ЧЕГО МЫ ХОТИМ ДОБИТЬСЯ НА БЛИЖНЕМ ВОСТОКЕ?
Шамиль Султанов
Возьмите тот же Ближний Восток. Мы начинаем военную операцию в Сирии. Замечательно, да? Уничтожаем сто тысяч объектов военной инфраструктуры исламских боевиков за четыре месяца. Великолепно! Результат? Освобождено примерно 8% территории Сирии. Сначала мы говорим, что никаких сухопутных операций проводить не будем, потом — что неплохо бы увеличить наш контингент до 35, а ещё лучше — до 60 тысяч военнослужащих. О чём это говорит? Об отсутствии стратегии или о намеренной дезинформации противника? А кто наш противник? Все, кто против Асада, или все, кто за ИГИЛ? Влезли туда — столкнулись с Турцией. Сбитый самолёт, санкции, контрсанкции — в результате наши действия пока только укрепляют позиции Эрдогана, нынешнего турецкого режима.
Мы вписываемся во взаимоотношения с Ираном, становимся в некотором смысле пешками в его геостратегической игре, которую трудно назвать соответствующей интересам России, передаём Тегерану современные системы вооружения — мы уверены, что завтра там всё не поменяется, что аятоллы не провозгласят джихад против России как "малого шайтана"?
Меня больше всего волнует именно этот момент, проявляющийся на Ближнем Востоке наиболее ярко: отсутствия или присутствия стратегии в наших действиях. Чего мы хотим добиться в этой каше, что оттуда получить? Думаю, самая главная угроза на Ближнем Востоке и в Центральной Азии — то, что весь этот исламский регион постепенно будет погружаться в "сирийский омут", проецируя его и на российский Северный Кавказ, и на Поволжье, и на российские мегаполисы. В этом, на мой взгляд, заинтересованы и американцы, и европейцы, и турки. Может быть, турки — в последнюю очередь. И, может быть, Эрдоган, с кем Путин обсуждал такие вопросы, о которых не говорил даже с Лавровым? Может быть, "этот предатель" Эрдоган, нанёсший Путину "удар в спину", как раз пытался объяснить, в чём заключаются предпосылки той игры, которая происходит, и почему России нельзя было вмешиваться в сирийский конфликт?
Можно со 100%-ной уверенностью сказать, что никаких подвижек в Сирии в ближайшие 2-2,5 года не произойдёт. Даже если мы увеличим там наш военный контингент до 150-200 тысяч человек.