Если перестройку очистить от риторики о демократии, гласности и так далее, то что такое перестройка? Это была схватка советского среднего класса и номенклатуры. Номенклатуры как квазикласса. Потому что номенклатура как квазикласс и советский средний класс оформились в брежневский период. Противоречия между ними носили латентный характер, пока были деньги от нефти, они были скрыты, и общий тон брежневской эпохи был мирным. Если вы помните, был такой фильм «Операция Ы», где принцип брежневской эпохи гениально сформулировал алкоголик-дебошир, которого перевоспитывал студент Шурик. Алкоголик говорит: «Студент, сейчас время другое. К людям надо мягше, а на вопросы смотреть ширше». И в этом состоял принцип социального мира.
Но когда рухнули цены на нефть, встал вопрос: кто кого — номенклатура или средний класс? Номенклатура, с помощью иностранного капитала и криминалитета (великая криминальная революция 1988–1998 годов) сломала хребет советскому среднему классу и сотворила с ним то, что когда-то выразил Пастернак: «История не в том, что мы носили, а в том, как нас пускали нагишом». Был совершён значительно более крупный погром среднего класса, чем даже в Латинской Америке. Произошло масштабное перемещение средств от среднего класса к верхушке.
Под советским средним классом я имею в виду учителей, врачей, офицеров, высокооплачиваемых рабочих, научных работников. В ситуации, когда рухнули цены на нефть, средний класс оказался единственным источником, который можно было пустить под ножи и ограбить. Впервые для меня ростки этого конфликта обнажились в творчестве Стругацких. Дело в том, что Стругацкие всё-таки были очень чуткие авторы, и у них в середине 1960-х годов произошёл перелом. Была у них такая вещь — «Возвращение, или Полдень XII века». На этом светлые Стругацкие заканчиваются. Они очень хорошо почувствовали социальный перелом в середине 1960-х годов.
Тома Пикетти отмечает более интенсивный рост экономического неравенства в России по сравнению с европейскими посткоммунистическими странами:
Чтобы обеспечить полный анализ разрыва между неравенством в России и другими бывшими коммунистическими странами, кажется вполне естественным сослаться на различные пост-коммунистические стратегии для переходного периода, которые были проведены в разных странах, и в частности на очень быструю «шоковую терапию» и ваучерную стратегию приватизации, которые проводились в России.
В этом плане «горбачёвщина» и «ельцинщина» являются составной частью большого мирового процесса, который начался еще в 1980-е годы. Он стартовал в США и Великобритании с введения основ «тэтчеризма» и «рейганомики». На самом деле, это было большим переделом доходов в пользу верхов в ущерб низам и среднему слою.
Въехав в премьерские апартаменты на Даунинг-стрит, Тэтчер объявила своей целью строительство «народного капитализма» – так она назвала курс на антинародную широкомасштабную приватизацию, резко ухудшающую положение основной массы населения. В РФ в 1990-е годы жульнический трюк с «народным капитализмом» повторят социопаты чубайсовско-гайдаровского разлива, а следующую афёру спустя почти три десятка лет затеют Шваб, Эвелин де Ротшильд и папа римский Франциск, только называться это напёрсточничество будет уже не «народный», а, соответственно, «стейкхолдерский» и «инклюзивный» капитализм. Суть, впрочем, всё та же: пляски в духе Короля и Герцога из «Приключений Гекльберри Финна». И опять же первопроходцы здесь, концептуальные поводыри мировой верхушки – британцы.
И не случайно с пришествием Тэтчер резко изменилось отношение США, рейгановской администрации к Великобритании. Второй раз за ХХ в. прохладно-враждебное отношение американцев к британцам менялось в лучшую сторону. Впервые это произошло при Теодоре Рузвельте (1901–1909 гг.), когда после более столетней взаимной неприязни США развернулись в сторону «кузенов», но хватило всего на четверть века, а затем – почти полвека прохлады. И хотя отношения Рейгана и Тэтчер были далеко не простыми и не безоблачными, с начала 1980-х годов начинается плотное сотрудничество, в основе которого лежало сходство идеологических подходов к решению классовых проблем и советского вопроса. В свою очередь фундаментом, основой этой основы был разделяемый обеими сторонами курс на извлечение прибыли из сферы не производства, а обращения, из финансов, в конечном счёте – из ничего.
Главной задачей правительства Тэтчер была тотальная приватизация, дальнейшее наступление на государство, промышленный капитал и всё, что с ним связано: рабочий класс, средний слой, профсоюзы. В рамках тэтчеризма и рейганомики расходы начали обеспечиваться госдолгом, а потому акции скапливались в руках банков, банкиров и «взбесившегося» финансового капитала. Приобретая автономию от производства, он превращался в финансиализм. Тот факт, что прибыль теперь создавалась не в сфере производства и даже не в сфере услуг, а печатным станком, биржей, госдолгом и деривативами, стал приговором среднему классу. Ну а разрушение СССР поставило на этот приговор жирную печать.
Именно на этом приговоре и сформировался нынешний тридцатилетний британский (и вообще постзападный) истеблишмент, который в этом (но только в этом) плане – ровесник постсоветской верхушки, истеблишмент, максимально циничный по отношению к низам. Например, миллионер, член парламента от консервативной партии Надхим Захави в апреле 2013 г. написал в Твиттере: «Мы помогаем тем, кто нуждается, но времена возмутительных чрезмерных требований обеспечения доходов сверх того, что имеют семьи рабочих, закончились» .
За последние 40 лет мало что было создано не только в России, но и в мире. Продукт в основном создавался в Китае и Индии. А во всей остальной части мира шел передел в пользу верхов. В России этот процесс осуществлялся под знаменами либерализма и демократии. Так что эти лозунги в нашей стране уже навсегда себя скомпрометировали.
В социальном плане нам нужен строй, основанный на общественной справедливости. Если рассматривать в качестве индикатора децильный коэффициент (соотношение, отражающее дифференциацию доходов как отношение средних доходов 10% наиболее высокодоходных и средних доходов 10% наименее обеспеченных граждан), то если в Швеции он где-то 5 к 1, то у нас должно быть столько же или хотя бы 6 к 1. К слову, в СССР он составлял 3 к 1, а сегодня 15 к 1 по стране (не говоря уже о крупных городах, где, по разным источникам, он существенно выше). Специалисты считают, что уменьшение коэффициента хотя бы вдвое уже позволило бы решить очень многие проблемы. И в первую очередь, проблему бедности. Такой строй, основанный на социальной справедливости, фактически означает построение мягкой формы социализма.
