УМЕР ГЛАВНЫЙ "МЕТАФИЗИЧЕСКИЙ РЕАЛИСТ"
Александр Проханов
От нас ушёл Юрий Витальевич Мамлеев. Уходил тяжело, в муках, в великих страданиях. И сквозь эти последние моменты своей земной жизни продолжал пророчествовать. Ему открывались видения восхитительной, небесной, негасимой России – образы, откровения, которые посещали его все последние десятилетия.
Я знал его очень давно, с молодости. Тогда по Москве шестидесятых кочевала из переулка в переулок, из дома в дом странная компания волхвов, безумцев, эзотериков, шутов гороховых, мистиков, прорицателей. Они колдовали, глумились, читали стихи, пили водку, поносили власть, срывали табу не только советской этики, советской идеологии, но и со всего того, что было запечатано на протяжении тысячелетних веков культуры. И центром этих эзотерических кружков был Юрий Мамлеев.
Тогда вальяжный, тонко ироничный, барственный, окружённый обожателями или обожательницами. Он приходил в дом, где перед ним все расступались. Ему ставили кресло, он доставал из кармана несвежего пиджака листки бумаги, политые то ли пивом, то ли слезами, и читал свои инфернальные рассказы. Это были произведения, наполненные жутью, страшными, нечеловеческими картинами и образами, чертовщиной, которая была пострашнее гоголевской.
И слушатели ахали, внимали и наслаждались этими кошмарами. А мне, внутренне не понимавшему эти образы русского подполья, образы русской смерти, тем не менее, казалось, что сквозь эти иногда чудовищные речения просвечивает какой-то удивительный свет, брезжит некий лазоревый луг. Я говорил об этом Мамлееву, и он только посмеивался. "Быть может, быть может", – говаривал он.
Потом наши пути разошлись. Я уехал на остров Даманский, увидел первый грозный бой, который вело одно государство с другим, и отошёл от этих мистиков, у меня складывалось другое мировоззрение. Мамлеев же со своей компанией, со стаей весёлых, таинственных и жутковатых птиц продолжал летать над Москвой. Его рассказы не печатались. Бремя подпольного писателя стало для него невыносимо, и он уехал из России на Запад в надежде получить там признание. И отчасти получил его.
Когда пал Советский Союз и его диссидентская сущность перестала волновать людей, Юрий Витальевич вернулся в Россию. Здесь его ждал успех. Его роман «Шатуны» считался бестселлером. Вокруг него образовалась школа поклонников – людей, которые искали смыслы за пределами реальности. Литературная среда Мамлеева расширялась. И по-прежнему в этой школе царили образы русского подполья. Такого глубокого и тёмного, что, наверное, и Достоевскому не снилось. Но странное дело: сквозь образы падшего человечества, адской земной жизни всё отчётливее сияли для него образы иного, горнего, бессмертного, сияющего мира. И вершиной этого мира была его ненаглядная и любимая Россия. Чем страшнее была в его описаниях русская земная жизнь, тем восхитительнее и божественнее была Русь негасимая, Русь нетленная, Русь божественная. И среди всего огромного сонма русских художников, воспевавших Россию, он выбрал Есенина. И, казалось бы, Мамлеев-творец и Есенин-творец на разных полюсах культуры, но эти полюса сошлись, сошлись в образе любимой России.
Его постигла кончина, когда он не закончил свой труд. На столе остались недописанные рукописи, в памяти друзей остались недосказанные речения. И нам, друзьям, будет его не хватать, а книги Юрия Мамлеева займут место в пантеоне русской литературы.
