3D-принтеры — страшный удар по Азии
Михаил Делягин
В эфире радио «Комсомольская правда» доктор экономических наук Михаил Делягин и наш ведущий Антон Челышев обсуждают, почему государство не должно быть собственником ларьков, как цветные телевизоры помогли нам пережить крах Советского Союза и как создавать города будущего.
Челышев:
— Это радио «Комсомольская правда», как обычно по понедельникам в нашем эфире доктор экономических наук Михаил Делягин. Неделя пролетела как-то удивительно быстро.
Делягин:
— Поразительно. Но это свойственно на излете зимы.
Челышев:
— Февраль – короткий месяц. Я очень надеюсь, что зима в принципе закончится очень быстро.
Делягин:
— Скоро лето. И это уже носится в воздухе, мы это предчувствуем. И вот-вот мы начнем праздновать 23 февраля. Только что прошел День Святого Валентина.
Челышев:
— Как-то он прошел, знаете… Мне кажется, сейчас начинает проходить эта мода на всякие дни Святого Валентина, дни Святого Патрика и всякие прочие…
Делягин:
— День Святого Патрика – все, что про него можно вспомнить, это известный анекдот. Ирландский террорист попадает в Чистилище, подорвался на собственной мине. Встречает его такой бородатый с ключами на входе. Террорист спрашивает: «Простите, пожалуйста, вот я такой-то». – «Да, проходи в рай». – «Я вообще-то ирландский террорист, я делал ужасные вещи». – «Да иди, иди». – «Послушайте, я убивал людей. Среди них были невинные. Я раскаиваюсь. Наверное, я не имею права там быть». – «Ну иди уже проходи в рай». – «Святой Петр, ну пожалуйста, ну выслушайте меня. Вы что-то путаете!» — «Святой Петр на обеде, а я — Святой Патрик. Сказал в рай, значит в рай». Святой Валентин – это более оптимистичный праздник. Но я хотел рассказать про действительно очень оптимистическую тему – про новые технологии. Хватит заниматься всякой ужасной текучкой, хватит рассказывать про беды, проблемы, несчастья и все остальное. Хочется такой чистой жюльверновщины. При том, что технологический прогресс на самом деле продолжается и будет радовать нас совершенно фантастическими вещами. Пусть новых технологических принципов не открывают, но все равно это интересно.
Но перед этим все равно я не могу удержаться, есть пара болезненных тем, о которых я не могу не сказать. Во-первых, пожар в ИНИОНе. Директор ИНИОН господин Пивоваров выступил по радио и рассказал всем, какое это было передовое заведение. И вообще непонятно, что случилось, какая-то чуть ли не петарда влетела в окно. А все, кто говорит, что это был ад, кошмар и трэш, все говорят неправду. В этом отношении господин Пивоваров до боли напомнил мне госпожу Собчак, которая вздумала корреспондентам «Комсомольской правды», которые были на Донбассе, рассказывать, что он наводнен российскими войсками и что Россия является воюющей стороной на Украине. А потом дико обижаться, что они вспомнили сразу про «Дом-2». Мы с вами говорили, что там 8 миллионов рублей стоил монтаж пожарной системы в ИНИОН. Сомневались, что она вообще существовала в природе. На меня вышли специалисты, которые сказали, что 8 миллионов для такого здания, как ИНИОН, если делать по-честному, а не с нарушением правил, скорее всего, этого недостаточно. Сильно недостаточно.
Второе – уже совершенно очевидно, уже все это подтвердили из разных источников, что там была комиссия пожарных, и они зафиксировали 7 нарушений за год до пожара, из них три остались не устраненными, как минимум. И в четверг господин Пивоваров отказался подписывать акт о том, что они так и остались не устранены. А в ночь с пятницы на субботу ИНИОН загорелся. Загорелся в удивительном месте, где даже проводки рядышком не было, насколько можно судить. При этом криминологи говорят, что ночь с пятницы на субботу – это классическое время разного рода поджогов. И загорелось как-то так, что за 15 минут площадь пожара составила 2 тысячи квадратных метров. Представьте себе полосу 200 метров длиной шириной в десять метров. Или представьте себе прямоугольник 40 на 50 метров. За пятнадцать минут! Это феноменальная скорость распространения огня, если предположить, что хоть что-то из пожаротушения хоть на какую-то часть процента работало. Так что я думаю, что господин Пивоваров не зря подражает, с моей точки зрения, госпоже Собчак.
Теперь о потерях. Очень много говорится, Фортов сказал, что это аналог Чернобыля. Но я просто хочу сказать то, что знаю я. Библиотека Института славянской истории, значительное количество первопечатных экземпляров книг, значительное количество уникальных книг XVII века, в том числе такие, которые находились на территории России в единственном экземпляре. «Велесова книга» знаменитая и вся литература по ней, специальным образом собранная и систематизированная. Говорят, что это якобы подделка. Я не специалист, может быть и подделка. Но это такая подделка, которая уже стала частью нашей истории. И в этом качестве она имеет историческую ценность, безумную ценность. Дальше – библиотека Института мировой литературы. Все это было свалено в коробках. Коробки высотой 1,2 м. Одна на другой.
Челышев:
— А почему в коробках? Ведь железные полки должны быть.
Делягин:
— Не было разобрано. Эти институты переезжали, у них не было помещения для собственных библиотек. И они нашли временное пристанище в библиотеке ИНИОНа. Но нет ничего более постоянного, чем временное. Так вот, Институт мировой литературы – это еврейские рукописи, уникальные еврейские рукописи. Это тоже очень ценно. Говорили, что там часть была оцифрована и, ах, какой ужас, была оцифрована незначительная часть. Так вот дополнительный штришок относительно того, был ли ИНИОН царством прогресса или по части технологий – заповедником пещерной первобытности. Сервер, на который оцифровывались данные, находился в здании ИНИОНа и вроде бы сгорел вместе со всем хозяйством. Это катастрофа.
Дальше то, о чем не говорит никто. Уникальные подборки региональной прессы. Где-то есть эти разрозненные экземпляры. Одна газета есть в одном месте, другая газета есть в другом месте. Но чтобы это все было сведено воедино – этого нет. И, наконец, последнее – кабинет ООН и международного права, где собирались документы с момента возникновения ООН. ИНИОН под другим названием существовал с 1918 года, а Советский Союз принимал активнейшее участие в создании ООН. В ИНИОН были уникальнейшие документы, которых больше нет в мире вообще. Вот это последствия замечательной дискуссии – кто будет подписывать акт о не устраненных последствиях ремонта пожарной системы.
Челышев:
— Здесь богатое поле для выдвижения всевозможных версий.
Делягин:
— Об этом говорят люди, которые знакомы с ситуацией. Это общедоступная информация, об этом пишут в социальных сетях.
Челышев:
— Если, как говорят, господин Пивоваров отказался подписывать акт, а следующей ночью ИНИОН загорелся, получается, что господину Пивоварову это точно не выгодно. Он же знал, он же не будет поджигать, условно говоря, сам себя?
Делягин:
— Давайте зафиксируем, что существует презумпция невиновности. «Сразу после» не означает «вследствие». Но поставьте себя в такую ситуацию. Пожарные сейчас начнут устраивать скандал. Если ко мне пришла комиссия, я не подписываю акт, который бесспорен, значит послезавтра ко мне придет уже такая комиссия, которая уже может меня и уволить, и под суд отдать. Если я не подписываю акт, что дважды два – четыре, то это называется на языке Уголовного кодекса – «злоупотребление положением». Злостное неисполнение своих обязанностей, как минимум. И это достаточно серьезно. Под административное правонарушение это подводится на раз. И тогда начинаются большие, серьезные, системные проблемы. Не говоря уже о том, что финансовые дела в таком случае проверяются сразу. Несколько лет назад из этого заведения сбежали тогдашний главный энергетик и главный инженер с неформальными формулировками «мы за это нести ответственность не будем» — это тоже серьезно и значимо.
Поэтому посмотрим, что покажет расследование. Главное, чтобы это расследование было. Главное, чтобы нам не объяснили: знаете, это петарда, которая влетела в окно. Ну ведь в Москве же летают петарды сплошь и рядом по улице буквально каждый день. Практически за каждым пожарным инспектором летит с отставанием на сутки-полтора его собственная личная петарда. Это нормально, по-другому не бывает. И что тут удивляться?
Челышев:
— Тему ИНИОНа пока прикрываем.
Делягин:
— Вторая очень существенная московская тема. Я, когда кого-то не люблю, я всегда стараюсь находить о нем что-то хорошее. Я некоторое время назад стал хвалить московские власти за удивительную вещь. У них была программа ликвидации торговых ларьков и сворачивания рынков в Москве. Несколько лет назад всех, кто торгует в Москве из ларьков, заставили на свои деньги купить ларьки одного образца. Это облагораживание внешнего образа. Это понятно, нормально, это шаг к цивилизации. Допустим. Вряд ли производитель ларьков был тот же самый, что и производитель знаменитой тротуарной плитки, по которой мы до сих пор иногда вывихиваем ноги. Но тем не менее, в конце прошлого года, когда было ясно, что уже кризис, уже всё, московские власти (любые власти в этой ситуации, в условиях кризиса должны всячески стимулировать деловую активность) сказали: а теперь – дискотека! А теперь все эти ларьки вы должны выкинуть. Мы, город Москва, сами построим вам ларьки, и вы арендуете в них, если хотите. Вещь абсолютно безумная. Мы все понимаем, что должна быть государственная собственность, что государство должно контролировать командные высоты в экономике. Но государство не имеет права контролировать ларьки. Там должен быть Уголовный кодекс, соблюдение закона, соблюдение санэпидемиологических норм и все остальное. Но государство не должно быть собственником ларька. Это бред и безумие. Но вот высокообразованные московские власти решили, что этот бред и безумие они реализуют.
Вдобавок понятно, что в условиях экономического кризиса это означает резкое сокращение количества этих ларьков, урезание торговли. И вместо стимулирования деловой активности и поощрения конкуренции, наоборот, уничтожение, резкое сокращение деловой активности, усиление монополизма, урезание конкуренции. И ценовой удар по москвичам многократно увеличивается. Я понимаю, что где-нибудь в дальнем Подмосковье это, может быть, и приветствовали бы, учитывая отношение к москвичам, частично заслуженное, но со стороны московских властей это продолжение войны, объявленной городу. И вот прошло сообщение о том, что московские власти отказались от этой своей идеи. И я начал их хвалить. Говорю: вот смотрите, не только МФЦ Собянин сделал, не только интернет у нас уже скоро из каждой консервной банки будет, но вот какие они молодцы, хорошие. Вот у них была плохая идея, они настаивали, но они нашли в себе силы одуматься и от нее отказались. И что б вы думали?
Челышев:
— Что еще придумали?
Делягин:
— Да ничего особенного. Они дали опровержение. Они официально заявили, что они от своих планов не отказываются. Что они всего лишь не возражают против того, чтобы выслушать бизнесменов, которые свои ларьки и киоски, которые они еще не успели окупить иногда, которые были закуплены в соответствии с полными требованиями властей московских, — теперь должны выкинуть на фиг, извините за мой французский. Московские власти опровергли, что они отказались от сноса торговых ларьков. Они опровергли идею о том, что они решили вести себя прилично. И, когда я об этом узнал, я узнал другую вещь.
Я часто езжу по Садовому кольцу. Я понимаю, что это безумие для любого нормального человека, но иногда приходится. И я увидел потрясающее сооружение. Резиновые шипы, которыми в некоторых местах огорожена полоса для проезда общественного транспорта. Казалось бы, резиновые шипы – и что? Выглядят нелепо. Видны в последнюю минуту. Иногда не успеваешь увернуться. Беда в том, что на морозе эти резиновые шипы затвердевают. Если температура не +4, а, скажем, -5, то они на морозе становятся твердыми. Возможно, конечно, что не всем людям, которые приехали в Москву из северных районов, известно, что на морозе резина твердеет. Может быть, им кажется, что Москва – это что-то вроде Сочи. Но тем не менее, если машина не защищена снизу защитой картера и всеми остальными вещами, то этот затвердевший резиновый шип может запросто сорвать бензопровод с понятными последствиями. Это диверсия на ровном месте. Московские власти продолжили, по сути дела, на мой взгляд, войну против москвичей.
Теперь следующий этап. Эти шипы стали прикрывать пластиковыми ограждениями. Они, в отличие от шипов, большие. Их видно не на ощупь в торосах грязи, у нас же всё убирают, и Садовое кольцо у нас вылизывают идеально, поэтому торосы грязи прикрывают эти шипы, их не видно до последней минуты, пока они не начинают скрежетать по автомобилю. Их прикрыли снаружи большими пластиковыми щитами. Никто же не видит, что этот щит пластиковый. Пластиковый барьер не оснащен лампочками, он серый от грязи. Он тоже вырастает внезапно. И любой водитель думает, что перед ним бетонное ограждение. И он начинает хаотически маневрировать, чтобы увернуться от этой летящей в него бетонной, как он думает, стены. Это реально порождает аварии. Возникает ощущение, что скоро наши уважаемые господа Ликсутов и все остальные будут использовать против москвичей противотанковые ежи или бетонные надолбы – пластмассовые уже используют на ровном месте в центре Москвы. Может быть, скоро из ПТУРСов будут отстреливать москвичей в центре Москвы? Как это понимать? Вы едете нормально, и вдруг перед вами вырастает барьер. Точно перед вами. И вы не знаете, куда деваться.
Челышев:
— Вам на это московские власти скажут: хорошо, давайте мы огородим выделенную полосу для движения общественного транспорта…
Делягин:
— А зачем ее огораживать?
Челышев:
— Огородим металлическими отбойниками, дабы никому неповадно было туда перестраиваться.
Делягин:
— Зачем ее огораживать? Это вообще безумие, когда во многих местах эта линия выделена там, где даже нет общественного транспорта. Дальше. Общественный транспорт проходит с очень большой паузой. В принципе, в этой полосе общественный транспорт должен идти в режиме скорой. Вот едет троллейбус, вы можете пользоваться, вы ему не уступили место – всё, вы попали, вы виноваты. Вот камера. А у нас их много. Вот вам штраф. Третий штраф за то, что вы не уступили место троллейбусу, пожалуйста, наказание более серьезное. Но это же бред, это безумие, когда стоит пустая полоса, дикая пробка давится, никто не может туда выехать. Хотя этот троллейбус неизвестно когда будет. Это одно из безумных изобретений Собянина или Ликсутова, а не знаю, что из них придумал, которые, в общем-то, и породили чудесный глагол «собянить» Москву. Уже никто не спрашивает, что он значит. Все понимают, что это – вот это.
Причем сделано там много хорошего. Не только плитка сделана. Не только сафари на москвичей объявлено. Но люди с маниакальным упорством уничтожают все хорошее, что о них когда-то думали москвичи.
Челышев:
— Я тут неделю назад увидел новость о том, что Федеральная антимонопольная служба якобы имеет претензии к департаменту транспорта Москвы. Причем Московское управление ФАС. Суть вот в чем. Обратились к антимонопольщикам московские таксисты – таксомоторные компании, легально работающие. Департамент транспорта размещал социальную рекламу, в которой говорится о том, что правильное такси желтое. Москва же в июле 2013 года начала свою мощную кампанию по введению единообразной унифицированной системы такси – желтого цвета, с желтыми номерами, которые имеют право выезжать на выделенные полосы с пассажирами. Но при этом было оговорено, что все лицензии, которые выданы до июля 2013 года, продолжают действовать. И автомобили могут быть не желтого – они могут быть любого цвета.
Делягин:
— Здесь еще очень важно, что очень многие таксомоторные парки приглашают водителей со своими машинами. Размещают на них свою символику. Но таксист едет на своей машине. С какой стати ему перекрашивать?
Челышев:
— Так вот, Антимонопольная служба, насколько я могу судить, встала на сторону легальных таксистов, которые не желтые, и имеет сейчас претензии к департаменту транспорта Москвы. В этой ситуации, с одной стороны, действительно, абсолютно логичное, разумное желание столичных властей ввести единообразный внешний вид у московских такси. С другой стороны, казалось бы, получается, что у нас желтые такси, согласно этой социальной рекламе, хорошие, а не желтые – не очень хорошие. Даже есть статистика…
Делягин:
— Давайте фиксировать. Статистика статистикой. Очень может быть, что это правда. Хотя, с другой стороны, когда вы в аэропорту прилетаете, видите всю эту таксистскую мафию, которая просто блокирует движение, затрудняя всячески проезд, которые плевали на все ограничения. Обычные машины гоняют, таксисты стоят нагло и берут деньги больше тысячи рублей. Я уж не знаю, насколько больше, потому что не пользуюсь принципиально. Я лучше так кого-нибудь поймаю. Там есть и желтые такси. И прекрасно они ведут себя абсолютно некорректно. Статистика, может быть, и есть. Но что означает, что я должен перекрасить свою машину в желтый цвет? Это значит, что власти города Москвы обязывают меня понести расходы. Если эти расходы для обеспечения стандарта безопасности – проблем нет. Но стандарт внешнего вида – извините, это не безопасность, вы не имеете права меня принуждать. Если вы хотите, чтобы я вел себя так, извольте мне компенсировать расходы. Пожалуйста, заплатите мне денежку за перекраску машину – никаких проблем. Правда, тогда все налогоплательщики Москвы встанут на уши и будут правы. Здесь мэрия Москвы абсолютно не в своем праве. Здесь правы антимонопольщики.
Далее, что такое социальная реклама? Если я правильно понимаю, это реклама, которая размещается со скидкой. С большой скидкой, потому что она служит обществу. А подавление одних субъектов экономики в интересах других субъектов экономики – это называется «недобросовестная конкуренция», а не служение обществу. Причем здесь социальная реклама? И вот вам уже злоупотребление должностными полномочиями вырисовывается. Как это суд квалифицирует, я не знаю, но основания для подачи в суд достаточно серьезные, достаточно внятные. Промежуточная станция – Антимонопольная служба. Другое дело, что она у нас слабенькая и вряд ли что-нибудь сможет сделать против городских властей московских. Но, с моей точки зрения, это чудовищное злоупотребление своим положением.
Схожая ситуация с киосками. Когда сначала снесли киоски в Москве, ликвидировали огромную часть малого и среднего бизнеса. Теперь на этих местах совершенно безобразные пустыри, даже в центре города. Скажем, у метро «Новокузнецкая» их заставили какими-то дурацкими скульптурами – какие-то шары, какие-то кубы, судя по всему, они стоили безумных денег. На метро «Павелецкая» — там просто пустырь откровенный, где летом бомжи лежат. Благоустройство такое у нас. Огромный квадрат вытоптанной земли вместо торгового центра, который там был, довольно цивилизованный, кстати, на завершающем этапе. И тут же стоит рядом киоск, которому типа разрешено. Но здесь хоть можно объяснить заботой о внешнем виде города. Ладно, архитектурный надзор касается и киосков тоже. Но машины-то? Все имеют право, как хотят. Если только желтый номер – пожалуйста, повесьте на все такси желтые номера, это недорого.
Челышев:
— Кстати, желтые номера – вообще бесплатно выдавались.
Делягин:
— В чем проблема? Это не критично. А перекрашивать машину? Извините, а если у кого-то есть свой фирменный стиль, который он кровью и потом зарабатывал и который он вбил в голову своих потребителей? Ему теперь нужно отказываться от своего фирменного стиля?
Челышев:
— Городские дороги – это актив города. И город разрешает тебе воспользоваться выделенной полосой за то, что ты перекрасишь машину в желтый цвет.
Делягин:
— Это честный обмен.
Челышев:
-Так и есть!
Делягин:
— Вот я даю вам право, можете пользоваться выделенной трассой. А если вы не перекрасились, извините, вы тоже имеете право, но вы по ней ездить не можете. Здесь нет оснований говорить, что одни лучше, а другие хуже. И тем более, нет оснований говорить это в рамках социальной рекламы, которая должна нам рассказывать о добром, вечном и так далее.
Челышев:
— Отчасти я с вами согласен. Но мне кажется, будь я на месте автолюбителя-таксиста, я бы прекрасно понимал. Есть статистика, согласно которой москвичи все чаще предпочитают заказывать желтые машины как раз потому, что у них есть легальный шанс выехать на выделенку. Я на месте таксиста, понимая, что это тренд и его никуда уже не повернуть, несмотря ни на какие решения Антимонопольной службе, ну перекрасил бы эту машину в желтый свет, если я реально зарабатываю этим деньги.
Делягин:
— Если вы зарабатываете этим деньги, вы перекрасите. А если вы зарабатываете деньги своим личным фирменным стилем, ну не буду называть конкретные таксопарки, которыми я пользуюсь, у них огромный телефонный номер этой службы идет через всю машину. И наклеивать номер на машины водители, которые проходят довольно жесткую тренировку. Но если незачем, если вас и так выбирают? А с другой стороны, далеко не все так думают. Извините, достаточно много, особенно сейчас, когда у людей стало меньше денег, люди стали жестко считать деньги, достаточно много организаций работают с минимальной прибылью. И для них издержки на перекраску машины – это достаточно тяжело. Плюс к этому конкуренция за нормальных водителей. В данном случае можно ввести правила, можно о них оповещать. Но говорить, что одни лучше, а другие хуже – недопустимо.
Челышев:
— У вас претензии исключительно к социальной рекламе.
Делягин:
— Это как можно сказать, что у одного народа такая культура, у другого народа – такая. Нет проблем. Но говорить, что один народ хуже, а другой народ лучше – это, извиняюсь, преступление.
Челышев:
— Еще интересно, как будет на практике осуществляться перевод всего московского общественного транспорта на новые рельсы, когда все должны быть одинаковыми, ездить по расписанию, ездить по единому билетному меню «Мосгортранса», заключать с городом договоры. Какая-то часть компаний наверняка с рынка уйдет.
Делягин:
— Об этом мы поговорим, когда это начнется. Но я руками и ногами за вытеснение маршруток и за полную замену маршруток нормальными автобусами. Это и безопасность, и комфорт относительный, и самое главное – когда у меня большой автобус, я какие-то инвестиции осуществляю, я все-таки несу какую-то ответственность. Мой водитель уж точно будет по-русски понимать. Потому что я реально столкнулся несколько лет назад с ситуацией, когда человек, хороший водитель, очень хотел мне помочь – остановиться именно у дома № 44. Он просто слов таких не знал.
Челышев:
— Перейдем к новым технологиям. Смотрите, как показательно, как символично. Мы новым технологиям посвятим ровно четверть нашей программы.
Делягин:
— Потому что проблемы заели, а очки, Google Glass – да, это где-то у них, где-то за бугром, это не про нас. Хотя в 2008 году в войне в Южной Осетии были захвачены так называемые американские шлемы спецназа, которые обладали очень многими характеристиками очков Google Glass и которые позволяли получать информацию обо всем, что вы видите, со спутника и из баз данных. И при этом еще и постоянно обменивались информацией со штабом. Так что, если вы были ранены, штаб получал информацию о вашем ранении не потому, что вы кричали «ой, мамочка!», а потому, что у вас падало давление, у вас менялся пульс, у вас менялась частота дыхания, температура и прочие параметры.
Огромное количество прекрасных вещей, которые реально улучшают нашу жизнь. Я не хочу брать социальные последствия, что многие из них отнимают у нас рабочие места. Они улучшают и украшают нашу жизнь. Почему мы смогли пережить крах Советского Союза? В том числе потому, что цветное телевидение пришло почти в каждую квартиру. Нам стала доступна музыка, которая была с нами всегда, потому что появился портативный переносной плеер и наушники, которые не мешали окружающим. Раньше был только транзисторный приемник, который мы заставляли слушать друг друга. И так далее. Эти маленькие гаджеты здорово улучшают и украшают жизнь. Они делают ее разнообразней, интересней и лучше. При этом технологии массового потребления усиливают частные эмоции, именно частные эмоции, не общественные, и являются важнейшим социальным анальгетиком, который сейчас, в условиях кризиса, в который мы входим, а он не только российский, он мировой, — нам очень здорово понадобится.
Какие технологии сейчас есть главные в мире? 3D-печать, цифровая печать. В Москве уже есть салоны цифровой печати и есть салоны, которые продают эти 3D-принтеры. Да, они дорого стоят. Их можно купить и печатать самим. Уже дизайнерскую мебель печатают в Бразилии. Уже DHL-Express многие вещи не передает в самолете грузовом, а передает полный стандарт по интернету и печатает в дистрибьюторском центре посылочку – однородные предметы. Но это будет революция, которая закроет Юго-Восточную Азию, если все будет продолжаться, как продолжается сейчас.
Челышев:
— Закроет почему?
Делягин:
— Не нужно будет покупать китайскую мебель. Можно будет взять программу и распечатать ее у себя на кухне. Не нужно будет покупать посуду, которая сделана в Китае и Таиланде. Пожалуйста, вам распечатают ее в местном гипермаркете. И многие-многие другие похожие вещи. Сложные вещи. Рубашку сейчас – это дикая экзотика. Но все однородные предметы, пусть даже со сложными внутренними пустотами, со сложной внутренней структурой, которые не должны быть сверхпрочными, как, скажем, детали часового механизма, печатают только так.
Челышев:
— Насколько я могу судить, сейчас самая большая проблема – засунуть что-то туда, чтобы он параметры снял, чтобы можно было копии делать. Сейчас нужно вводить параметры самому. А где ты их возьмешь?
Делягин:
— Это будет библиотека стандартов. Вы будете покупать на стул. Сейчас мы звоним в магазин и говорим: привезите мне такой-то стул, я у вас нашел в интернет-каталоге. Он правда прочный? Да, правда! И его привозят. Этот стул сделали черт-те где. Может быть, у нас в Воронежской области. Может быть, у нас в ближнем Подмосковье. Может быть, его вообще в Китае сделали, если он дизайнерский итальянский.
Челышев:
— Тогда точно в Китае!
Делягин:
— Сейчас вам будет приезжать большой ящик, который вам будут ставить. И он будет тихо жужжать. Вам вечером привезли, поставили. Он тихо жужжит. Утром приехали, забрали – стул у вас остался. Второй вариант. У вас есть свой принтер. Вы заходите в интернет-библиотеку, говорите: хочу вот такой стул! И вы покупаете программу. Платите с карточки, платите с телефона. Вводите программу в свой принтер. И он у вас начинает вечером жужжать, чтобы электричество лишний раз не есть. Утром бац – у вас есть стул! Вы обнаруживаете, что одной ножки не хватает. Подаете претензию. И через месяц вам торжественно выдают другую программу, которая все распечатывает правильно.
Но мы же понимаем, что везде будут свои косяки. В сборной мебели – одни, в компьютерной мебели – другие. Ошибки бывают всегда и везде, это нормально. В результате стул не нужно будет делать в Китае, нужно будет делать только программу с оцифровкой. А даже если это будут делать в том же Китае, это требует меньше рабочих рук и более квалифицированных. Поэтому это будет страшный удар по экономике Юго-Восточной Азии и в первую очередь по китайской. А теперь представьте себе, полтора миллиарда китайцев с упавшим уровнем жизни.
Челышев:
— Нужно будет закрывать границу.
Делягин:
— Или широко открывать. Это будет совершенно другой мир.
Челышев:
— Потому что закрывать смысла нет.
Делягин:
— Или делать вид, что граница есть. Или что-нибудь еще делать. Нужно понять сейчас, что это будет другой мир. Он будет по-другому устроен. Следующая революция, которая начинается сейчас на наших глазах – это большие цифровые массивы. То, что у Стругацких «коллектор рассеянной информации», который собирает крохи информации обо всем, потом анализирует, сопоставляет и выдает неожиданный результат. Возникает интернет вещей, когда все оцифровано, когда все имеет датчики и всё обо всём рассказывает друг другу. И массив информации о нашей жизни, об окружающем мире вырос не на порядки, вырос непредставимо. Триллион датчиков будет в мире через десять лет. Через двадцать лет обещают сто триллионов. Невозможно осмыслить объем этой информации обо всем. И уже люди говорят: конечно, очень интересно вылавливать качественные закономерности, но есть другой способ анализа окружающей действительности.
Мы запускаем сложную программу, которая тупо сопоставляет числовые ряды, тупо сопоставляет показатели и выявляет закономерности. И нам говорят, что динамика продаж пива в Анголе строго соответствует динамике грузоперевозок через Малаккский пролив. А дальше уже умные аналитики садятся и думают: это случайное совпадение или за этим что-то кроется, есть какая-то глубинная качественная связь? И на самом деле обработка этих грандиозных хаотических объемов информации уже сейчас позволяет выявлять очень многие закономерности, связанные с массовым поведением людей, которые теоретиками еще не осмыслены. Просто до теоретиков это не доходит. А практики, маркетологи говорят: ага, мы товар будем выставлять не на уровне глаз, а чуть вбок, потому что, когда люди задумываются о деньгах, они скашивают взгляд, они не смотрят перед собой, они смотрят вбок и в сторону. Но это уже потом анали
