Мой Калашников
Владислав Шурыгин
О Михаиле Тимофеевиче Калашникове сказано в эти дни уже очень много. Поэтому я не стану повторять правильные, но уже ставшие от бесконечных повторений банальными, слова. Я просто расскажу о своём "калашникове".
…Свой первый "ака" я взял в руки в шесть лет, в далёком гарнизоне, в казарме моего отца. Он был очень тяжёл, он пряно пах оружейной сталью, машинным маслом и сразу показался удивительно совершенным. Мне казалось, что я держу в руках какое-то живое существо. Сильное, хищное, беспощадное. И оно замерло, словно прислушивалось ко мне. Так сторожевые псы замирают, когда их впервые гладят новые люди, — они прислушиваются к энергетике тех, кто их гладит.
Потом мы уехали из гарнизона в Москву, и "оружейка" моего отца погрузилась в туман детской памяти, где я силился поднять АК и помогал старшине-сверхсрочнику чистить ТТ.
Только в девятом классе "оружейка" — оружейная комната кабинета НВП — снова распахнулась передо мной, и я, наконец, смог оценить удивительную простоту и совершенство учебных АК, выстрелив на летних сборах на алабинском полигоне свои первые девять патронов калибра "семь шестьдесят два". Автомат мне уже не казался неподъёмной глыбой, он был "удобно" тяжёл — не детская игрушка, но и не оттягивающий руки ППШ с громоздкой "кастрюлей" магазина под стволом…
В августе восьмидесятого в мои руки лёг "МОЙ" "калашников". На всю жизнь я запомнил его номер — УБ-089. Не новый, но и не старичок, с чуть потёртым воронением крышки ствольной коробки и кое-где облезшим лаком на рыжем "клееном" прикладе. "Акээм" в самом расцвете своих стальных сил! Четыре года он был моим верным другом и спутником. С ним я заступал в караулы, и он привычным наездником сидел на моём правом плече, пока я оттаптывал тянувшиеся бесконечно смены. Он помогал "проматывать" их часы, становясь снарядом для тренировок всяческих ружейных приёмов, выпадов, ударов штыком, магазином и прикладом. С ним я на заснеженных морозных путях львовской "левандовки" — окружных складов — встретил новый, 1983 год. С ним ходил в атаки на занятиях тактики, оглушая себя холостыми очередями. С ним спал в обнимку на дне окопчика или в кузове "Урала". С ним сдавал зачёты и нормативы по стрелковой — и тут он был на высоте. Меньше "пятёрки" мы никогда не получали! И я даже прятал его в густом кустарнике на окраине поста, отправляясь в набег на клубничное поле прямо за изгородью охраняемого подсобного хозяйства…
Он научил меня куче всяких нужных и ненужных "примочек": заряжать себя ударом об пол, выбивать шомпол ударом ладони, всяким сальто и оборотам вокруг центра тяжести и многому чему ещё…
Скажу честно, когда я выпускался, я прощался с ним, как с самым верным товарищем. Вычистил его хорошенько, до самых потаённых щелочек, куда только головкой иголки и залезешь, смазал, как надо, и насухо протёр. Поставил в пирамиду и, погладив в последний раз его "хребет" — крышку ствольной коробки и приклад, — ушёл не оглядываясь. Почему-то мне было стыдно, словно я бросил друга…
Потом много разных АК прошло через мои руки, и многие тысячи пуль выполняли мою волю — когда с пользой и смыслом, а когда без всякой пользы, для развлечения — одного из самых любимых развлечений настоящих мужчин…
Что я скажу о "калашникове"?
Есть один страшный военный сон, который никогда не снится русскому солдату. Никогда — потому что он просто не знает, что это такое: сон про то, что у него отказывает автомат! И за это Михаилу Тимофеевичу Калашникову — поклон до самой земли!
Светлая память гению!
Завтра 09.01.2014
