В основе Нового Мирового Порядка, каким его видят и в меру сил реализуют ультраглобалисты — контроль именно над невещественным, над средствами модификации поведения: над социальными сетями, информацией, потребностями. Главный фактор, который отчуждается БигТехом и контролируется им, — человеческое поведение. И если капитализму предшествовало первоначальное накопление капитала, то у истоков, в основе посткапитализма — «накопление поведенческого капитала». Продукты «Эппл», «Майкрософт», «Амазон» не являются объектами стоимостного обмена, здесь не создаются конструктивные отношения «производитель — потребитель».
Как пишет в своей книге «Эпоха надзорного капитализма» автор Шошанна Зубофф, здесь «наше поведение, привычки и опыт упаковываются таким образом, что они служат чужим интересам. Человек становится сырьём».Причём не в качестве тела, как при рабовладении, и не в качестве приложения к земле, как при феодализме, а как социально-духовное, социально-гомогенное целое, человек как целостное существо в единстве целей, ценностей и потребностей, которые формулируются, навязываются, отчуждаются и контролируются властелинами новых «колец всевластия» — поведенческих. Если промышленный капитал процветал за счёт природы, то новый «информационный строй» — за счёт человеческой природы.
Создавая «средства модификации поведения», платформы не столько навязывают определённые нормы поведения (хотя и это тоже), сколько формируют поведение с заданными коммерческими и политическими результатами, вырабатывают у человека предсказуемое поведение, то есть дрессируют его. «Интернет вещей» — важнейший элемент этой системы: здесь происходит комбинация социальной инженерии, психологии, физики, биологии и электроники. Люди превращаются в стандартизированные поведенческо-потребительские группы, то есть в обезволенные человеческие стада. При этом Большие данные (Big Data) обеспечивают наблюдение и контроль над такими сторонами и формами поведения, которые раньше невозможно было отследить в принципе.
Тома Пикетти в книге «Капитал в XXI веке» (2013 г.; переведена на русский язык, рекомендую!) сформулировал общий закон накопления: при капитализме прибыль на капитал обгоняет темп экономического роста, в политике это ведёт к антидемократическому строю. На поздней стадии развития капитализма рост прибыли уходит в такой отрыв от темпов экономического роста, что, во-первых, начинает блокировать сам экономический рост: хозяевам системы он, по сути, перестаёт быть необходимым, то есть падение темпов экономического роста в позднем капитализме связано не столько с техникой и научно-техническим прогрессом самими по себе, сколько с капиталом как таковым.
Во-вторых, с определённого момента капитал начинает уничтожать институты буржуазной демократии и как бы возвращается во времена своей людоедской молодости, в XVII–XVIII века, приобретая откровенно антисоциальный характер. Как верно заметила та же Зубофф, «капитализм нельзя есть сырым; как сосиску, его надо варить, то есть обрабатывать демократическими институтами. Поскольку сырой капитализм антисоциален».
Степень контроля верхушки того, что Зубофф назвала надзорным капитализмом (НК), над процессом производства и над населением не просто значительно выше, чем, скажем, при промышленном капитализме, а качественно иная, она шире и глубже. Притом, что НК — это лишь ранняя форма нового строя, скорее, даже его первоначальное накопление. Вот это как раз и есть то, что проделывает «Эппл»: мы наблюдаем процесс первоначального накопления для нового строя, но только накопления не капитала, а вообще невещественных активов. И происходит это, в общем-то, более-менее незаметно для основной массы людей, в отличие от огораживаний XVI века, когда народ открыто сгоняли с земли. Сегодня людей сгоняют с их самости, которая обеспечивала им свободу волеизъявления, и происходит это втайне от подавляющего большинства.
«Мы уже начинали разговор о том, кто появляется когда два свободных индивидуалиста объединяются во взаимовыгодный союз и рождают ребенка. Через них появляется на свет ребёнок плоского мира, мира без иерархии и без верха, ребёнок грибницы. У родителей, всю жизнь занимавшихся потреблением друг друга и социальных благ, или же решением сугубо бытовых/рабочих/социальных задач — появляются дети, вырастающие в идеальных членов глобальной ризомы, которыми можно управлять, просто создавая точечные колебания сети. Они будут колыхаться вместе с движениями паутины атомизированных индивидуалистов и сами будут искать, как им в этой сети самореализоваться и ей пригодиться. А если не найдут — им подскажут,» — Рекогниста.
Все мы должны понять: в структурах типа «Эппл» происходит взаиморастворение власти и собственности. Контроль над поведением людей используется для получения прибыли, но сам этот контроль уже не собственность, а по сути, чистая власть. Происходит характерное для докапиталистических обществ растворение собственности во власти (властесобственность), но на принципиально ином производственно-техническом уровне, чем не только в доиндустриальных, но и в индустриальном обществе.
Своими схемами глобоцифровизаторы программируют и общественное сознание, и научные исследования, которые должны доказать их правоту, неизбежность их мира. Идеологию неизбежности, неизбежничество (inevitabilism) Зубофф считает одним из ментальных, когнитивных орудий цифровизаторов, призванных убедить всех в отсутствии альтернативных вариантов будущего. Свобода воли людей, даже отдельного человека — это то, что рушит их мир, который они трактуют как автономную надчеловеческую реальность, которая якобы будет управлять человеком. «Якобы» — потому что самой Матрицей всё равно будут управлять люди, использующие её как ширму, подобно тому, как египетские, вавилонские и иные жрецы использовали богов, чью волю они якобы лишь истолковывали и доносили.
«В антиутопических сериалах современности основним прорграммированием является не само описание темного будущего: с зомби-апокалипсисом, мутагенными вирусами, нашествием инопланетян или засильем роботов. Это всё как раз является просто отражением текущей реальности самих фильмоделов, просто на одну итерацию позже — и в этом есть определённая честность авторов, прогнозирующих неизбежный антиутопический исход при сохранении текущего вектора. Главным формируемым и продвигаемым внушением там становится тот момент, что противники этого вектора, предупреждающие об опасностях неконтролируемого прогресса, предрекающие трагический исход и предлагающие замедлить движение к нему — воспринимаются и подаются зрителю как абсолютные маргиналы, абсолютное зло. Притом, что на горизонте уже маячат зомби(!). То есть происходит потрясающая подстасовка: люди, предупреждающие о грядущей катастрофе, представлены большим зло, чем те, кто эту катастрофу приближают.
Если отвлечься от этого аффекта, от этого гипноза, навязываемого нам динамично развивающимся катастрофическим сюжетом, то мы заметим, что как раз эти фигуры, эти пророки являютися наиболее интересными во всём сюжете, именно они — насквозь демонизированные — заслуживают наибольшего внимания» — Александр Дугин
Историки знают, что утопии были не только фактом литературной жизни, но и оружием в психоисторической борьбе. Они выполняли психо- и социоинженерную функцию, задавая тип и «коридор» прогнозирования, определяя направления социальной (геоисторической) проектно-конструкторской деятельности. Одной из задач утопий и — в равной степени — антиутопий было не только нарисовать желательный, причём всегда в интересах определённой группы, идеальный для неё образ будущего, но и представить его как неизбежный.
Я согласен с теми, кто считает, что многие нынешние схемы цифровизаторов и ультраглобалистов (того же Шваба) — это утопии (для большей части человечества — антиутопии), призванные убедить всех в неизбежности их трансгуманистического новонормального мира, в бессмысленности и бесполезности сопротивления ему, то есть подавить волю людей к сопротивлению их «дивному новому миру». Именно поэтому критический анализ этих утопических работ, жёсткое и бескомпромиссное противодействие им — крайне необходимая новая форма идейной, социальной, цивилизационной и, если угодно, социально-биологической видовой борьбы.
