КОМУ РОДИНА, А КОМУ – ПРОСТРАНСТВО
Захар Прилепин
Отлично помню времена, когда Бориса Акунина читали все мои знакомые — увлечение им было повальным. Собственно, по сей день он остаётся самым продаваемым и самым цитируем писателем в России.
Всё это замечательно, можно только порадоваться за отзывчивость и хороший аппетит российского читателя, но тут попалась нам на глаза одна характерная цитата.
В интервью британскому телеканалу «BBC» Борис Акунин не так давно объявил:
«Я решил, что с меня хватит, и что я хочу уехать (…) У меня возникло твердое ощущение, что я… что моя, вот, страна оккупирована врагом… Вот все, что мне было в жизни всегда враждебно, что мне было ненавистно — вот оно сейчас правит бал: шовинизм, ксенофобия, агрессивное вранье, нетерпимость к инакомыслию — вот это вот всё заполонило всё пространство вокруг… В такой ситуации у тебя есть два выхода: или ты оставляешь это пространство, или ты берешь ружье и идешь партизанить, сражаться с оккупантами».
Ничего тут удивительного нет: с тех пор, как наступил «крымнаш» я догадывался, что Борис Акунин со товарищи именно так себя и чувствуют.
Год назад я написал текст про то, что в России живут «две расы» — специально подчеркнув, что этнического смысла в моём разделении нет. Когда одним, писал я, легче на душе, другим становится мучительно, когда первым хорошо, вторые воют с тоски.
Меня тогда всё равно обвинили во всех смертных грехах, помню, как Светлана Алексиевич публично ставила мне на вид это разделение на расы. Но, смешно, спустя полгода Виктор Шендерович написал совершенно идентичную статью, что у нас здесь имеются два биологических вида, и ему соратники отчего-то не вменили ксенофобию. Спустя год писатель Митя Глуховский написал, что люди его, то есть, прогрессивных, убеждений, должны именоваться просто: «адекваты». Остальные, соответственно, «неадекваты». И уж кто только не сказал про то, что в стране 86 процентов идиотов и 14 процентов нормальных, даже автор Чебурашки.
А теперь Акунин с трудом сдерживается от того, чтоб не стрелять по неадекватам из другого биологического вида.
Не сказать, что я не замечаю «агрессивного вранья» или «нетерпимости к инакомыслию» в наши смутные дни — есть и первое, и второе, и третье — но ведь этого было предостаточно и в 90-е годы, и в начале «нулевых». Просто тогда на дух не переносили инакомыслие имперское, просоветское, коммунистическое, левацкое, и уж тем более националистическое — а уж сколько врали по поводу хотя бы истории СССР, так это никаким подсчётам вообще не поддаётся.
Но то «враньё» и та «нетерпимость» были понятны. Им понятны.
Забавно, что десять лет назад я писал, что у меня все 90-е и нулевые было мучительное ощущение жизни на оккупированной территории. То, что они сегодня чувствуют, я чувствовал позавчера.
Одна разница — никто из моих товарищей тогда и не думал уезжать.
Потому что, простите, Родина.
Прозорливые читатели заметили одну штуку в словах Акунина, а именно слова о том, что надо «оставлять это пространство».
У Льва Толстого в «Войне и мире» Болконский слышит разговор двух штабных офицеров, которые говорят о том, что война идёт «im raum» – «в пространстве». Болконского это коробит. Для одних театр военных действий – «пространство», а для Болконского…
Ну, вы сами понимаете, что тут объяснять.
