Есть великая французская литература. Есть великая английская литература. Есть великая немецкая литература. И есть святая русская литература. Святая русская литература!
Эта мысль принадлежит Томасу Манну, человеку иной культуры, чужеземцу, который не знал русского языка. Но даже он прозрел, что в высших своих образцах русская литература угодна Богу, русская литература — соработница Церкви, русская литература творит, а не вытворяет.
В своей знаменитой Пушкинской речи Достоевский сказал, что поэт, «обозначив болезнь, дал и великую надежду». Надежду на излечение. И излечение это в «народном духе». А народный дух зиждется на Духе Божьем. Как и православие, русская литература говорит: «Да, человек, ты болен, ты слаб, твоя природа поражена первородным грехом, но у тебя есть спасительный путь. Ищи его в Слове».
Русская литература и Церковь встречаются в земном и небесном. У русской литературы и Церкви есть общие обители. Оптина пустынь — самая литературная обитель нашего Отечества. Сюда, томимые духовной жаждой, стремились писатели. Здесь события преображались в сюжеты, люди – в персонажей. Здесь зарождались небывалые творческие откровения. И здесь очень хочется писать. Не только в буквальном смысле, сидя за столом перед белом листом бумаги, но и в том высшем, в потаённом, неизъяснимом смысле письма, когда ты участник удивительного преображения жизни в литературу.
Почему так сложилось? Почему именно Оптина пустынь стала уделом русской литературы?
Есть обители, подобные Троице-Сергиевой лавре, где ты забываешь обо всех земных тяготах, о человеческих тревогах и исторических потрясениях. Ты восходишь на Маковец, как на Фавор, ощущаешь, что земля стала ближе к небу, и по-апостольски восклицаешь: «Господи, хорошо нам здесь быть!»
Есть обители, подобные Соловецкому монастырю. Ты ступаешь на этот каменный корабль, как на Голгофу. Каждый шаг по валунам, политым мученической кровью, даётся с великим напряжением. До неба здесь надо тянуться всеми силами души и духа. Здесь вспоминаешь иные апостольские слова: «Вы куплены дорогою ценою».
И есть Оптина пустынь, где можно и пережить великий фаворский восторг, и узреть великое голгофское подвижничество. Оптина – это тихогласные оптинские старцы, усмиряющие любую рознь и между людьми, и в сердце человека. Оптина – это оптинские новомученики иеромонах Василий, инок Трофим, инок Ферапонт, погибшие от рук сатаниста на Пасху 1993 года.
Один мой старший товарищ был свидетелем этого убиения и этой Пасхи. В большой тревоге и скорби он вернулся домой, долго искал утешения у духовника, вопрошал, почему всё это произошло. Прозорливый духовник ответил: «Потому что сатана ещё ходит по Руси».
Достоевский, как никто другой в своём веке, знал, что сатана дерзает ходить по Руси. И человеку надо вооружаться, надо крепить сердце, чтобы противостоять сатане. Наше Отечество идёт путями же́стокими, на которых сатана должен быть одолён.
Достоевский в своём столетии был подобен нашим современникам – оптинским новомученикам: он тоже принимал на себя удары сатаны, он тоже истекал кровью, но продолжал бить в колокол, оповещая всех о грядущих потрясениях, о том, что враг рода человеческого близко.
Русская литература остаётся подобным вестником. Русская литература продолжает эту битву. Русская литература вслед за Достоевским грядёт в Оптину пустынь, осознавая, что именно здесь вся полнота русской жизни, русского человека. Здесь возникает сложный образ России.
Достоевский явил такой образ, особенно внятный сегодня. Это мудрец из легенды Ивана Карамазова. Тот, что, не желая идти к райским вратам квадриллион километров, пролежал на пути тысячу лет, а потом всё же пошёл и уже через две райские секундочки пропел Богу осанну.
В России есть всё. В чём-то продолжается неподвижное стояние, сомнение. В чём-то длится путь в квадриллион километров, путь одоления, борения, созидания. Но все мы чаем райских секундочек. Россия жаждет пропеть Богу осанну.
А что же делать каждому из нас на этом долгом пути? Молиться и читать Достоевского. Так же внимательно, глубоко и отзывчиво, как читали наши предшественники.
Вдохновлённый «Братьями Карамазовыми» философ Николай Бердяев сказал, что «нравственное сознание» начинается с вопроса «Каин, где брат твой Авель?», а заканчивается вопросом «Авель, где брат твой. Каин?». Как это в духе Достоевского! Отца убила «смердяковщина», но каждый из сыновей сопричастен убийству. Каждый согрешил. Дмитрий — словом и делом: поднял руку на отца и грозился убить. Иван — лукавым помыслом, тем, что искал в отцовской смерти для себя выгоду и устроил всё так, чтобы пролилась кровь. А чем же согрешил смиренный послушник, русский инок Алёша? Тем, что не воспрепятствовал преступлению, не уберёг ближних от греха. Чувствовал, что сатана рядом и не своротил братьев с гибельного пути.
Достоевский говорит нам об этом и теперь. Спасайся, русский человек, но спасай и того, кто рядом с тобой! Береги брата своего! Русские люди, держите круговую оборону, и тогда выстоим!
Жизнь порождает литературу. Но и литература порождает жизнь. Россия читает Достоевского. Достоевский читает Россию. Так победим. За победу! За нашу Христову Победу!
Слово, произнесённое на IV Духовно-просветительском форуме «Дни Достоевского» у памятника писателю в Оптиной пустыни.
