— Валерий Михайлович, Вы известны своими высказываниями о многополярной системе в международных отношениях. Об этом говорится и в Вашей последней книге «Конец Европы. Вместе с Россией на пути к многополярности». Однако до сих пор существуют критики этой системы, которые спрашивают: «Где эта многополярность? Мы её вообще не видим». Вот уже 30 лет развитие международных отношений идёт по пути глобализации, и практически ничто не может её остановить».
— Начнём с того, что глобализация — это, с точки зрения глобалистов — некая универсальная модель социально-политической организации, которая насильственно навязана Западом, и создана исходя из западного исторического опыта. То есть в тот момент, когда позитивистское материалистическое мировоззрение стало доминировать, Запад заявил, что в области развития материальных благ, комфортной жизни, технологий они являются цивилизацией «номер один». А если материально-техническое развитие является базовой общепризнанной ценностью, то всё, что обеспечивает эту цель, должно стать матрицей для развития всего человечества. Так считают идеологи глобализации, игнорируя любые возражения, сомнения и альтернативы.
Эта логика привела к доминации западного же типа государственного устройства, так называемого национального государства – etat-nation (фр.) То есть, поскольку Запад — это то эталон, то на этом основании модель национального государства вытесняет традиционное государство, навязывая всем «демократию». Принцип разделения властей и республиканского строя стал в какой-то момент универсальной моделью, которой подражают многие народы, вытеснив государство-империю. Те же, кто не признаёт универсальности западного типа государственного устройства и западных же ценностей, объявляются своего рода «дикарями», «отсталыми архаичными обществами». С точки зрения Запада, они должны модернизироваться под данную модель. А раз она «универсальна», то в основе этой конструкции должны лежать западные философия и политика.
Таким образом, в основе этой концепции западного однополярного устройства лежит либерализм: в экономическом плане — рынок, абсолютизация частной собственности и транснациональных компаний, в социальном — атомизированный человек. Что означает освобождение индивида от любого рода коллективной идентичности, от Бога, церкви, этноса и даже нации, этой искусственной политической, но всё же коллективной общности. Кстати, коллективная идентичность — это и гендерная идентичность — мужская и женская. Запад пошёл в этом направлении дальше — по пути преодоления и этой, гендерной идентичности, создавая постчеловека, для которого разум не должен доминировать над остальными органами («парламент органов» Делёза).
Всё это, в основном, и предлагается в качестве основы глобалистской матрицы. Но это, как сейчас выясняется, не устраивает всё остальное, не западное человечество. Хотя теоретикам глобализации в какой-то момент и показалось, что им удалось навязать своё мировоззрение всему человечеству. Это произошло в тот момент, когда СССР самоликвидировался. Тогда философы типа Фукуямы были уверены, что единственное препятствие на пути глобализации устранено и никто больше не будет ей противостоять. Вот тогда многие и стали повторять мантру о том, что «глобализация неизбежна», что «глобализация – это объективный процесс», но чем яснее становились контуры глобализации, тем более она ужасало человечеств, итогом чего и стало обращение к плюральной и более справедливой модели многополярного мира.
— Однако Фукуяма отказался от своих идей. Он даже признал в последствие, что глобализация невозможна. Из этого следует, что будет формироваться новая система. Как же определить индикаторы формирования этого нового международного порядка? Когда он начался? В последнее десятилетие или только сейчас?
— Концепт многополярности, как и многие другие, проходит этапы своего становления. Вначале эта идея формируется как философское мировоззрение, основанное на плюральности, на отрицании универсальности западных ценностей. Затем она становится достоянием научного, а позже — экспертного сообщества, где более детально прорабатываются отдельные параметры этой концепции. Следующий этап — медийное пространство, где этот контуры многополярности описываются специально для масс. А затем она становится данностью. На это уходят годы. Точно так же формировалась и однополярная модель. Но её историческое воплощение стало лишь кратким периодом, который журналист Чарльз Краутхаммер определил формулой «однополярный момент».
В исторической перспективе однополярное мироустройство — это краткий миг — от выхода России из Восточной Европы до первых лет президентства Владимира Путина. В общей сложности — 15-20 лет. Это ничто, если взять всю историю человечества. Сейчас же мы наблюдаем контуры многополярности, и здесь надо отметить, что субъектом этой модели являются цивилизации. Если до Первой мировой войны субъектом была империя, а субъектом Ялтинской системы было национальное государство, то сейчас эта роль переходит к цивилизации.
— Здесь возникает вопрос, который будет интересен болгарскому читателю. Каково будущее Восточно-Европейского региона в условиях многополярной системы? Мы видим такие страны, как Чехия и Хорватия, которые, возможно, больше принадлежат к западной цивилизации, и, с другой стороны, такие как Болгария, Сербия, Македония, которым, возможно, присущ евразийский цивилизационный характер. Или за последние 20-30 лет неолиберализму удалось изменить цивилизационный код?
— Я думаю, что цивилизационный код изменить нельзя. Он является следствием памяти крови каждого человека, который связан со своим народом, со своей историей. В крови человека запечатлено всё то, что видели его предки, все те ценности, на которых формировалась идентичность его народа. Принадлежность к народу, к цивилизации — это врожденное свойство. В то время как принятие неолиберальных ценностей происходит неестественным путём, навязывается рассудочно — в школе, вузе, постепенно. Однако в таком виде это является насилием, принудительным воздействием на разум. В этой ситуации он подобен мышце — представьте, что вы долго держите гантель на вытянутой руке. В данном случае это рассудочное насаждение противоестественных для нормального человека вещей: «Я — постчеловек, трансгендерное, бесполое существо. Я не болгарин, не серб, не русский. Я киборг, мутант, клон».
В какой-то момент человек устает от этого насилия над своей сущностью, как рука, держащая гантель, и возвращается к своей нормальной идентичности. Процесс происходит следующим образом — человек устает повторять одно и то же, от этих противоестественных для него ценностей и качеств, и постепенно забывает об этом, снова становясь самим собой — нормальным человеком, нормальным болгарином. Поэтому я не считаю, что ситуация в Восточной Европе полностью потеряна.
Влияние глобализации со временем будет уменьшаться, а значит, наступит процесс самовосстановления народов Восточной Европы, да и Европы в целом. В этот момент можно говорить и о возвращении Европы к формату цивилизации. Цивилизация — это большое пространство, объединяющее близкие по менталитету и культуре народы. Европа была цивилизацией и может стать ею снова, она восстановится, но сейчас это лишь поле для экспериментов по созданию протоглобалисткого либерального общества. А Восточная Европа имеет возможность стать центром славянского возрождения и одним из ведущих центров нового многополярного мира, в котором Европа становится цивилизационным полюсом, как и Евразия, Америка, Латинская Америка, арабский мир.
Восточная Европа — перспективный регион, колыбель славянского мира, который ещё не проявлял себя в истории человечества. Известный российский ученый Фаддей Зелинский писал о третьем славянском возрождении, считая, что романский период XIV-XVI веков был на пике своего развития и внёс значительный вклад в человеческую культуру. Затем последовал период второго германского возрождения в XVIII-XIX веках. А третье возрождение должно было сформировать славянскую цивилизацию, которая до этого момента так и не смогла проявиться в полной мере. В этом смысле славяне всегда были подвержены культурному влиянию — сначала романского мира, затем германского. То есть у славян прежде отсутствовала цивилизационная субъектность.
Славянское возрождение предопределено тем, что славяне всё ещё являются носителями эллинской культуры и традиции, которые были источником культурного и духовного развития в предыдущие периоды. Теперь славянам предстоит проявить себя, обратиться к своим корням. Но это они могут сделать только при поддержке России. Славянский мир в Восточной Европе, таким образом, станет частью евразийской цивилизации. Здесь следует отметить, что с западной стороны имеют место манипуляции и неточности, когда евразийская идея описывается как «азиатчина», «стремление Китая поглотить весь мир» и прочие измышления. Нет, евразийство — это русская идея, идея славяно-тюркского союза, уходящая своими корнями в славянофильство. Она отстаивает ценность народа (лаос) как коллективной органической общности, традиций и сохранения самобытности, но никогда не следует идеям смешения.
— Мы говорим о славянской цивилизации и Восточной Европе, но основное направление российской внешней политики смещается на Восток.
— Это совершенно разные вещи. Вы говорите о геополитических категориях, о стратегическом сближении, о решении проблемы безопасности. Я говорю о культурно-цивилизационной матрице. Для России она остаётся православной, русской и славянской, которая способна объединить славян в Восточной Европе в целях нового славянского возрождения. То, что есть подвижки в экономическом, военно-техническом и других планах в отношениях Москвы с такими странами, как Китай, Индия, Иран, не означает, что мы принимаем идеи Мао Цзэдуна, индуизма или шиизма. Такие стратегические блоки были возможны даже во времена Советского Союза, несмотря на его безбожие, но тогда славяне контролировали Восточную Европу, а теперь не контролируют даже свои страны. Теперь они — никто, разлагаются под миграционными потоками из Африки и арабского мира, созданными для смешения и разрушения славянской идентичности, что, по замыслу идеологов глобализации, не позволит им возродиться. Создаётся плавильный котел, в котором люди смешиваются и забывают, кто они такие, так, что каждый славянин не может ответить на вопрос «Кто я?». Вопрос, который Сэмюэль Хантингтон положил в основу своего исследования об идентичности Европы. Вопрос «Кто я?» — это экзистенциальный вопрос, который возникает у каждого человека в определённый момент. И в этот момент идентичность является ответом — «я болгарин», «я серб», «я православный», «я славянин». Вот с чем борется либерализм — с коллективной идентичностью, чтобы она не сохранилась, была размыта до такой степени, что человек даже не может определить себя как мужчину или женщину. И кем тогда становится человек? Он становится никем, объектом. Отсюда начинаются всевозможные фантазии, эксперименты над собой, над своим телом. Это и есть постчеловек. А человек — это носитель ответа на вопрос «кто я?» в сфере принадлежности к коллективной идентичности. Россия сейчас даёт Восточной Европе возможность возродиться, вернуть свою субъектность, снова стать народами, освободиться от антихристова нашествия либерального Запада.
— Может быть, мы видим это на примере Виктора Орбана, ведь в конституции Венгрии записано, что страна является частью Европы? Ещё один момент — он изгнал из страны пролиберальные организации, у него проблемы с довольно большим количеством европейских «партнёров», и вырисовывается следующая картина, что он едва ли не единственный борец с неолиберализмом.
— Орбан — это скорее воплощение прагматизма и инстинкта самосохранения. Без этой идентичности венгры исчезнут и станут частью того плавильного котла, который готовит Европа. И это также является вызовом для других европейских народов, чтобы спастись и выжить. Это очень важно. Однако не будем забывать, что Орбан поддерживает Украину, осуждает действия России. Это следование европейской риторике, которая, в свою очередь, формируется Вашингтоном. С одной стороны, Орбан считает необходимым отвергнуть идею вымывания венгерской идентичности, но, с другой стороны, он придерживается геополитической линии атлантистской, зависимой от Вашингтона Европы. Однако мы видим, что его пытаются отстранить от власти. В конце концов, он запретил структуры Фонда Сороса. Либеральный эксперимент не удался, он напугал человечество и Европу в частности, потому что это не европейская цивилизация, это не европейское наследие. Скорее, я бы даже сказал, что либерал-глобализм — это антиевропейский, античеловеческий и абсолютно сатанинский эксперимент.
— Мы видим раскол в европейской элите, и даже в США, если посмотреть на конфликт между демократами и республиканцами, который в последние несколько лет приобрел небывалую остроту. К этому можно добавить османов против кемалистов в Турции, различные кланы в Казахстане, конфликт между которыми в начале прошлого года едва не привел к гражданской войне. А что можно сказать о России? У нас в «Погледе» часто выступают геополитические аналитики, рассказывающие об отдельных «кремлевских башнях». Для болгарского читателя будет интересно объяснить этот феномен.
— «Кремлёвские башни» — это давно устаревшее понятие. Они существовали во времена Ельцина, и символизировали различные клановые группы, влияющие на власть. Олигархические кланы, силовики, умеренные, западники, либералы-реформаторы — у каждого клана был свой покровитель в администрации президента, в Кремле, который лоббировал их интересы. Естественно, когда пришёл Путин, либералы были очень сильны, их олицетворением были Александр Волошин, Валентин Юмашев, ельцинские кадры — это одна группа, которая пыталась сохранить прозападный путь. Были и «силовики», которые использовали тот факт, что Путин был кадровым сотрудником КГБ, и через это пытались влиять на него. Это такие люди, как Виктор Иванов, Николай Патрушев, представители различных спецслужб, которые оказывали влияние на Владимира Путина с целью восстановления суверенитета России, наведения внутреннего порядка, отстранения от власти либералов. Свою башню имели и олигархи, лоббирующие только свои коммерческие интересы, такие как Березовский, Ходорковский, Гусинский. Однако в настоящее время это преодолено и является устаревшей схемой. Сейчас такого нет, поскольку президент полностью контролирует все политические процессы. Нет претендентов на власть, нет кланов, нет башен, которые бы открыто, как раньше, конфликтовали, противостоя друг другу. Но есть различные группы мягкого влияния на президента, которые действуют осторожно, тихо, потому что если мощная влиятельная группа будет обнаружена, то она тут же будет разгромлена самим президентом. Сейчас такие персонажи могут только поцеловать ему руку и, пользуясь случаем, что-то шепнуть на ухо.
Наиболее опасны представители так называемой «шестой колонны». Это люди, которые выдают себя за друзей президента и его верных слуг, но их взгляды отличаются от его взглядов, потому что они прозападные. Их жены, семьи и недвижимость находятся на Западе, они пытаются примириться с ним, чтобы вернуть себе доступ к тому, что у них есть на его территории. Они не говорят открыто, что они западники, но они пытаются повлиять на Путина с целью склонить его на компромисс и переговоры с Западом. Это гораздо сложнее теперь, когда Запад ведёт войну против России чужими руками. Самое интересное, что проект «Украина» был сформирован Западом 100 лет назад именно для того, чтобы натравить одну часть русского народа на другую. Следует признать совершенно сатанинскую логику и то, что развитие этой стратегии происходило постепенно, но последовательно. С другой стороны, события на Украине оздоравливают российское общество и государство, пробуждая нас от дремоты, очищая элиту, показывая, где враг, где друг.
Долгие годы в России бытовало мнение, что Запад — это рай, идеал, к которому мы должны стремиться. Целое поколение воспитывалось в этом ключе, и вдруг выясняется, что тот, кого мы считали спасителем и другом, оказывается врагом. Поэтому, когда началась мобилизация, у некоторых людей возник когнитивный диссонанс. В их головах не укладывалась ситуация, как бороться с «нашими друзьями» и «желаемым миром», поэтому и возникло желание убежать, спрятаться. Они и бегут в другие страны — Грузию, Узбекистан, Казахстан от этих своих прозападных стереотипов.
Сейчас, с наступлением открытой фазы конфликта, ситуация приобрела упорядоченный характер — стало ясно, что Запад — враг и всегда им был, он не может быть ни нашим партнёром, ни другом, ни нашим союзником. Специальная военная операция — это не что-то периферийное, далекое, не затрагивающее каждого жителя страны, как пытались объяснить вначале. Взрывы, беспилотники в мирных городах России, погибшие сыновья, мужья, отцы — всё это пробуждает нас от сна, который длился 35 лет. Всё возвращается на свои места. Россия вновь обретает свою субъектность, формирует себя как цивилизационный пояс полицентричного мира, выстраивает важные и выгодные стратегические отношения со странами Востока. Наконец, русский вспоминает кто он, находит ответ на вопросы «Кто я?» и «Кто мы?», «Что значит быть русским?». И соответствующие ответы складываются в общую картину — язык, православие, самобытность, славянство и т.д. 100 лет никто не касался этих вопросов.
— И отсюда вытекает последний вопрос — кто переживёт переход к полицентричности?
— Это и есть переход к выживанию. Чтобы сохранить себя, народы, культуры, цивилизации с их ценностными основаниями должны двигаться к полицентризму. Надо понимать, что Запад, на самом деле, не только не доминирует, но и является абсолютным меньшинством человечества, порядка миллиарда из восьми. Но его либеральную верхушку не поддерживают даже народы самого Запада, её ненавидят в Европе, даже в США, особенно Байдена и представителей его администрации, состоящей из непонятных, бесполых существ, не обладающих человеческими чертами. Даже значительная часть демократов терпеть не может Байдена. Англосаксонская элита — это просто кучка психов, которых нужно изолировать, чтобы западные страны могли спокойно жить и развиваться. А так же и весь остальной мир.
