Консервативная модель в экономике
Андрей Кобяков
Попытки идейной подмены нередки и в современном контексте. С провозглашением же президентом России в своём послании Федеральному собранию идеологического «вектора на консерватизм» интенсивность этих попыток, как и число «ни уха, ни рыла не понимающих» самопровозглашённых «консерваторов», вырастет на порядок.
Скажем прямо: такой «консерватизм» нам не нужен.
Несмотря на непрекращающиеся попытки самозванцев протолкнуть под нагло узурпированным брендом «консерватизм» все тот же набор радикально-либеральных идей, общественный приговор уже оглашён: все эти гайдар-чубайсовичи — суть «мелкие бесы» в русской истории.
Жизнеспособная перспективная модель экономики России, основанная на консервативной парадигме, призвана обеспечить динамизм, суверенитет и эффективность, в то же время она должна быть органичной российскому социуму с учётом его менталитета и традиций — то есть сочетать в себе прагматизм и ценностный подход.
«История представляет примеры гибели целых наций, потому что они не умели в благоприятное время решить великую задачу обеспечения своей моральной, экономической и политической независимости».
Фридрих Лист. «Национальная система политической экономии»
Свои идеи о консервативном видении принципов русской хозяйственной модели (а также соответствующих этим принципам стратегии и тактики экономического развития России) мне доводилось формулировать и излагать не раз в ряде коллективных трудов и документов программного характера, в подготовке которых я принимал участие и в качестве одного из авторов, и в качестве редактора: в «Русской доктрине» (2005, несколько изданий в 2005–2008 годах), докладе «Пора расправлять крылья», подготовленном по заказу администрации президента РФ (2007, изд. 2009 г.), совместной программно-идеологической разработке «Народного собора» и Института динамического консерватизма «Мы верим в Россию» (2010), программных тезисах Российского социально-консервативного союза (2012), докладе Изборского клуба «Стратегия «Большого рывка» (2013), подготовке ряда программных документов для Всемирного русского народного собора и др. Кроме того, авторские взгляды (с консервативных позиций) по различным аспектам и частным вопросам экономической политики были изложены в многочисленных статьях и публичных выступлениях.
Совершенно очевидно, что целью и содержанием данной статьи не может быть подробное системное изложения всех этих взглядов — просто хотя бы уже исходя из требований формата. Скорее это некоторая идейная канва или конспект тезисов, причём с неизбежными местами самоцитированием или вариациями на тему ранее высказанных автором положений. Неизбежность самоповтора объясняется тем, что сами эти взгляды являются плодом многолетних раздумий, следовательно, отражают глубокие убеждения автора, а убеждения (в отличие от гипотез или конъюнктурных комментариев) имеют устойчивый характер.
При этом автор не претендует на выражение истины в последней инстанции и вполне готов к упрёкам в некотором субъективизме суждений, поскольку глубоко выстраданное всегда является в немалой степени субъективным.
Но прежде чем перейти к изложению ряда конкретных тезисов, следует остановиться на некоторых предварительных замечаниях, имеющих принципиальное значение.
Универсалистское и национальное в консерватизме
Если либерализм, социал-демократия или коммунизм выступают непосредственно универсалистскими идеологическими конструктами, так как идеи, лежащие в их основе, имеют единый, неизменный характер, мало зависящий от страны применения, то с консерватизмом всё сложнее.
Консерватизм основан на традиции, а традиции в разных странах, цивилизациях, у разных народов — различаются. Даже в тех случаях, когда имеет место близость традиций, схожесть набора ценностей, различия оказываются весьма существенными, так как разные ценности из схожих наборов становятся доминантными в разных национальных средах и в конкретных исторических условиях той или иной национальной общности, страны, цивилизации. Консерватизм просто по определению обязан иметь цивилизационную или национальную «окраску», учитывающую особенности исторического пути развития, традиций и ценностей конкретных стран и народов.
Таким образом — консерватизмов много. Их этнонациональные и цивилизационные особенности определяют сложность глобальной конвергенции консервативных идей. Строго говоря, «консервативный интернационал» — утопичен и вряд ли возможен. Универсалистскими в консерватизме выступают лишь некоторые общие принципы и базовые основы, но не общие идеологические догмы, не говоря уже о конкретных рецептах организации социума и общественной жизни.
Ещё одно важное замечание: здоровый консерватизм не следует путать с реакцией (такая путаница, к сожалению, нередко встречается, а иногда и умышленно внедряется в общественное сознание) — реакция тянет назад, к «золотому веку», оставшемуся в прошлом, ей свойственно воинственное недоверие к новому, консерватизму же отнюдь не чужда идея развития. Это идея органичного развития на основе традиции.
Более того, например, динамический консерватизм (политико-философский термин, активно используемый нами со времён выхода «Русской доктрины») и саму традицию понимает как саморазвивающуюся сущность.
Идеалы общественной организации: мировоззренческие различия
В предельно обобщённом виде, который предполагает известное упрощение (а генерализация является вынужденным методом изложения в масштабах статьи — в отличие от фундаментальных трудов), можно следующим образом схематично представить комплексы взглядов наиболее распространённых идеологий на основы организации и функционирования общества.
Либерализм: идеал — индивидуальная свобода, минимизация вмешательства государства (государство в рамках «общественного договора» остаётся пассивным и лишь следит за соблюдением наиболее общих правил игры, по выражению Т. Джефферсона — «государство — ночной сторож»), общество тотальной конкуренции, борьбы индивидуальных эгоизмов, «войны всех против всех» (Т. Гоббс). Общее благо в либеральной парадигме — не самоцель, оно результат этой тотальной конкуренции на свободном рынке, где «невидимая рука» рынка (А. Смит) является автоматическим встроенным оптимизатором. Действия на основе сознательного достижения общего блага вообще вредны, так как они ведут к ограничению (следовательно — к нарушению) идеального оптимизирующего механизма конкуренции и рынка, к волюнтаристскому произволу бюрократии, то есть в конечном счёте к упадку (Б. Мандевиль). Таким образом, именно индивидуальная свобода выступает инструментом общественного благополучия.
Социал-демократия (и её радикальная производная — коммунизм) — идеал, общество всеобщего равенства; государство решает проблему неравенства через активную перераспределительную политику, высокоразвитую систему социального обеспечения, выступает активным регулятором экономической активности на всех уровнях, в ряде случаев само является активным участником экономической деятельности. Механизмы равенства и общественный интерес (интересы всех) выступают залогом индивидуальной свободы (интересов каждого). Абсолютизация всеобщего равенства (социального, экономического, политического, гендерного и т.д.) и формальных демократических процедур логически приводит социал-демократию к неприятию всех форм авторитарности и иерархии.
Общественным идеалом консерватизма является большая Семья, то есть отношения рода, родства. Общественная иерархия является отражением заслуг перед этой большой семьёй — Родиной, Отечеством, степенью участия каждого члена этой семьи в общем деле и его вкладом в общее благо (меритократия). При этом права отдельных членов общества, являясь отражением этих заслуг, неотделимы от ответственности: права и ответственность взаимно отражают друг друга.
Ключевым отличием в консервативном взгляде на общественные отношения выступает органичность, а не механистичность построения социума. Народ, род, семья — это своего рода сложный организм, а не отлаженный, чётко работающий механизм. Благополучное функционирование организма зависит от множества сопряжённых взаимосвязанных систем, произвольное нарушение работы которых может иметь летальные последствия для всего организма. Поэтому идеи развития в консервативном мышлении неразрывно связаны с заботой о работе всех систем и подсистем единого организма (по аналогии со знаменитым гиппократовым: «Врачу: не навреди!»). Традиция, которая в консерватизме является метаценностью, одновременно выступает в качестве встроенного регулятора, ответственного за функционирование всех этих систем. Поэтому развитие, согласно взглядам консерваторов, должно быть органичным, должно вытекать из традиции, строиться на основе традиции, следовать саморазвитию традиции. (См. Приложение 1)
Приложение 1
Личность и общность
Различные политические идеологии (основанные на базе разных мировоззрений) заявляют о защите прав и интересов тех или иных субъектов. Во всех идеологиях существует пафос построения или преобразования общества ради кого-то.
Либерализм принципиально ориентирован на абсолютизацию суверенных прав личности, отдельного человека. Идеология либерализма проповедует радикальный индивидуализм: частные интересы всегда выше общественных, и их удовлетворение может ограничиваться только интересами другого человека, а никоим образом не интересами общества в целом — более того, само наличие последних отвергается в принципе, сводясь лишь к равнодействующей частных интересов. Возникает учение об «обществе равных возможностей», которое в реальности <…> представляет собой социал-дарвинизм.
Следствием возведения в абсолют индивидуализма является принципиальный аксиологический релятивизм: у каждого человека своя система ценностей, и любая такая система ничем не хуже системы другого человека — абсолютных ценностей не существует, попытка законодательно закрепить таковые обзывается насилием (или «тоталитаризмом»).
Для либерализма характерно отрицание общности, первичности и приоритетности существования общины, реализации и самоактуализации отдельного человека в общине и через общину. Следствием этого становится атомизация общества, чувство вселенского одиночества, «экзистенциальный вакуум», столь характерные для западной либеральной цивилизации.
Между тем сущность человека неотделима от его общности с другими людьми. Именно в благополучии общины и рода залог личного благополучия. Именно в суверенитете общины, рода или (на более развитых стадиях) нации — залог личной свободы и личного развития. Консервативные экономические преобразования должны исходить из первичности этих сложившихся общностей.
(Из «Русской доктрины»)
Виды консерватизмов и Россия
Очевидно, что в силу исторических различий развития отдельных цивилизаций, наций и этносов, различий в религиозных и мировоззренческих системах, системах ценностей — традиция не едина для всех обществ.
Например, Англия, в силу специфических особенностей, в которых в этой стране складывалось господствующее мировоззрение (эпоха Реформации, либеральная общественная философия Локка и Гоббса и пр.), являясь, по сути, родиной либерализма, в свою традицию включает либеральные ценности. Поэтому англосаксонский консерватизм по определению либерален. Его отличие от чистого либерализма или либертарианства находится преимущественно лишь в сфере общественной морали, но не во взгляде на сами либеральные принципы организации жизни общества.
В силу кардинального отличия традиций здоровый консерватизм в России не может быть калькой с англосаксонского консерватизма, несмотря на то что многочисленные попытки такой подмены осуществлялись и продолжают осуществляться в нашей стране за последнюю пару десятилетий.
Сторонники такого англосаксонского либерального консерватизма в России есть, и хотя их численно немного, но они влиятельны и сильны. И сейчас, в условиях повышения актуальности, востребованности консервативных идей, следует ожидать их новой активизации. Они всегда будут, по крайней мере, до тех пор, пока будет оставаться их питательная основа — базовый классовый интересант — олигархический капитализм.
Здоровый консерватизм в России должен быть органичен российскому социуму с его базовыми ценностями, представлениями о добре и зле, стремлениями и чаяниями, ограничениями и табу, причём с учётом особенностей и неразрывности исторической судьбы (несмотря на трагические катаклизмы в истории России, её историческая судьба едина и неразрывна). Кроме того, в ситуационном плане он должен исходить из сложившихся реалий, которые задают необходимость акцентировки на решении определённых неотложных задач, устранении опасных перекосов и накопившихся дисбалансов. В этом проявляется известная прагматичность консервативного подхода — не застывшие и неизменные формы, а творческое применение принципов и традиции.
Для нас совершенно очевидно, что, например, с учётом российских условий одним из важнейших консервативных экономических принципов управленческого характера выступает не невмешательство государства, характерное для англосаксонской версии консерватизма, а дирижизм и корпоративизм.
Что такое эффективность экономики?
Раскрывая экономические взгляды русского консерватизма, прежде всего, необходимо отметить, что им, как это ни покажется парадоксальным, не может быть присущ экономикоцентризм.
Ещё в 2005 году в «Русской доктрине» мы отмечали, что экономика — не самоцель. Она функциональна, инструментальна по самой своей сущности. Мы не отрицаем наличия в экономике своих специфических законов. Но не они определяют базовые цели развития экономики и принципиальные параметры экономической динамики. Базовое целеполагание в области экономики задаётся извне, из системы более высокого порядка. Цели экономики вторичны и производны от целей общества.
Равно противоестественен для консерватизма редукционистский взгляд на человека как на homo economicus — рационального экономического субъекта, озабоченного лишь максимизацией потребления и собственного благосостояния.
Поэтому в целом правильный лозунг «Не человек для экономики, а экономика для человека» не сводится в консерватизме к признанию одной только утилитаристской сущности экономики. Хозяйство служит не только удовлетворению материальных потребностей, оно является также сферой общественных и межличностных отношений, а потому его эффективность поверяется не только известными количественными индикаторами (объём выпуска продукции, душевое потребление, удельные издержки производства, рентабельность и пр.), но и степенью гармоничности этих отношений. Кроме того, экономика — ещё и сфера созидательного творчества. А потому вопрос об эффективности экономики стоит ещё и в плоскости реальных возможностей для раскрытия этого творческого потенциала народа и личности. (См. Приложение 2.)
Приложение 2
«Общество созидания»
В условиях индивидуализма и релятивизма в либеральной концепции естественным образом исчезает любое традиционное определение смысла жизни. И тогда либерализм вводит своё: гедонистический утилитаризм. Смысл жизни — получить максимум удовольствий, понимаемых предельно прагматично — как услаждение души и тела. <…> Отсюда же и главная практическая ценность любой идеи — её «полезность». Отсюда же и модель «общества потребления».
Роковой переход, во многом предопределивший упадок экономического, культурного, да и вообще цивилизационного потенциала Запада (в особенности США), произошёл ещё со второй половины 1960-х годов. Мы имеем в виду отказ от ценностей созидающего, творческого, производящего общества в пользу псевдоценностей «общества потребления». Дело не только в произошедшей вследствие этого деиндустриализации и катастрофическом падении нормы сбережений и накопления в экономике, пока ещё компенсируемом за счёт специально созданных финансовых механизмов. <…> Гораздо более деструктивным и судьбоносным негативным фактором для англосаксонской цивилизации стала деградация качества человеческого потенциала. Логика развития процессов разложения хорошо известна ещё со времён поздней Римской империи, когда требование «хлеба и зрелищ» со стороны деморализированного плебса стало симптомом имперского упадка и загнивания.
Напротив, культивирование высших идеалов развития, социального творчества обычно сопровождало эпохи бурного роста цивилизаций и экспансии наций, результатом чего всегда был массовый энтузиазм, атмосфера общественного оптимизма и активное самосовершенствование человеческих ресурсов.
Таким образом, ещё одним принципом организации экономической жизни должен стать возврат к созидательным ценностям и творческой мотивации экономической активности человека. Вместо модели «общества потребления» — модель «общества созидания».
(Из «Русской доктрины»)
Наконец, эффективная хозяйственная модель должна обеспечить и достаточную конкурентоспособность и одновременно устойчивость экономической системы, а в конечном счёте — реальный суверенитет страны.
Таким образом, в системе взглядов консерваторов само представление об экономической эффективности приобретает весьма сложный, много-аспектный, комплексный характер.
В частности, для консерватизма характерна вполне определённая позиция в вопросе о взаимосвязи экономики и морали.
Типичный взгляд либералов, прямо отражённый даже в большинстве школьных и университетских учебников «экономикс» (очевидно, с целью индоктринации общества с «младых ногтей»): экономика свободна от морали, индифферентна по отношению к требованиям нравственности. Такой подход трактуется как «позитивный» (с оценкой «плюс»), в отличие от «нормативного» (с оценкой «минус»). Уже в этом разграничении на «позитивное» и «нормативное» заложена смысловая ловушка, так как подобное отрицание связи экономики с моралью уже само по себе является вполне нормативным — оно задаёт общественную норму отношения к данной проблеме.
Данная позиция приобрела вид весьма радикальной максимы, популярной среди российских либералов ещё со времён перестройки: «Нравственно лишь то, что экономично».
Однако мы убеждены прямо в обратном: не «нравственно то, что экономично», а «экономично в конечном итоге лишь то, что нравственно». (См. Приложение 3).
Приложение 3
Мораль и экономика
Современный либерализм агрессивен. Западная цивилизация в эпоху глобализации в явном и неявном виде поставила задачу стереть все различия между людьми и их общностями. Идёт процесс стандартизации. Идёт процесс взлома национальных суверенитетов. Идёт процесс вселенского упрощения, энтропии.
В этом процессе неизбежными следствиями являются примитивизация культуры, примитивизация личности и её запросов, превращение человека в своего рода жвачное животное, в стойле у которого полно жратвы, но в глазах читается полная бессмысленность. Признаки этого процесса мировой энтропии и всеобщего разложения сложно организованных структур человеческой личности и человеческого общества уже хорошо заметны повсюду. <…>
Ещё одним проявлением следования этой модели становится болезненное раздвоение единой человеческой личности. Принимая правила игры в мире либеральной экономики, устроенном по принципу «человек человеку волк» <…>, и предприниматели по отношению к персоналу своей фирмы, и наёмные рабочие по отношению к своему работодателю ведут себя совсем не так, как они ведут себя по отношению к своим близким, к своей семье, к своим родителям, детям, братьям и сестрам. Солидарные, общежительные отношения в экономической жизни заменяются отношениями конфронтационными и даже более того — отношениями враждебными (хищническими).
Единство духовной жизни личности в таком мире разрушается. <…> Болезненная раздвоенность жизни, личности ведёт к чувству постоянного дискомфорта, неудовлетворенности мироустройством, а в конечном счёте — к чувству безысходности, к фундаментальным сомнениям в осмысленности бытия.
Поэтому для русской модели организации экономической жизни необходим отказ от популярного лозунга периода перестройки «Нравственно лишь то, что экономично», ведущего к раздвоению человеческой личности и непреодолимому душевному конфликту, в пользу единственно органичного самой природе человека лозунга «В конечном итоге экономично лишь то, что нравственно». Не homo economicus, а «человек моральный» должен стать в центр будущей экономической парадигмы развития.
(Из «Русской доктрины»)
Взгляд на экономику как на систему со сложными связями также предполагает, что эффективность этой системы вовсе не является простой суммой эффективностей каждой из составляющих её подсистем, а тем более отдельных компонентов, или даже производной из этих частных эффективностей. Некоторые подсистемы и компоненты могут быть бесприбыльными, а иногда и планово убыточными — как раз для обеспечения максимизации эффективности системы в целом. Правильный несиюминутный подход, ориентированный на развитие, предполагает, что окупаемость и рентабельность выходит на уровень всей системы, а не каждого её компонента.
Отсюда следует недопустимость применения тотальной коммерциализации ко всем без исключения видам хозяйственной деятельности. К глубокому сожалению, реформы в России последних двух десятилетий проводятся исходя из глубокого заблуждения касательно якобы необходимости перевода на коммерческие принципы всего и вся без исключения.
В то же время совершенно очевидно, что для стратегии как догоняющего, так и опережающего развития, обеспечения устойчиво высоких темпов экономического роста необходим приоритет инфраструктуры, непосредственная коммерческая окупаемость которой не должна быть принципом. Отсюда же следует, что развитие базовой инфраструктуры — предмет заботы прежде всего государства. Поэтому приватизация этой сферы и ставка на частные инвестиции — явная ошибка.
Ещё одним полем борьбы и столкновения разных взглядов на эффективность и экономичность является вопрос, касающийся обустройства нашей собственной территории. Каким бы дорогостоящим ни было решение данного вопроса, его нельзя оставлять на самотёк, отдавать на откуп рыночным силам или решать по остаточному принципу исходя из соображений экономии.
В России должно быть комфортно жить её гражданам везде, независимо от конкретного региона или типа населённого пункта. Поэтому необходимо радикально пересмотреть подходы, применявшиеся в последние два десятилетия к вопросам расселения. Ставка на развитие всего нескольких крупных городских агломераций и мегаполисов ущербна и самоубийственна для страны, чья территория равна одной седьмой мировой суши. Государство обязано принять комплексные программы развития восточных территорий (в этом вопросе уже заметен шаг вперед), комплексную программу сохранения и развития малых городов России — их запустение и обезлюдение является пренебрежением к своей истории, чревато уничтожением самого понятия «малой родины» (это чувство органично возникает именно в этих городах, а в стандартизированных мегаполисах стремится к исчезновению), которая является важнейшим элементом чувства патриотизма, национальной идентичности, культурной и цивилизационной принадлежности.
Сверхконцентрация населения в мегаполисах и агломерациях, основанная на извращенно понятой концепции «точек роста» (одно время она была даже объявлена официальной стратегической линией Министерства регионального развития РФ, а сейчас, в отсутствие явных приоритетов комплексной политики расселения и территориального планирования, этот процесс de facto продолжает развиваться инерционно), несмотря на кажущуюся экономичность в конечном итоге противоречит истинной эффективности и ключевым национальным интересам.
Новая парадигма: общее благо как результат общего дела
Непосредственно перед переходом глобального кризиса в острую фазу я писал (статья «Финансы как воровство», аналитический веб-жур-нал Globoscope, 31.07.2008. http://www.globoscope.ru/content/articles/1942/?sphrase_id=84), что одним из ключевых противоречий в основе кризиса является отношение между современной финансовой парадигмой и реальной экономикой производства необходимых человечеству благ.
Ещё Аристотель предложил различать два понятия: «экономику» и «хрематистику». Первое означает богатство как совокупность полезных вещей, второе — богатство как накопление денег. «Экономике» в аристотелевском понимании близко соответствует русское понятие «хозяйство», то есть обусловленная целесообразностью совокупность различных благ, произведений человеческого труда, необходимых для обеспечения жизни, деятельности, досуга. Выше мы отмечали, что экономика не есть вещь в себе, она функциональна в том смысле, что является вторичной по отношению к высшим целям социума, служит материальному обеспечению и достижению этих целей. Это активное освоение «земли», данной Богом человеку природы, с благими целями, то есть во имя обеспечения расширенного («плодитесь и размножайтесь!») воспроизводства рода человеческого. Хрематистика же есть лишь погоня за прибылью как таковой, независимо от способов её получения, предполагающая эксплуатацию низменных и пагубных страстей и пороков человека — стремления к неправедному обогащению («от трудов праведных не наживёшь палат каменных»), культа наживы, стремления к показной роскоши и доминированию над другими себе подобными.
И восточное христианство, и традиционное западное христианство (католицизм), равно как и ислам, всегда негативно относились к тем парадигмам хозяйственной жизни, которые в действительности во главу угла ставят хрематистику. И в Писании, и в Священном Предании мы встречаем однозначное порицание стяжательства, духа торгашества, несправедливого обогащения, манипулятивного перераспределения богатства в свою пользу, превращения денег в орудие доминирования, закабаления и эксплуатации.
Обе эти тенденции — стремление к построению настоящей, созидательной экономики, с одной стороны, и алчное стремление к обогащению, с другой, — сопровождали противоречивую историю человечества, находясь при этом в сложных отношениях сосуществования и антагонизма.
Однако мы должны констатировать: на стыке второго и третьего тысячелетий мировая экономическая система обрела новую и совершенно извращенную сущность. Эпоха финансового капитализма ознаменовала радикальный переход мировой экономики в качественно новое состояние: виртуальное подменило собой и подчинило себе реальное.
Впервые за свою историю человечество оказалось в ситуации, когда финансовые активы (во всех их разновидностях) в сотни раз превосходят объём реальной экономики, то есть производимых благ — товаров и услуг. Экономика обрела совершенно ненормальные пропорции «перевернутой пирамиды», когда её надстроечная, обслуживающая, виртуальная часть довлеет над базовой, производственной, реальной. Налицо ситуация, когда не собака машет хвостом, а «хвост машет собакой».
Приобретая самодостаточную и довлеющую над остальной экономикой сущность, деньги становятся «орудием дьявола». Они меняют баланс в системе целей и ценностей общества и отдельного индивидуума, меняют мотивацию жизни с творческой, креативной, созидающей на потребительскую, карьерно-ориентированную, порождают нравственный релятивизм и моральную индифферентность («деньги не пахнут»), ведут к укреплению пороков (насилия, воровства, обмана и мошенничества), закрепляют несправедливость как принцип «мира сего».
Одним из следствий гипертрофированного развития финансовой сферы стало всеобщее помешательство на спекуляциях, на крайне рискованных и сомнительных денежных операциях в надежде на обогащение, которое никак не связано с собственными созидательными усилиями. Более того, в основном это игра с «нулевой суммой», когда выигрыш одних — это просто проигрыш других. Иначе говоря, в самой этой системе вообще никто ничего не созидает. Это «экономика глобального казино». Она сама по себе безнравственна, поскольку никак не отражает справедливого распределения доходов «по труду», по полезным результатам, по вкладу во всеобщее благосостояние, а напротив, прямо этому принципу противоречит.
Влезая по уши в спекулятивные схемы по «управлению капиталом», человечество оказывается всё больше во власти «слепого случая», «фатума», «игры судьбы», отказываясь от разумной организации жизни в согласии с собственными же, веками подтвердившими свою истинность высокими принципами Правды, Долга, Чести и Справедливости.
Не утруждая себя необходимой рефлексией и поступая таким образом, человечество вполне закономерно толкает себя к катастрофам, к глобальным финансовым потрясениям.
Дерегулирование финансовой сферы привело к серьёзным деформациям хозяйственных систем и деградации бизнес-культуры в развитых странах. Что уж тогда говорить о качестве «бизнес-культуры», взросшей в России, ведь в нашей стране несколько раз за столетие полностью пересматривались «устаревшие и прогнившие» моральные устои. В условиях нравственного смятения и отсутствия чётких ориентиров, да ещё и в эпоху безвластия, деловая этика не могла не обрести черты «экономического беспредела». Дерегулирование на Западе и мутировавшая западная бизнес-культура плюс российская этика «экономического беспредела» — вот поистине гремучая смесь
