В 1906 году Дмитрий Мережковский опубликовал статью «Грядущий хам», где печалился о судьбе Европы, о судьбе многострадальной русской интеллигенции, говорил, что вся Россия охвачена мещанством и что это мещанство достигло крайней степени — хамства. Мережковский даже выделил три «лица» этого хамства: самодержавное государство, церковь, народ, который с особым презрением назван в статье «босяком».
Удивительно, что примерно в это же время Александр Блок восторгался промышленным рывком России: «А уж там, за рекой полноводной, / Где пригнулись к земле ковыли, / Тянет гарью горючей, свободной, / Слышны гуды в далекой дали…» В это же время Николай Гумилев оправился в Абиссинскую экспедицию, чтобы привезти из нее для петербургского Музея антропологии и этнографии экспонаты — свидетельства о таинственном континенте, что повис «исполинской грушей» на «дереве древнем Евразии». В это же самое время Павел Флоренский подступился к своему труду «Столп и утверждение Истины», где убедит читателя, что без Бога всякое рациональное знание ничтожно.
Восторг, порыв, духовная сосредоточенность — у одних, и раздраженность, желчность, порицание — у другого. То ли смотрели в разные стороны, то ли искали разное, то ли сами люди были настолько разного естества. А ведь все жили в относительно едином творческом пространстве.
1914 год решительно разделил, разграничил это пространство. Не по эстетическим и философским течениям, а по нравственным убеждениям. И прежде посещавшие одни и те же вечера и салоны, печатавшиеся в журналах на соседних страницах оказались по разные стороны идейного фронта.
Третий месяц шла Первая мировая война. В Большой аудитории Политехнического музея в Москве приготовились выступать виднейшие умы своего времени: князь Евгений Трубецкой, Вячеслав Иванов, Григорий Рачинский, Сергей Булгаков, Владимир Эрн. Сотни людей сосредоточенно слушали, что думают философы о начавшейся войне. Философы воспевали русское оружие, говорили о великом русском воине, об ангеле народа Русского, что пробудился в солдате, призывали всех молиться за победу Отечества.
Тогда интеллигенция решительно раскололась на патриотов и либералов. Зинаида Гиппиус, жена Мережковского, после державного выступления философов в Политехническом музее воскликнула: «Они осатанели!» И в этом негодовании слышалось: «Какое святое воинство! Какой пробудившийся ангел! Пусть все рухнет! Пусть Россия погибнет, лишь бы мы в своей неприязни к ней оказались правы!» Так, те, кому всюду мерещился грядущий хам, сами оказались его воплощением.
С тех пор на протяжении целого века подобный хам постоянно вторгается в наш дом. И, может быть, как никогда глумлив он был накануне СВО. Хам смеялся над Россией, как нерадивый сын над спящим Ноем, постоянно твердил: «У тебя нет ничего своего! Нет своих ценностей, своей культуры, своей истории — ты наг и пьян!»
Но пришло время — и Ной пробудился, отрезвился, превозмог хулу и предательство и начал строить ковчег. Сегодня наша страна — это коллективный грядущий Ной, чье предназначение — спасти все жизнетворное, умножающее силы и укрепляющее душу.
Строители и насельники ковчега, одолевающие бури житейского моря, еще в пути обретают завет единения человека и Бога — радугу. Разглядеть ее способен лишь тот, кто не разучился смотреть в небо. Радуга путеводна. Для зоркого ока она никогда не меркнет. В ней нет черного цвета. Хам опускает глаза во прах, видит мрак — и всюду распространяет черное. Ной зрит в небо — и разливает небесные краски в земном.
В начале XVI века, когда Дионисий расписал Ферапонтов монастырь, древнерусский язык пополнился словом «голубой», обозначающим небесный цвет. Цвет, будто принесенный на землю Святым Духом, что сошел в виде «голубя». Иконописец явил миру то, что прежде было неуловимо для глаза и невнятно для ума. Ставший тайнозрителем поведал об открывшейся тайне всем. Он в соприкосновении цветов Божественной радуги, в зыбком слиянии ее лучей угадал цвет своего времени, а через него — цвет вечности.
Каждая эпоха прозревает новые цвета и оттенки. Наши нынешние воины, что начали свой боевой путь в феврале, в самое, казалось бы, бесцветное время года, свидетельствуют о том, как посреди «грохочущей слякоти» им часто открывалось золотое и огненное: трудно изъяснимое, оно тоже спускалось с высоты, спускалось победным столпом света. Самое дорогое золото и самые драгоценные камни, самые пестрые луга и картины самых искусных художников не знают подобных цветов. Им пока нет названия, но язык обязательно найдет слово для такого откровения.
Язык окончательно одолеет хама, расскажет о Ное, который строит ковчег и ищет имена для новых красок жизни. Они ясны, ярки, могучи. Ими уже озаряются народ, государство и церковь.
