное преобладание сторонников социалистического строя.
На вопрос, «Как следовало проводить перестройку?» 27% по-прежнему говорили, что ее вообще не надо было проводить. Еще 27% полагали, что ее следовало проводить, не разрушая социалистического строя. При этом полагали, что «перестройку» надо было проводить так, как она проводилась, 2%, 12% считали, что надо было более решительно продвигаться к демократии и рынку западного типа, 18% считали, что нужно было решительно продвигаться к рынку, не торопясь с введением демократии. В переложение на реалии второй половины 1980-х годов это означало движение к рынку под руководством коммунистической партии, т.е. нечто подобное НЭПу 1920-х или «китайскому варианту». 12% затруднились с ответом на этот вопрос.
Таким образом, 27% жестких противников перестройки в сумме с 27% сторонников ее социалистического варианта дают большинство общества и превалируют над суммой сторонников ее реального варианта (2%) и более решительного западного варианта (12%) более чем в три раза: 54% против 19%. Если даже не вполне обосновано к последним добавить 18% сторонников «Китайского пути», которые скорее должны быть отнесены к их противникам, все равно приходится признать, что число сторонников социалистической ориентации намного превосходило число сторонников капиталистического варианта развития.
Сейчас, спустя четверть века после начала «перестройки» отношение к ней не стало лучше. По данным Левада-центра Горбачев сегодня получает «в целом положительных оценок» лишь 14%, здесь даже не удалось выделить группу «очень положительных» – таких нет. В 2002 году, начиная с которого представлены данные, у него было 13% положительных оценок. Положительная динамика отсутствует. И отрицательные оценки превышают положительные уже почти втрое – 38% против 14%. Нейтральных оценок 41% против 39% в 2002 году. И тоже 7% тех, кто не знает, какими словами охарактеризовать свое отношение к нему – в 2002 году их было 2%. Только в такой ситуации нейтральное – это «не негативное». Нейтральное – это презрительно-брезгливое, полагающее сам объект оценки не достойным твоего внимания. Оценочный бойкот.
Вот данные Левада-центра об отношении к самой его деятельности, к тому, что в исторической перспективе принесла их эпоха. Положительные оценки набирают здесь 18%. Отрицательные – 60. Причем если до 2005-2006 годов первые подрастали, а вторые немного сокращались – то последнее пятилетие опять стали сокращаться первые, и расти вторые.
В 2002 году положительные оценки составляли 19% и к декабрю 2005 подросли до 23%, и затем на сегодня упали до 18%. Отрицательные в том же 2002 году составляли 66%, к 2006 году сократились до 56% и на сегодня вновь выросли до названных 60%. И объяснить это несложно. Потому что та жизнь, дорогу которой проложили реформы, оказалась хуже, чем то, что они сломали.
А сломал он. Потому что никогда не умел созидать: умел интриговать, предавать, разрушать. И он до сих пор этим гордится, ведь у другого не получилось бы. Для того чтобы сжечь Эфесский Храм, надо было, чтобы появился Герострат. Горбачев – тоже Герострат, чье имя любой порядочный человек будет вспоминать в течение веков, однако ругая его. Хотя есть и те, кто и выиграл. Они, конечно, будут ему благодарны. Только они как были, так и останутся в меньшинстве.
