В 50-е и первой половине 60-х годов идея оптимизма существовала не только в СССР, но и на Западе. И когда начался вот этот поворот конца 60-х – начала 70-х годов, который был осуществлён верхушками мирового капиталистического класса. Когда практически был остановлен технический прогресс, и весь прогресс технический был свёрнут в сторону компьютеров. Во-первых, это наукоёмкая вещь. Не надо большого рабочего класса. Не надо большого среднего слоя. И кроме того, компьютерные технологии позволяют в перспективе манипулировать сознанием людей.
Одной из задач, которую поставили Тавистокский институт, «Римский клуб», Трёхсторонняя комиссия на рубеже 60-70 годов, по-английски звучит очень просто. «To stamp out off cultural optimism», «вырубить культурный оптимизм». И на Западе его вырубили уже к концу 70-х — началу 80-х годов. У нас это произошло десятилетием позже, но не до конца. Вот советская фантастика не умерла. Она мутировала, превратилась в то, что называют сегодня «боевой фантастикой». «Боевая фантастика» – это мир после катастрофы, но где русские люди выжили, вернулись к своим корням, и это учит оптимизму. То есть, у советской научной фантастики есть безусловный наследник.
Например, роман Сергея Тармашева «Холод» — очень оптимистическая вещь. И очень правильная. И это, безусловно, прямой наследник советской фантастики. Советская фантастика – это Ефремов, это ранние Стругацкие, которые закончились на книге «Полдень, XXII век». Это замечательный мир, который потом стал исчезать, который уничтожили те, кто смоделировали себя по принципу прогрессоров Стругацких. Потому что Гайдар и Чубайс – это и есть прогрессоры, точнее, регрессоры.
В 60-е годы мы, естественно, ни о чём об этом, не знали. Мы думали о будущем, как о прекрасном мире. Мир колоссального технического прогресса, в котором будет возможно всё! И мы вступим в этот мир как инженеры, космонавты и т.д. И всё это оборвалось в 91-м году, когда вылезла та нежить, те социальные крысы, которые жили в СССР-2, о котором мы не знали.
К сожалению, оптимизм и энтузиазм рождаются как последний волевой крик в условиях жесточайшего системного кризиса, который, кстати, может и всё похоронить. Но без системного кризиса, как мне представляется, как показывает история, и не только России, не получится. Что такое энтузиазм и оптимизм? Это воля переломить обстоятельства. Причём, переломить такие обстоятельства, когда… вот он, край! Завтра — гибель. Вот в такой ситуации возможны энтузиазм и оптимизм. Мой отец рассказывал, с каким оптимизмом они шли на Великую Отечественную войну. Они были уверены в победе. Потому что если не победа, то всё, конец! И вот это поколение победителей вышло из системного кризиса. Поэтому, к сожалению, нам предстоит пройти через очень тяжёлые времена.
Элиты Запада по сути перечеркнули то, что они делали последние десятилетия. Не послушались старика Киссинджера. Ведь Киссинджер говорил: «Не надо давить на Россию, из-за этого мы можем потерять всё, чего мы добились за последние 20 лет». Запад перечеркнул всё, что они сделали со времён предательства позднего Горбачёва. Отношения с Западом у наших, даже прозападных, элит уже никогда не будут прежними. По поведению англо-американской верхушки видно, что российский правящий слой «списан» полностью. Они никогда не простят, что на них «подняли руку». Они это будут делать чисто в педагогических целях для всего мира.
Так что теперь отступать некуда. И пугаться поздно. Есть такой замечательный эпизод в фильме «Испытательный срок», когда берут бандита. А предварительно у него вытаскивают, когда он спит, из-по подушки револьверы. И когда он просыпается, хватается, то сыщик, которого играет Ефремов, говорит: «Поздно пугаться, Паша!» Вот и я хотел бы тоже сказать: «поздно пугаться». Да, и вообще — пугаться стыдно. Прoтивника принимать в лоб, чтобы у него желания замахиваться никогда не было. Наши люди умеют играть в шахматы и читают боевую фантастику. Это очень важная вещь. Потому что боевая фантастика учит очень простой вещи. Какая бы она ни была, Родина – это не только то, что сейчас, это не только мы. Но и то, что было раньше и то, что будет потом. И за что, если нужно, нужно жизнь положить.
